Убери руки, малышка

– Неправда? – он повышает голос, глаза опять горят злобно и жестко. Так не похоже на того веселого улыбчивого парня, что успокаивал меня у останков моей прошлой жизни! – Неправда? Хорошо. 

Он опять оглядывает меня. Уже по-другому. Тягуче. С мягким и одновременно мучительно жгучим прищуром. 

Под этим взглядом я теряюсь. Вспыхиваю. Горю. По всему телу – словно всполохи. Его фантомные прикосновения. 

– Хорошо, - опять повторяет он, - посмотрим, как ты умеешь отвечать за свои слова, малышка. Дверь защелкни. 

5.

Переход от издевательского тона к приказному настолько неожиданный, что я не задумываюсь. Просто протягиваю руку и защелкиваю замок на двери. 

– Сюда иди.

Плеть. У него в руках. В его голосе. Щелк! 

И я иду.

Удивляясь самой себе. С предвкушением и острой тянущей болью. В сердце. И ниже. 

– А ты смелая, да? Малышка?

Не отвечаю. Ему мои ответы и не нужны. Он разглядывает меня. С болью и каким-то исследовательским натуралистическим интересом. А мне , наверно, должно быть гадко от этого. Но не гадко. 

Это же он.

Я все понимаю.

Я не дура.

Я знаю, для чего он это делает. Что им движет. Чего он добивается. 

Почему он нарочито груб и не отворачивает лицо. Заставляет меня смотреть. Вернее, думает, что заставляет. 

Потому что меня не надо заставлять. Я делаю это сама. С удовольствием. 

Каким-то дурацким шрамам на коже не скрыть его лицо. Это невозможно. Это даже смешно представить. 

Шрамы – они всего лишь сверху. А внутри – он все тот же. Смелый, веселый, отчаянный и добрый парень, который вытащил меня, непутевую дурочку, из-под кровати в задымленной квартире, который ласково убирал слабые руки, вцепившиеся ему в куртку и мешающие нормально перехватить под коленками, который разговаривал со мной, без увещеваний и злости, спокойно и ласково. Который ушел спасать других людей. И обещал вернуться. 

Он хочет мне что-то доказать. Показать.

Он плохо меня знает.

Я наклоняюсь и целую его. Нежно-нежно, едва касаясь подживающей кожи губами. Я не хочу причинить боль. 

Петр выдыхает. Резко. Кулаки сжимаются, словно он… Едва сдерживается, чтоб не оттолкнуть. Но не отталкивает. 

Я глажу, аккуратно, провожу кончиками пальцев по груди, ниже, живот, сокращающийся чутко под ладошкой, твердый… Боже, какое блаженство! Я об этом и не мечтала…

Ниже, к резинке спортивных штанов.

Сердце колотится, о ребра стучит, стучит, стучит…

– Убери руки, малышка…

Остановилось.

– Хватит. Прости меня.

Мои ладони перехватывают его тяжелые пальцы. Он не позволяет больше до себя дотрагиваться. 

Но я хочу!

Черт, я так хочу! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!! Хотя бы один раз! Пожалуйста…

Наверно, я это шепчу.

Наверно.

Не знаю, все заволакивает слезами. Я неопытна. Я не умею уговаривать мужчину на секс! 

Не умею! Но я… Я делаю все, что возможно в этой ситуации. 

Опять наклоняюсь к его губам, страшным, обожженным и смело обхватываю их своими. Стараясь не навредить, не причинить боли. 

И , наверно, в губы шепчу это свое «пожалуйста». 

Потому что ладони его ослабевают, и мои пальцы продолжают исследование. 

И губы следом за ними. 

Опять ниже, ниже, к груди, заросшей волосом, к животу, плоскому, красивому… Он подрагивает от моих прикосновений. Так волнующе.

Ниже.

Смело оттягиваю резинку штанов, замираю, разглядывая. 

Он… Он большой. Я уже насмотрелась в больнице всего. И этого тоже. И есть с чем сравнить. 

Он красивый. Ровный, крупный. И очень твердый. Это же хорошо? Да? 

Я трогаю его ладонью, провожу вверх и вниз, обнажая розовую головку. 

Петр наблюдает за мной внимательно и коротко вдыхает воздух. Грудь резко поднимается и опускается. И, словно в такт движению легких, подрагивает член в моих пальцах.

– Малышка… Хватит уже. Все. Я понял. Убери руки. Убери руки, малышка…