Убить демократа

постаменте рядом с губернатором, при этом фигура его полностью прикрывала губернатора. Я даже как-то сразу не врубился, что это смотритель маяка Столяров, я лишь отметил растерянность, мелькнувшую на лице Мини, который не успел еще извлечь свой ствол на свет Божий. Каким-то боковым зрением я отметил, как грамотно вытянулись от Мини к Егорову его ребята, готовые мгновенно передать ему горячий ствол, но так и оставшиеся в недоуменном ожидании.

А Столяров между тем стоял на внешнем выступе постамента, облокотившись о балюстраду, в позе человека, который благодушно осматривает окрестности. Он даже закурил и перемолвился двумя-тремя словами с губернатором. Из их взаимного обращения друг к другу явствовало, что они незнакомы и разговор этот случайный и ничего не означающий.

Миня так и не извлек ствол из-под куртки. Он быстро что-то сказал в рацию, Егоров коротко ответил. Я не услышал слов, но по интонации понял, что это было что-то вроде команды: "Жди". Потом Егоров отошел в сторону от толпы и довольно долго разговаривал по рации, пряча ее под курткой от посторонних

взоров. Не знаю, чем закончились его переговоры, но через некоторое время Миня, Гена Козлов и другие чистильщики как-то незаметно испарились с площади, где уже догорал костер политического пожарища.

Столяров сошел с трибуны и замешался в толпе, как только Миня был отозван со своего боевого поста командой по рации -- и ничуть не раньше. Я ничего не спрашивал, но Егоров сам сказал, закончив переговоры: "Операция отменяется". При этом вид у него был такой, что мне захотелось выложить

перед ним все запасы виски, джина и прочей алкогольной продукции, которой был набит мой бар. Я бы ему и предложил, но опасался, что под горячую руку он пошлет меня куда подальше. Поэтому я деликатно смолчал.

"Операция отменяется". Это было главное. А все остальное не имело значения.

"Отменяется". Твою мать. А это значило, что мы выиграли.

Выиграли, твою мать! У вас, сук, выиграли! Несмотря на ваших боевых пловцов и космические антенны. Несмотря на то, что за вашими плечами стояло подразвалившееся, но еще мощное государство под названием "Россия". Мы выиграли этот бой для России. Для нашей России. Вряд ли когда-нибудь нам это

припомнят, а тем более отметят в наградных листах, но мы это сделали. Сделали, твою мать. И тут ты хоть лопни.

Губернатор в сопровождении свиты вернулся в резиденцию. По моей команде Боцман с Мухой заняли около него свои места. Потом я незаметно кивнул Артисту -- в знак того, что все кончилось. Но он еще некоторое время развлекал публику страстными публицистическими речами о бедственном

положении русских в Прибалтике. Впрочем, по мере убывания числа слушателей страстность Семена угасала и он, наконец, махнув рукой, покинул площадь.

– - Приказания?
– - обратился я к Егорову.

Он посмотрел на меня, как на клопа, и рявкнул:

– - Пошел ты...

И я пошел. Не совсем туда, куда он меня послал. У меня был другой адрес.

На краю площади я разыскал свой "пассат" и двинулся к маяку.

VII

Столяров сидел на краю каменной скамьи возле самого мола, в заплесневелые камни которого билась прозрачная балтийская вода. Рядом с ним на скамье стояла наполовину опорожненная бутылка "Драй-джина". Тут же валялась пачка "Мальборо". У причала маяка стояла белоснежная крейсерская яхта под норвежским флагом, матросы таскали по трапу коробки с компьютерами и какие-то шмотки.

– - Отбываю, -- сообщил Столяров.

– - На яхте?
– - поразился я.
– - А как же ваша водофобия?

– - На яхте безопасней, чем самолетом. Что до водофобии... Ну, поблюю. Я уже приказал ведро приготовить. Даже два.
– - Он кивнул: -- Садись... Всю жизнь терпеть не мог джина, но вот привык. Все лучше, чем виски или бренди. Про водку и не говорю, ее мой организм просто не переносит... Не предлагаю

выпить, потому что знаю: не пьешь. Не пьешь, не куришь. Зачем тогда жить?

Я промолчал.

– - Жена есть?
– - продолжал Столяров, хорошо приложившись к бутылке и закурив.

– - Есть.

– - Дети?

– - Дочь.

– - Любишь их?

– - Люблю.

– - Вот это правильно. Люби их -- больше работы, больше родины. Я мало своих любил. Да, мало. Я любил работу. Я любил родину. А все это - пустые слова, если они не наполнены внутренним содержанием. А содержание - это твоя семья. И нет больше ничего. К сожалению, я понял это слишком поздно. Не

повтори мою ошибку, парень.

– - Постараюсь, -- пообещал я.

– - Постарайся, постарайся, -- повторил Столяров и снова крепко приложился к бутылке.
– - Ты уже знаешь, что операцией руководил лично Профессор?

– - Откуда я мог знать?

– - Плохо вас учат. Просто ни к черту. Его НП был в доме напротив, на восьмом этаже.

– - Как я мог это увидеть? По отблеску стекол стереотрубы? Так она была наверняка защищена блендами.

– - А просчитать, откуда наиболее удобно руководить операцией?

– - Я не думал, что сам Профессор будет руководить операцией.

– - Только это тебя и оправдывает, -- заметил Столяров.
– - Хотя мог бы и знать. Я же сказал тебе, что Профессор не улетел из города. Ладно, все в порядке. Мы сделали это дело. У тебя есть вопросы?

– - Только один. А если бы Миня вас подстрелил?

– - Этого не могло быть. Я накануне предупредил Профессора. Он внял. Да и как было не внять!

– - О чем?
– - спросил я.

– - О некоторых последствиях любых несчастных случаев со мной.

– - Поэтому вы приказали не блокировать Миню?

– - В том числе.

Из мощного цоколя маяка вышел худосочный молодой человек, сделал знак Столярову отойти в сторону, но тот лишь рукой махнул:

– - Говори, тут все свои. Что у тебя?

– - На связи Франкфурт. Заубер. С ним два ваших к компаньона. Спрашивают, что делать с пакетом акций местного порта. До них дошли какие-то слухи, что на выборах победит Антонюк.

– - Выбрасывайте их на рынок. По любой цене. Немедленно, пока не стали известны результаты выборов. И сразу покупайте акции таллинского порта. Они сейчас пойдут в гору.