Убить демократа

Молодой человек ушел.

– - Значит, порт и Россия не получат иностранных инвестиций?
– уточнил я.

– - Значит, не получат, -- подтвердил Столяров.

– - Выходит, мы работали против интересов России?

– - А чем мы, по-твоему, занимались?
– - спросил Столяров.

– - Защищали невинных людей от несправедливости.

– - Нет, дружок. Мы защищали российскую демократию. Не больше, но и не меньше.

– - Завтра на выборах победит коммунистический кандидат Антонюк, --напомнил я.

– - Значит, четыре года жители города К. будут жить с губернатором-коммунистом. А вдруг это им понравится? Почему ты берешь на себя право решать за других людей? Они выберут коммуниста, им нравится коммунист, вот и пусть с ним живут. Тебе он не нравится? Допускаю. Но ты в меньшинстве. Поэтому сиди и помалкивай.

Столяров приложился к бутылке джина, потом как-то особенно, с удовольствием закурил и заключил:

– - Это и есть демократия.

x x x

Домой я вернулся дня через два. Утром 17 ноября продемонстрировал подполковнику Егорову живого, здорового и невредимого Антонюка, который находился в эйфории от выборов, выигранных с преимуществом почти в пятнадцать процентов, сдал "длинную девятку" и разрешение, при этом

потребовал расписку в получении, сдал накопившиеся счета, написал реквизиты своего банка, сдал доверенность и техпаспорт на "пассат", продемонстрировав, что машина находится не в худшем состоянии, чем когда я ее получил, после этого попросил портье вызвать такси и уехал в аэропорт.

Встречала меня Ольга на "ниссан-террано". Вообще-то я ей эту тачку не даю, хоть у нее и есть права, но тут решил воспользоваться случаем. Устроив маленький скандал по поводу грязных ковриков (а по нашей-то грязи как их будешь держать чистыми), я тщательно вытряс все ковры, а вместе с грязью и ту таблетку, которую мне вставили в военном госпитале под Москвой. Не скажу, что она очень меня беспокоила, но иметь все время под ногами соглядатая или, точней, прослушку, не очень приятно. Даже когда разговоры вполне невинные, а именно такие у нас и были всю дорогу до дому.

Недели через две у нас в Затопине появился полковник Голубков --большой любитель подледного лова. Между делом он рассказал, что Профессора выпихнули на пенсию, а кавторанг Егоров тянет флотскую лямку где-то на Баренцевом море. Куда делись его ребята во главе с Геной Козловым -- Бог весть.

Судьба Профессора и Егорова меня меньше всего волновала, а вот ребят было жалко. Я вообще неравнодушен к классным специалистам, а они были суперкласса.

На второй день полковник снова пошел сверлить лунки на Чесне. А я оставил его одного и отправился в нашу церквушку, в Спас-Заулок. Но почему-то она была закрыта, никто на мой стук не отозвался. И мне ничего не оставалось, как пройти к нашему деревенскому кладбищу, где была могила моего друга лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского, Каскадера, и камень на том месте, где могла быть могила старшего лейтенанта спецназа Коли Ухова, Трубача, погибшего при взрыве вертолета на танджико-афганской границе. На надгробьях оставались маленькие огарки свечей. Их я и зажег. И сидел над этими робкими огоньками, защищая их своим телом от ветра.

А чем мы вообще в жизни занимаемся?

Защищаем слабый огонек жизни от ветра.

И больше ничем.

И нет более достойного занятия, чем это.

Нет.

Нет.

Нет!