Убить мажора (антисоциальный роман)

— О, боже, не извиняйся! — прервал Сергей китайца. — Мы в свою очередь тоже изрядно поиздевались, да и, кажется, до сих пор уродуем произношение родного языка, насаждая его разномастным американизмами и «сленгом». Вот видишь, именно так я об этом и говорю!

— Скажи мне, — мой луноподобный брат, — хитро прищурив глаза начал Кун-Цзы, — исполнил ли ты тобой задуманное? На девятую ночь девятой луны я наблюдал за состоянием гравитационных сил между Землей и Луной, и за оптической либрацией. На лике Луны я видел второго У Гана.

— Что это? — удивился Сергей.

— Что? — переспросил китаец, — У Ган? Гравитационные силы? Или оптические либрации?

— Я про оптические либрации, — кивнул Сергей.

— Ну, скажем так, вокруг Земли Луна обращается с переменной угловой скоростью вследствие эксцентриситета лунной орбиты — это второй закон Кеплера, знаешь?

— Угу, — неуверенно кивнул Сергей. Кун-Цзы улыбнулся.

— В общем, вследствие эксцентриситета лунной орбиты вблизи перигея Луна движется быстрее, а вблизи апогея — медленнее. При этом вращение спутника вокруг собственной оси равномерно. Это позволяет увидеть с Земли западный и восточный края обратной стороны Луны. Вот это явление называется оптической либрацией по долготе. А в связи с наклоном оси вращения Луны к плоскости земной орбиты, с Земли видно северный и южный края обратной стороны Луны — это оптическая либрация по широте. Вместе эти либрации позволяют наблюдать почти шестьдесят процентов лунной поверхности именно на девятую ночь девятой луны. Понятно?

— П…нятно… — сглотнул Сергей, потупив взор.

— Кстати, оптическую либрацию открыл Галилео Галилей, незадолго до того как был осуждён Инквизицией. Эх, сколько чудеснейших открытий могли сделать те, кого наделенные властью умерщвляли под различными предлогами. А жаль!.. Ну, да ладно… мы отвлеклись. Что с возмездием?

— С чем? — намеренно переспросил Сергей, вполне поняв вопрос китайца, но тем самым отсрочив свой ответ, и выиграв время, чтобы подумать, что ответить.

— Со справедливой местью? — переспросил китаец.

— Нормально… — растерялся Сергей, которому в какой-то момент хотелось соврать, но он не смог. Довольный Кун-Цзы умиротворенно улыбнулся.

— То есть все прошло удачно? И ты постиг успех?! Значит, я не ошибся! Луна не врет!

— Постой, — шепотом прервал Сергей Кун-Цзы, — не кричи так! В конце концов, ты же спрашиваешь меня об убийстве! А в прочем… — успокоился Сергей. — Разве реализацию справедливой мести можно называть — успехом.

— Конечно! Ты это сделал — это успех! Тебя же не поймали? А это еще один успех! Успех — это состоявшийся поступок, в чем-то утверждающий личность. Успех — это победа! Поражение угнетает человека. Но человека угнетает не только свое личное поражение, но и поражение других людей. Возможность успеха означает не только удачу другого, его умение и стойкость, но и победу человеческого деяния вообще, победу «Я» как такового. Вот я это прогнозировал, и оказался прав — это тоже успех! Согласен?

— Наверное… А что с У Ганом?.. — поинтересовался Сергей.

— Их на Луне теперь двое, — пояснил китаец.

— И что это значит?

— Да ничего! — усмехнулся Кун-Цзы. — Это семиотический знак. Темное пятно, светлое пятно… Символ… А, как сказал Мережковский:

«Символ только тогда истинный символ, когда он неисчерпаемо беспределен в своем значении. Он многолик, многосмыслен и всегда темен в своей глубине», понятно?

Сергей ничего из сказанного китайцем не понял, но между тем с пониманием «угукнул». Кун-Цзы взглянул на Сергея, абсолютно правильно расшифровав его ответ.

— Желаешь знать, что это означает? А это означает, что особенность символа состоит в том, что ни в одной из ситуаций, в которых он используется, он не может быть истолкован однозначно. Он имеет неограниченное количество значений. И в этом смысле, важно последующее наблюдение за символом, чтобы проследить то, как будет изменяться его значение в соответствии с развитием жизненного сюжета… ну, или состоянием героя… на Луне. — Кун-Цзы сунул руку в карман халата и вынул начатую пачку мятного «Dirol», развернул аккуратно завернутый край, выдавил белоснежную подушечку жевательной резинки на свою морщинистую ладонь и ловко закинул ее в рот. Поглядел на Сергея, и расплылся в искрометной лучезарной улыбке, от чего его глаза превратились в тоненькие щелки, над которыми нависали редкие белые и длинные волоски бровей. — Хорошо!.. — произнес китаец, выдохнув резкий мятный аромат жвачки. — А то, что У Ган не один… Значит, что все в природе остается неизменным; жизнь — циклична и эти циклы как кольца одной цепи — друг за другом… друг за другом… одинаковые, разные, одного диаметра или нет, но повторяются, повторяются и повторяются. Как люди…

— Разве люди повторяются?

— Ну, раз У Ганов — двое!? Значит, повторяются! И какие! Ведь, что говорил Аристотель, а? Аристотель сказал:

«Одни люди по своей природе свободны, другие — рабы, и последним быть рабами и полезно, и справедливо».

— Рабами?.. И это справедливо? — переспросил Сергей. Сергею показалось странным, что Кун-Цзы говорит не своими словами, а цитирует какого-то Мережковского, да еще и Аристотеля. Вокруг цитируют его, Конфуция, а он произносит афоризмы других мудрейших умов…

— Рождаются и умирают — это справедливо! — поправил Кун-Цзы. — А быть им свободными или рабами, каждый решает сам. Но что интересно: умирая, все рождаются снова. И не факт, что снова родившись, рабы будут рабами опять. Стремление к свободе воли — естественно…

— А разве люди рождаются снова? — подозрительно заглянув в глаза китайца, спросил Сергей.

— А как же, человеческая душа бессмертна, она не умирает. Умирает материальное тело, а душа ищет себе новое с необходимыми техническими характеристиками, в котором будет жить дальше. Все достойны рождения, и все достойны смерти. Чтобы возродиться снова, нужно умереть.

— А как же с тобой?

— А что со мной? — удивился китаец.

— Ну, ты… возродишься снова после смерти?

— Конечно! Я уж родился! — ответил Кун-Цзы. — Но только в другом обличии. Возможно, в другом теле… Возможно, в другой стране…

— Значит, — тихо произнес Сергей, — Артур тоже где-нибудь родиться.

— Что? — не расслышал Кун-Цзы.

— Да, нет. Ничего…

Сергей встрепенулся. На примыкающей к аллее дорожке появился Валерий Непокрылов, точно в установленное время. Это несказанно обрадовало Сергея. Выпустив пар изо рта, и еще думая о Непокрыловской пунктуальности, Сергей начал медленный бег. До Непокрылова было метров семьдесят. Ускоряясь с каждым шагом, Сергей не очень быстро, но приближался к цели. В груди бешено колотилось сердце. Почти настигнув Непокрылова, тот оглянулся, пристально оглядев Сергея, приняв его за «утреннего бегуна». Уже поравнявшись, Сергей с ходу ударил мужа Александры кулаком по затылку… Кулаком, со сжатой в нем килограммовой гантелью.

Перед глазами Сергея появились яркие красно-белые круги, плывущие сквозь и, казалось вместе с искривленным в отвратительной гримасе лицом Босса…

И в туже секунду пропало, вместе с рухнувшим наземь телом Непокрылова. Прихватив его седую короткостриженную голову свободной рукой и вдавливая ее в асфальт, Сергей стал наносить килограммовой прорезиненной гантелью тяжелые удары в область нижней скулы…

Один… два… три…

…двенадцать… тринадцать… четырнадцать… — Сергей отпустил голову Непокрылова и последующие удары нанес куда-то в область лба. Все было в тумане — в глазах Сергея стояли слезы.

…семнадцать!

«Семнадцать!» — произнес Сергей число неродным, чужим голосом, окончив счет, и отбросил окровавленную гантель в сторону. Перед глазами пронеслись черные газетные строчки:

«…телесные повреждения в виде множественных ножевых…»…

«изуродовано лицо… потребовалось время, чтобы установить ее личность»…

«…семнадцать ножевых ранений»…

«Семнадцать страшных ударов по хрупкому нежному женскому телу, — мысленно произнес Сергей. — Семнадцать ударов… отнявших ее… навсегда! — лицо Непокрылова напоминало смятую красно-черно-белую фотографию с лицом Босса. — Господи, все лица перепутались! — подумал Сергей. — Мир перепутался! Мир во лжи и ненависти…»