Убить миротворца

— Абсолютно исключено.

Прежде, услышав словосочетание «абсолютно исключено», да еще произнесенное в соответствующем тоне, Дмитрий Сомов отступился бы, не раздумывая. Его нервы никогда не выдерживали открытого противостояния. Люди вокруг него — и женщины, и мужчины, — совершенно так же избегали споров, громких слов, острых углов… Мало кто мог пойти на другого лоб в лоб и одолеть. Но двойник сам приблизил его слишком близко к себе, сам дал право отрицать и требовать… И Дмитрию захотелось, несмотря ни на что, настоять на своем.

— Мне не нужно многого. Достаточно будет… одного лучика солнца из твоего мира.

— Послушай… Да я не против. Если тебя, конечно, пропустят. Но сам механизм переноса… Я только-только начал в нем кумекать, и знаю пока не особенно много.

— По крайней мере, нам стоит сделать попытку.

— Не стоит, брат.

— Почему же?

— Ты мне вроде члена семьи… Я так чувствую. Близкий человек. Иначе бы и разговор не шел.

— И все-таки, почему?

Дмитрий испытывал настоящее восторженное головокружение: ему удавалось спорить, держаться, его даже увлек сам процесс спора. Необычное ощущение. Чуть-чуть риска, чуть-чуть аромата борьбы, и верное осознание того, что все можно будет безболезненно остановить в любой момент. Как во время захватывающей медитации, которую участковый психоаналитик заставляет проводить под гипнозом. Только контроль над происходящим не теряется…

— Там небезопасно.

— Я готов! — ответил Дмитрий и захлебнулся нахлынувшей радостью. В мире осталось так мало ситуаций, позволяющих почувствовать себя отважным человеком!

— Что ты готов? Башку на склад сдать?

— Это моя башка. И я знаю, когда ее стоит поставить на кон.

Двойник прищурился оценивающе…

Глава 6 Привидение на борту

13 апреля 2125 года, секунду спустя.

Сначала в Москве, потом между Прометеем и Пандорой.

Виктор Сомов, 29 лет, и Дмитрий Сомов, 32 года.

— Хорошо. Черт с тобой. Давай попробуем.

— Спасибо тебе, Виктор. Ты не представляешь, как это важно для меня.

— Слушай меня внимательно. Очень внимательно. Смотри, не упусти чего-нибудь. Нас выбросит точнехонько в то место, где я был перед самым переходом сюда, к тебе. Брат, во-первых, это казенное место.

— Понимаю.

— Не перебивай. Слушай. Твоя же шкура в случае чего пострадает… правда, и моя — тоже. Во-вторых, там действительно опасно. Там очень опасно, я тебя не напрасно пугал. По любому у нас, брат, там и минуты не будет. Поэтому, в-третьих, от меня ни на шаг. И ничего не трогать. Руки отшибу — на раз. Серьезно говорю. В-четвертых, воздух, наверное, будет… такой… разреженный. Не трусь. И, в-четвертых, если ни рожна не выйдет, не обессудь.

— Я понимаю, я же все понимаю.

Старший корабельный инженер, глядя на двойника, тяжко вздохнул, — как вздыхает, наверное, крупная рогатая скотина, когда она больна или просто очень печальна.

— Не нравится мне это дело, чем хочешь клянусь. Не будь ты мне… вроде родного… не обломилось бы тебе. Ладно. Давай, пристраивайся как-то ко мне поближе.

— Как? Руку дать?

— Не знаю я… Может, руки будет мало. Обними, что ли, меня.

Близнец посмотрел на него с осторожным подозрением. Не заподозрить не мог, но вслух высказать не решился.

— Дубина! Сзади пристройся. Сзади меня облапь. Поцелуи, твою мать, не планируются.

Дмитрий, наконец, сделал, как ему было сказано.

— Ну… — начал капитан-лейтенант и сбился, — вы, к кому я обращаюсь, если только это не ты, Господь, а если это ты, извини, пожалуйста или подай какой-нибудь знак… так… или вы, не знаю кто, те, кто меня сюда перенес… мне надо обратно на корабль… и этот шпендрик со мной… если можно. Что? Поехали или не поехали? Мне надо на корабль? А, понятно? Что вам еще-то сказать? О, все-таки поехали…

Он успел захлопнуть щиток на шлеме и вырубить внутреннюю связь. Не дай Бог, Яковлев услышит их переговоры, какой бредняк выйдет… Либо сбрендил командир от контузии и сам с собой болтает, либо привидение на борту. Еще он успел услышать захлебывающийся крик двойника и стальное кольцо его рук на своих ребрах.

Белый кисель.

Они валяются на полу вдвоем. И надо действовать быстро.

Старший корабельный инженер отцепил от себя «близнеца», развернулся и как следует встряхнул его. Для вразумления. Уж слишком пластиконовые очи глядели на него… Открыл щиток.

— Иди за мной, быстрее.

— Это… космический корабль?

— Да. Рейдер.

— А… где мы? Дышать трудно. И пахнет гарью… ты здесь работаешь?

— Давай, давай, шевелись. Так. Вот экран внешнего обзора. Включаю специально для тебя.

— Что это?! Огромное… Цветное… Что это?

— Сатурн.

— О…

Виктор искал глазами последнюю вторичную боеголовку. Нигде не видно. Рванула вместе с предпоследней? Было бы отлично. Но отсюда видно не весь отсек. И на везение надеяться не стоит.

— Насмотрелся? Все, брат, извини, надо тебе домой.

— Виктор…

Он не успел закончить. Страшный грохот раздался у выхода на марш. Взрывной волной их обоих впечатало спинами в переборку.

Последняя оказался у маршевого шлюза…

Двойник зашелся визгом.

Обе пары маршевых воротец оказались вывернуты, как лепестки цветка. Снаружи донеслись крики Яковлева и Макарычева.

«Накрыло ребят!»

Дальше он действовал, скорее, машинально, чем по какому-то осмысленному плану. Одной рукой капитан-лейтенант закрыл рот орущему двойнику, другой крепко прижал его к себе.

— Не кричи, парень, только не кричи, все будет нормально… Нам надо к нему домой… Немедленно. Прошу, немедленно! Очень прошу…

Белый кисель.

Они стояли посреди этой… кубатуры… Дмитрия. Хозяин жилья бился как сумасшедший, пытаясь отпихнуть Виктора. Тот не стал сопротивляться. Его подопечный сейчас не удержал равновесие, упал, покатился по полу…

— Теперь, брат, у тебя такое же отвратительное приземление.

Тот взял себя в руки и собрался с мыслями. Но, видимо, правильная оценка произошедшего просто не торопилась с визитом.

— Что это… такое?

— Если не считать переносов, ты был там целых сорок секунд.

— Там?

— Там.

— А-а. Понятно.

И опять замолчал.

— Друг, я понимаю, жутковато. Но и ты меня пойми, я предупреждал ведь.

Молчит.

— Друг, я, конечно, знаю: вернусь в то же мгновение, из которого выбыл. Но у меня душа не на месте. Моих ребят, видишь, взрывом покалечило.

Молчит.

— Ты давай, спрашивай, если хочешь спросить что-нибудь. Времени я тебе много не дам.