Убийца по имени Ной

Виктору казалось, что он поднялся с этого матраса только для того, чтобы навсегда покончить с порочным кругом. Он был уверен, что уже сделал шаг к этому и все, что сейчас ни случится, будет способствовать его бегству из плена. Сознание его раздвоилось; он стремился вырваться и не противоречить, а в жизни происходило что-то сумбурное, но Виктору казалось, что это и есть настоящее бегство.

Ной ввел Виктора в большую комнату, освещенную только свечами. Мертвенность излучали лица собравшихся, одетых в костюмы из черной кожи. Все лица были незнакомые, зловещие отсветы свечей играли на них. Нет, это были не лица, это были застывшие мерзкие личины. «Вот сейчас прорвусь сквозь них — и там будет свет», — подумал Виктор.

Кто-то говорил:

— Я ненавижу природу, я хочу расколоть эту планету, нарушить ход ее орбиты, остановить звездные системы, низвергнуть земной шар в космос. Мне хочется все хулить в моих делах. Когда-нибудь нам удастся захватить Солнце, оторвать его у космоса и использовать для того, чтобы зажечь весь мир. Это было бы настоящее преступление…

Голос смолк, и ему сдержанно похлопали.

— Кто это? — спросили.

— Маркиз де Сад, — ответил тот же голос.

— Теперь Генрих Гейне, — вступил другой голос. — Я желал бы иметь перед домом пару красивых деревьев. Мое счастье будет совершенным, если я увижу на этих деревьях вздернутыми шесть-семь моих врагов. С сочувствующим сердцем я готов тогда после смерти простить и все злое, что они сделали мне при жизни. Да, мы должны прощать врагам нашим, но не прежде, чем они окажутся на виселице.

— У-у! Где наш повелитель?

— Господа, может, Прудон вас устроит?

— Гони! — завякали господа.

— Приди к нам, сатана, оклеветанный низкими царями, Бог — это безумие и трусость, лицемерие и фальшь, тирания и нищета, это зло, слуга царя и священников: будь проклят везде, где человек склонится перед алтарем. Ты — Бог, не больше, чем палач моего разума, жезл над моей совестью. Бог — зло, потому что человек, его творение, насквозь порочен.

— Наше, наше! — загоготали люди в черных кожаных костюмах.

Через мгновение часы пробили двенадцать.

— Полночь! — провозгласил зловещий голос.

Ной сжал руку Виктора; тот обернулся на него и увидел такую же личину, что и у других. «Господи, что я тут делаю?!» — воззвал Виктор; ему стало страшно. Так страшно, что такого и представить невозможно, как будто он спустился в саму преисподнюю. Каждая живая клетка дрожала от парализующего страха.

— Наша месса, — сладострастно объявил Ной Виктору. — Сегодня причастишься…

— Господи, Господи, страшно, погибаю, — пошевелил губами Виктор, и вдруг все происходящее отошло от него, как будто невидимая преграда разделила присутствующих на два полюса: на одном он — в показавшемся вдруг свете, а на другом они — в кромешной тьме.

Во время всего сатанинского действа Виктор, как за соломинку, хватался за имя Божие.

— Господи, помилуй! Господи, не оставь меня! Господи, спаси!

Действо же пародировало Божественную Литургию в православном храме. Там — священник, здесь — жрец в ризе наизнанку. Жрец читает молитвы из молитвенника — наоборот. Алтарем служит тело обнаженной девушки, на животе которой лежит Библия. Распятие висит вниз головой и в определенный момент бросается на пол и с ожесточением попирается ногами. Потом на глазах у всех Библия сжигается, а присутствующие клянутся совершить семь смертных грехов и никогда не делать добрых дел.

Ной заставлял клясться и Виктора. Тот шевелил губами, но не уставал повторять: «Господи, помилуй!»

Жрец вдруг подошел к Виктору с намерением надеть на него перевернутый крест, но он только чуть отклонился в сторону, и крест упал на пол. В темноте было невозможно его найти. Ной снял с себя подобный крест и тоже попытался накинуть веревку на шею Виктору. Он наклонил голову в другую сторону, и снова — неудача. Ему даже стало смешно, как будто в игрушки играли.

Тем временем действо докатилось до самого страшного кощунства. Жрец вынес в корзине просфоры, украденные в церкви, и объявил:

— Это есть тело мое, за вас отдаваемое, делайте это в воспоминание обо мне.

Все присутствующие по очереди стали подходить к «причастию».

Ной потащил за собой Виктора, он не сопротивлялся. Но когда дело дошло до принятия «причастия», Виктор увидел, что на освященной просфоре приклеена бумажка с наименованием «сатана». В тот момент, когда он ясно увидел это при приближении оскверненной святыни, Виктор почувствовал непреодолимый позыв к рвоте. Его и вырвало — прямо на алтарь. Последовало непредвиденное замешательство. Он наклонился, чтобы попробовать как-то скрыть следы своей оплошности — девушка неподвижно лежала в блевотине, — но его грубо оттолкнули к стене и сразу как будто забыли про него…

Происшествие с Виктором накалило атмосферу до высшего градуса. Давно уже чувствовалось, что всем хотелось перейти к каким-то более активным действиям.

Сигнал был подан. Кто-то еще продолжал читать молитвы навыворот, другие постепенно впадали в транс, третьи стали сдирать с себя кожаные одеяния. Девушке влили что-то в рот, и она очнулась, приподнялась с пола, униженная и оплеванная. Ей не дали встать во весь рост, ее придавили к земле, и началось групповое изнасилование. Она не могла даже кричать, потому что и рот у нее был занят…

Действо закончилось грандиозной оргией: мужчины и женщины по обещании смертных грехов не стали откладывать совершение их в долгий ящик. Из всех содомских грехов не было, быть может, только самого неестественного разврата — совокупления с животными. Все остальное — в грандиозном масштабе.

Целую ночь длился общий свальный грех. Виктору невозможно было вырваться из этой дикой мерзости. Ему пришлось испить чашу до дна. Он никогда даже не представлял себе, до какого падения может дойти человек. Как он ни оборонялся, но сила была на стороне беснующихся. Два дюжих мужика скрутили его и сделали с ним то, что несовместимо с достоинством нормального мужчины.

IV

После того как совершилось бесстыдство, он немедленно решил, что единственный и необходимый выход из ситуации — самоубийство. Оставалось только найти хоть какую-то одежду — не голым же из окна выпрыгивать! Среди груды разнообразно сплетенных тел Виктор стал искать свои джинсы.

Ной ни на секунду не выпускал его из виду. И как только увидел Виктора вспрыгнувшим на подоконник, тут же дернул за тяжелую портьеру — она упала и погребла под собой Виктора.

Далее все было делом техники. Беспомощного Виктора стащили с подоконника и стали пинать через портьеру. Ной отогнал всех, ему лично доставляло огромное удовольствие избивать его — блаженного, который ни в огне не горит, ни в воде не тонет.

Виктор только тяжко кряхтел, но не просил пощады. Ему хотелось, чтобы его забили насмерть, чтобы больше никогда не вкушать от древа познания добра и зла. Как оказалось, на земле добра почти нет, а зло — неисчерпаемо. Такое положение вещей терпеть больше невозможно. Зло хорошо научилось прикидываться добром и под видом добра заморочило всю землю. Зло непобедимо — это была последняя мысль Виктора перед тем, как он потерял сознание.

В который уже раз без его ведома распорядились его бесчувственным телом. Виктор снова очутился в комнате с кремовым абажуром. И снова невозможно было определить, сколько он в беспамятстве провалялся на матрасе. Окон в комнате нет, дверь заперта.