Убийца по имени Ной

На столике стоял графин с водой, но Виктор к нему не притрагивался, опасаясь нового подвоха. Несколько раз он подползал к графину — пить хотелось каждой клетке, — но начинал считать, уговаривая себя, что если досчитает до ста и не коснется графина, значит, жажда его терпима. Потом он считал до двухсот, трехсот и тысячи и отползал обратно на матрас.

Он думал только об одном: в чьих же руках его жизнь? Навсегда ушло сознание того, что он сам, Виктор Гамаюнов, — творец своей жизни. Он не распоряжается ею самовольно, как привык думать. Его жизнь подчинена чьей-то воле: иногда она злая, иногда — добрая.

Виктор пришел к выводу, что два начала — доброе и злое — постоянно борются в нем, и несомненно, существуют законы этой борьбы — такие же незыблемые, как закон земного притяжения… И знать законы борьбы добра со злом — самое важное знание в этой жизни. Может быть, всегда побеждает зло — так сначала думал Виктор, и от этого хотелось хлебнуть из графина в надежде, что там — отрава и она решит все дело…

Но с течением времени мысль, что побеждает зло, стала ослабевать, и на ее место пришла другая. И даже не мысль, а уверенность, что это не так. Виктор сказал себе: хочу, чтобы добро было все-таки сильнее…

Чтобы проверить это… нужно еще пожить. Нужно выяснить действие этих главных законов… Только если добро сильнее зла, имеет смысл жить — так думал он вопреки очевидному своему поражению. Теперешняя вероятность выжить равна почти нулю…

Ключ в замке повернулся, дверь открылась, и вошел Ной.

— Как ты себя чувствуешь, брат Иосиф? — осторожно спросил он.

— Хорошо, — сказал Виктор и сам испугался своего голоса — настолько он был слаб. Он прибавил громкости, мучительно собирая последние силы. — Очень хорошо. Я никогда себя так хорошо не чувствовал.

— Это… — Ной запнулся, удивившись ответу. — Это делает тебе честь. Это Моисей дал тебе силы, — нашелся он, и его голос окреп.

— Наверно, — согласился Виктор. Его язык не ворочался от жажды.

— Ты теперь можешь встать?

— Если попью…

— Вот графин — почему ты не пил?

— Не мог дотянуться.

— Я дам тебе, — сказал Ной и подал ему стакан с водой из графина.

«Не умру, еще не умру», — подумал Виктор и с жадностью выпил. Потом засмеялся:

— Не отравлено?

— По вере вашей да будет вам, — засмеялся и Ной.

— Однозначно! — подтвердил Виктор. — Всем будет по вере… Теперь я могу встать. Что прикажешь делать?

— Я больше не могу тебе приказывать. Ты посвящен в высокую степень духовности. Мы равны.

— Но я же должен что-то делать…

— Должен. Вставай, я отведу тебя к тому, кто главнее меня.

Они вышли из комнаты с кремовым абажуром и по обшарпанным коридорам двинулись к новой цели. По всей видимости, сейчас они находились в заброшенном двух- или трехэтажном доме. В окна видны были тополя, их зелень загораживала всю перспективу. В мертвом доме раздавались мертвые звуки: где-то хлопала на ветру дверь или ставня, дребезжало треснутое стекло.

Они прошли дом из конца в конец и спустились этажом ниже. Здесь все было еще гаже: и стены, и пол оказались в сквозных выбоинах, идти надо было крайне осторожно. Пол скрипел и прогибался под ногами, в дыры залетал ветер, нагоняя тоску. Ной снова повел Виктора из конца в конец. Виктор подумал, что проще было бы сразу спуститься на твердую землю или взобраться на крышу… чем ходить по разрушенному этажу, рискуя переломать ноги. Но, видимо, в этом был определенный смысл. Вся его, Виктора, жизнь стала похожа на хождение по аварийному дому. Очевидно, можно было обойтись без этого, но в то же время нельзя было этого и избежать — парадокс! Все последующее в жизни проистекает из предыдущего. Виктор не оказался бы здесь, в мертвом доме, если бы когда-то в прошлом не сделал ошибку в выборе пути. Но раз он совершил ее, то с неотвратимостью последовала перемена его участи. Виктор ясно понял, что этот мертвый дом есть следствие его ошибки, роковой ошибки. И теперь необходимо ее понять. Он не может умереть, не поняв…

— Вот она! — воскликнул Ной.

Виктор оторвался от своих дум и проследил за взглядом Ноя. Он смотрел в комнату без двери, и там вроде бы ничего не было. Но стоило поднять голову кверху, как Виктора пронзил самый настоящий ужас: под потолком, на крюке от люстры, висела на веревке та самая голая девушка, служившая «алтарем»…

— Как же это она!.. — сдавленным голосом произнес Виктор. — Надо снять… Она не могла сама…

— Она вознеслась, — с некоторым даже умилением ответил Ной. И Виктор вспомнил, что точно так же он когда-то сказал про Мину.

Он понял, что не должен выдавать своего ужаса — надо вести себя как раньше. Но он вдруг забыл, как он вел себя раньше и как отреагировал бы на это ужасное событие. Он смотрел на Ноя и ждал, что тот скажет. Ной же сверлил его взглядом.

— Кто она? — как можно спокойней спросил Виктор.

— Она избранница. Смотри, какая красивая фигура.

«Он сумасшедший, — подумал Виктор, — а я… кто же я? Зло все-таки победило…»

— Ее нужно похоронить… — сказал он.

— Она сама постепенно исчезнет, — завороженно сказал Ной.

Виктор сделал несколько шагов в комнату, они были сродни полету над бездной — дух захватывало и нечем было дышать. С близкого расстояния на теле были видны трупные пятна, но лицо девушки еще можно было разглядеть. Это была та самая красивая девушка, похожая на Веронику, из степного городка. «Какая страшная участь! За что?!» — возопил про себя Виктор. И он, он сам бы повинен в этом. Он участвовал в ее совращении из нормальной жизни — и вот результат! Никогда, никогда не загладить ему своей вины перед этой мертвой девушкой. Вот что такое ад — жить с чувством огромной вины и даже не надеяться на прощение. Да, это ад на земле, настоящий ад… И из него уже никогда не вырваться. Виктор стоял, глядя на мертвое лицо, но не видел его, потому что из глаз лились обильные слезы, и он не понимал, кого больше жалко: самого себя или эту оборванную жизнь. Приступ дикой злобы вдруг нахлынул на него после слез. Виктор вспомнил, что сзади стоит настоящее исчадие ада — праведник Ной; он-то и есть первопричина случившегося.

Вероника сказала: не противоречь. Что с ней, Господи? Так хотелось напрямик спросить о ней у Ноя — он ведь знает, что с ней. Он врал тогда, что Вероники не было, а была галлюцинация… Хотя, может, действительно галлюцинация, потому что с ним все это время происходило нечто неестественное или сверхъестественное, одним словом — галлюцинация. И лучше всего не говорить этому мерзавцу ничего про Веронику, а то и ее возьмут в заложницы, если еще не взяли.

— Неужели она так и будет висеть? — спросил Виктор. — Моисей повелевал хоронить своих умерших.

— Слышу речь не мальчика, но мужа, — одобрил Ной. — Моисей повелел это сделать тебе. У тебя есть час времени.

— А что потом?

— Через час отправляется рейсовый автобус на ее родину, в тот город. Ты поедешь туда, чтобы объявить людям, что город теперь чист от грехов. Из его среды нашлась единственная праведница, которая забрала на себя все грехи жителей и, удалившись из города, унесла эти грехи с собой.

— Как козел отпущения?

— Именно, — подтвердил Ной. — Я рад, что ты теперь все хорошо понимаешь.