Убийца Шута

– Кто там?
– в голосе Молли звучало удивление.

– Это я.
– Я приоткрыл дверь.
– Могу я зайти?

– Я никогда не запрещала тебе, - ответила она резко. Ее слова жалились, но все же я старался подавить улыбку. Я слегка отвернулся от нее, чтобы она этого не увидела. Вот теперь передо мной была Молли Красные юбки, которую я знал.

– Это правда, - сказал я тихо.
– Но я знаю, что сильно оскорбил твои чувства, и мне показалось, что если тебе не хотелось меня видеть какое-то время, мне не следовало навязываться.

– Не навязываться, - сказала она тихо.
– Фитц, ты понимаешь, что это ты старался избегать меня? На протяжении многих лет, сколько раз я просыпалась среди ночи и ощущала пустоту и холод с твоей половины кровати? Ты тихонько ускользал из спальни в темноте ночи, чтобы спрятаться в своей маленькой пыльной норке, и писать что-то до тех пока все пальцы не становились синими от чернил?

При этих словах я склонил голову. Я не знал, что она была в курсе. Меня подмывало указать ей на то, что она покинула нашу постель, чтобы спать в детской. Но я не стал. Не время было начинать битву. Я уже стоял на пороге и чувствовал себя как волк, который впервые проник внутрь дома. Я не знал где мне следует стоять и мог ли я сесть. Она вздохнула и села на диване, на который прилегла отдохнуть. Она была в ночной рубашке, но она сдвинула в сторону наполовину законченное вышивание, освобождая место для меня.
– Я полагаю, что я действительно провожу там слишком много времени, - извинился я. Я присел рядом с ней. До меня донесся ее аромат и я вдруг сказал:

– Каждый раз, когда я ощущаю твой запах мне хочется поцеловать тебя.

Она потрясенно взглянула на меня, засмеялась, а потом грустно сказала: - Последнее время я задумывалась о том, хотел ли ты вообще быть рядом со мной. Старой и морщинистой, а теперь еще в добавок, считаешь меня сумасшедшей...

Я прижал ее к себе прежде, чем она смогла продолжить свои слова. Я поцеловал сначала макушку ее головы, щеки и потом прижался к губам.
– Мне всегда будет хотеться целовать тебя, - сказал я ей на ухо.

– Ты не веришь, что я беременна.

Я не выпустил ее из объятий.

– На протяжении более двух лет ты твердила мне о своей беременности. Что я должен думать, Молли?

– Я и сама не понимаю, - сказала она.
– Но все, что я могу тебе сказать, так это то, что каким-то образом в самом начале я ошибалась. Должно быть мне казалось, что я беременна до того, как беременность наступила. Возможно, каким-то образом я чувствовала, что вскоре забеременею.

Она уткнулась лбом в мое плечо.

– Для меня было так тяжело, когда ты отсутствовал по нескольку дней подряд. Я знаю, что служанки между собой насмехаются надо мной. Они так мало о нас знают. Они считают совершенно неприличным то, что такой молодой и энергичный мужчина может быть женат на такой старухе, как я. Они распускают слухи о том, что ты женился на мне из-за моих денег и положения в обществе! Из-за них я чувствую себя старой дурой! Если и есть в моей жизни хоть кто-нибудь, кто понимает кто мы такие и что мы значим друг для друга, так это только ты. А когда ты покидаешь меня, когда ты, как и они, считаешь меня такой же глупой, тогда... Ох, Фитц, я знаю, что тебе сложно поверить в это. Но ради тебя, я принимала на веру куда более сложные для понимания вещи, и все это доверие держалось только на одном твоем слове.

Я чувствовал, будто весь мир вокруг меня замер. Да, так и было. Я никогда не рассматривал это с такой точки зрения. Я наклонился и поцеловал ее соленые от слез щеки.

– Ты верила.- Я набрал в грудь воздуха.
– И я поверю тебе, Молли.

Она сдавленно засмеялась.

– Ох, Фитц, я тебя умоляю. Ты не поверишь мне. Но я собираюсь попросить тебя о том, чтобы ты притворился, что веришь. Только когда мы наедине и в этой комнате, а я изо всех сил постараюсь притворяться, что не беременна.

Она покачала головой, и ее волосы потерлись о мою щеку.

– Я уверена, что слугам это тоже принесет облегчение, всем, кроме, Ревела. Наш управляющий выглядел таким довольным, когда помогал мне вить это гнездышко.

Я подумал о Ревеле. Высокий, практически костлявый в своей худобе, всегда серьезный и почтительный по отношению ко мне.

– Правда?, - я не мог поверить.

О, да! Он нашел ширмы с анютиными глазками и распорядился, чтобы их вычистили еще прежде, чем сказал мне о них. В один прекрасный день я зашла сюда, а они уже стояли вокруг колыбели. И между ними защитная сеточка от насекомых.

Анютины глазки. От Пейшенс я слышал, что иногда их называли душевное спокойствие. Я был в долгу перед Ревелом.

Она встала, высвобождаясь из моих рук. Она отошла от меня и я посмотрел на нее. Ее длинная ночная сорочка скрывала ее тело, это при том, что Молли всегда была женщиной с пышными формами. Она подошла к очагу и я увидел, что там на подставке стоял поднос с чайными принадлежностями. Я вгляделся в ее профиль. Для меня она выглядела практически так же, как и пять лет назад. Без сомнения, если бы она была беременной, я бы заметил это. Я оценивающе посмотрел на слегка выдающийся живот, широкие бедра и пышную грудь, и внезапно мысли о ребенке растворились.

Она взглянула на меня и спросила, держа в руке чайник:

– Хочешь?

И пока я смотрел на нее, ее глаза округлились и коварная улыбка исказила ее рот. Это была улыбка, достойная обнаженной девушки с венком остролиста на голове.

– О да, хочу!
– ответил я. Когда я встал и направился к ней - она пошла мне навстречу. Мы были нежны и не торопились, ту ночь мы провели на ее кровати в детской.

На следующий день в Ивовый лес наведалась зима с мокрым снегом, который сорвал с берез оставшиеся листья и покрыл их изящные ветки белым покрывалом. Спокойствие, которое неизменно приносит с собой первый снегопад снизошло на землю. В особняке Ивового леса внезапно наступило время для потрескивающих в камине дров, горячих супов и свежего хлеба в полдень. Я только вернулся в свой кабинет, острые язычки пламени танцевали на дровах яблочного дерева в камине, когда раздался стук в дверь.

– Войдите, - отозвался я, поднимая голову от послания, которое получил от Уэба.

Дверь медленно распахнулась и вошел Ревел. Его прекрасно сидящий камзол облегал широкие плечи и узкую талию. Он всегда был безупречно одет и выдержан в своих манерах. Он был на десятки лет моложе меня; его выправка и взгляд заставили меня почувствовать себя маленьким мальчиком с грязными руками, и запятнанной робой.

– Вы посылали за мной, помещик Баджерлок?

– Посылал, - я отложил письмо Уэба в сторону.
– Я хотел бы поговорить с тобой о покоях леди Моли. Ширмы с анютиными глазками....

Ожидание моего неодобрения промелькнуло в его глазах. Он вытянулся в полный рост и посмотрел на меня с достоинством, которое, как правило, исходит от по-настоящему хорошего управляющего.

– Сэр. Как вам будет угодно. Ширмами не пользовались десятки лет, но все же они так красивы, что их не стыдно показать. Я знаю, что действовал без разрешения, но в последнее время леди Молли выглядела такой ... отчаявшейся. Перед отъездом, вы наказали мне заботиться о ее нуждах. Я так и делал. Что касается колыбели, я наткнулся на нее, сидящую наверху лестницы, она выбилась из сил и чуть не плакала. Колыбель очень тяжелая, сэр, и все же она умудрилась одна протащить ее так далеко. Мне стало неловко, из-за того, что она не подошла ко мне и просто не попросила меня сделать то, что ей было нужно. А с ширмами, я просто постарался предугадать чего бы ей хотелось. Она всегда была добра ко мне.