Убийца Шута

Затем, за месяцем прошла неделя, а затем года, а она так и не догнала свой рост, не разговаривала, и я был вынужден столкнуться с ее особенностями. Как червь медленно ест яблоко, это знание зарылось и опустошило мое сердце. Она не растет, не смеется и не улыбается. Пчелка никогда не будет ребенком, о котором я мечтал.

Самым худшим было то, что я уже отдал свое сердце тому воображаемому ребенку, и было ужасно сложно простить Пчелку за то, что она им не являлась. Ее существование превратило мою жизнь в гамму эмоций. Мою надежду было так сложно уничтожить. Пока она медленно развивала навыки, которые другие дети получили бы много лет назад, моя надежда так или иначе жила, а сейчас, она должна была бы разгореться во мне. Каждый крах этой тщетной надежды я переносил хуже, чем предыдущий.

Глубокое горе и разочарование иногда уступают место холодному гневу на судьбу. Несмотря на все это, я льстил себе, что Молли не знала о моих двойных чувствах к нашему ребенку. Чтобы скрыть, как трудно было принять ее такой, какой она была, я принялся яростно ее защищать. Я не терпел никого, кто говорил о ее особенностях как о недостатках. Что бы она ни хотела, я все для нее доставал. Я никогда не ожидал, чтобы она попыталась сделать что-нибудь, что пробовала неохотно.

Молли пребывала в блаженном неведении, что Пчелка страдает в сравнении с созданным мной воображаемым ребенком. Казалось, она довольствовалась нашим ребенком, даже любила до безумия. Мне никогда не хватало мужества спросить у нее, смотрела ли она когда-нибудь на Пчелку, а хотела другого ребенка. Я отказывался вообразить, смотрел ли я когда-нибудь на нее и мечтал, чтобы ее никогда не было.

Я задался вопросом, что с ней будет, когда она вырастет, а мы состаримся. Я думал, ее редкие слова означали, что она была проста в некотором отношении, и я относился к ней как к таковой, до того вечера, как она поразила меня в игру в запоминания. Только в прошлом году я наконец нашел в себе мудрость, чтобы наслаждать ей такой, какой она была. Я,наконец, расслабился и стал наслаждаться радостью, которую она приносила своей матери. Ужасные бури разочарований уступили место спокойному смирению. Пчелка была тем, кем была.

Но теперь Пчелка ясно со мной разговаривала, и это разбудило во мне стыд. Прежде чем она подарила мне эти простые предложения, я дорожил каждым ее невнятным словом, словно золотыми монетами. Сегодня вечером я испытал такой прилив облегчения, когда она произнесла это первое простое пожелание остаться со мной. Она могла быть маленькой, но она могла разговаривать. Почему стыд? Меня смутило, что внезапно оказалось настолько проще любить ее, чем когда она была немой.

Я подумал о старой выдумке и решил, что у меня нет выбора. Нужно было брать бака за рога. Тем не менее, я подошел к делу осторожно:

– Ты не любишь разговаривать?

Она коротко покачала головой.

– И ты хранила тишину со мной потому что... ?

Вновь блеск ее бледно голубых глаз.

– Не было нужды говорить с тобой. У меня была мама. Мы были так близки. Она слушала. Даже когда я толком не могла говорить, она могла понять, что я имею ввиду. Она понимала все без всех этих слов, которые тебе нужны.

– А сейчас?

Ее маленькие плечики отвернулись от меня, извиваясь от дискомфорта от этой беседы.

– Когда нужно. Чтобы остаться в безопасности. Но до этого безопаснее было быть тихоней. Быть той, кем прислуга привыкла меня видеть. В основном они хорошо ко мне относятся. Но если я внезапно с ними заговорю с ними так, как говорю с тобой, если они нечаянно услышат, как я так с тобой разговариваю, они будут бояться меня. А потом они посчитают меня угрозой. И я буду в опасности и из-за взрослых тоже.

Тоже. Я подумал. И резко подскочил.

– Как в опасности от детей?

Она только кивнула. Конечно, так оно и есть. Конечно.

Она была такой не по годам развитой. Такой взрослой. Этот тоненьким голосок произносил такие взрослые слова. И пробирал озноб от то, что она оценивала ситуацию как если бы она была скорее Чейдом, чем моей маленькой девочкой. Я надеялся услышать ее разговор со мной в простых предложениях; мне была бы приятна незамысловатая логика ребенка. Вместо этого маятник качнулся в другую сторону: от смирения, что моя дочь была немой и глуповатой, я внезапно почувствовал ужас, что она была неестественно сложной и, возможно, лживой.

Она взглянула на мои ступни.

– Ты сейчас немного боишься меня.
– Она склонила голову и положила свои маленькие руки на скрещенные ноги и ждала, чтобы я солгал.

– Не так. Не боюсь,- С неохотой признал я. Я пытался найти нужные слова, но не мог. Я остановился на «Я ... поражен. И немного обеспокоен, что ты можешь говорить так хорошо, я никогда и не подумал бы, что ты можешь так рассуждать. Это беспокоит, Пчелка. Тем не менее, я люблю тебя намного больше, чем боюсь. И со временем, я привыкну ... какая ты на самом деле.

Маленькая розовая головка с копной светлых волос медленно кивнула.

– Я думаю ты сможешь. Но не уверенна что Неттл сможет.

Я обнаружил, что заставил поделится своими сомнениями по поводу этого, но также чувствовал себя обязанным защитить свою старшую дочь.

– Ну, а это не справедливо, чего ты ожидала. Или даже, что я мог! Почему ты сдерживалась? Почему ты не начала говорить, как только научилась, а молчала все это время?

Голова все еще была опущена, она приподняла одно плечо и покачала головой молча. Я не ожидал ответа. По правде говоря, я понял, значение таких секретов. В течение многих лет моего детства, я скрывал что я бастард от Молли, делая вид, что был не более чем мальчик на побегушках у писца. Я не хотел ее обманывать, но я не хотел чем либо выделятся. Я слишком хорошо, что чем сильнее сохранены такие тайны, тем труднее удержатся от обмана. Как я мог не видели этого? Как я мог удерживать ее от ошибок, которые сам же и совершал? Я пытался поговорить с ней так, как должен был отец.

– Странно что ты хранила это в секрете. И я советую тебе выдать его. Ты должны начать говорить с другими людьми. Не так как мы говорим сейчас, но с несколько слов тут и там. Называя что ты хочешь, когда показываешь на вещь.Потом перейдем к простым просьбам .

– Ты хочешь, чтобы я практиковала новый вид обмана, - сказала она медленно.
– Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто только сейчас учусь говорить.

И я понял, что это больше походило на наставника убийцы, чем на любящего отца. Я давал ей те же советы, что Чейд дал бы мне. Я чувствовал себя неловко от этой мысли и из-за этого заговорил более твердо.

– Ну. Да. Я полагаю, так. Но я думаю, что это необходимый обман, основанный на изначальном выборе. С какой стати ты бы делать вид, что едва можешь говорить? Почему ты ты это так скрывала?

Она плотнее прижала колени к груди, обхватив их руками, и стала казался такой крепкой и маленькой. Она сильно скрывает свой секрет, я полагаю.Во мне также рождалось сомнение. Был здесь еще что-то, чего я не знаю. Я сознательно не встречался с ней взглядом. Не стоит разглядывать ее. Ей только девять. Какой большой секрет может такая можешь хранить такая крошка? Я вспоминал себя в девять и сомнение росло еще больше.