Убийца

Последние слова вырвались не нарочно. Но получилось так убедительно, что спутники тотчас уставились на меня. Вайолетта косилась справа, Шу – слева. К этому времени мы выбрались на дорогу, и я убедился, что Верзинский тракт не изменился ни на одну яму или колдобину. Как я и сказал: некоторые вещи никогда не меняются. Особенно – неприятные.

– У тебя – такой странный голос, - сообщила принцесса. М-да, а манера общения у неё точно изменилась. Уж не знаю, признак ли это абсолютного доверия или такого же абсолютного презрения. Первого я точно не заслуживал, а на второе – плевать. Доставить девку в Дувин и забыть, как страшный сон.

– Похоже, ты чего-то очень сильно боишься, - странно, но в голосе графа не слышалось ожидаемого злорадства.

Я оглянулся: массив Чёрного леса мало-помалу оставался всё дальше за спиной. Кажется, в полулиге, на сухом дереве висело три жмура, но я не стал об этом никому говорить. Ещё показалось, будто совсем далеко по тракту бредёт группа пеших людей. А может глаза уже подводят.

– Слышали когда-нибудь про «бревно»? – поинтересовался я. Впрочем, это был риторический вопрос. Во-первых, в Верзине свои развлечения, в Фернимаре – свои. А во-вторых, откуда этой парочке про такое знать? Сейчас просвещу. – «Бочку»? Это – парочка особо злобных казней, которые предназначаются лишь для самых нехороших преступников. Не то, чтобы я был таким уж отпетым гадом, просто в Верзине у меня имеются особые поклонники и если я попадусь, то они постараются устроить гостю ад ещё здесь.

– Бочка? – в голосе Шу звучало сомнение. – Это когда человека сажают в бочку и бросают в реку?

– Ха, ты не поверишь, какими затейниками бывают палачи! Нет, преступника-таки сажают в бочку, тут всё верно. Вот только его никуда не бросают. Закрывают бочонок сверху прочной решёткой и ставят в подземелье.

– Морят голодом? – предположила принцесса.

Я хихикнул. Нет, какие всё же неиспорченные люди попадаются!

– Кормят, поят без ограничений. Это – очень продолжительная казнь. Узник тонет в собственных нечистотах. Счастливчики сходят с ума, до того, как их узилище заполнится доверху.

Принцесса прижала ладонь ко рту. Шу помрачнел.

– Что же такое «бревно»? – угрюмо спросил он. – И зачем всё это? Неужели нельзя просто отсечь голову?

– Казнь должна быть такой, чтобы она внушала истинный ужас, - я пожал плечами и полез в сумку. Достал кусок сыра. Мягкий и пахнет хорошо. Не то, что у этих козлодранцев. – Например, чтобы я десятилетиями не приближался к границам Верзы. А «бревно» …Преступнику выкалывают глаза, вырывают язык и лишают слуха. Потом – отсекают руки и ноги. Жизнь, кстати оставляют.

– Какой ужас! – Вайолетта зажмурилась. – Почему люди так жестоки друг к другу?Зачем тогда святые книги призывают к милосердию и взаимопониманию?

Я только ухмыльнулся, вспоминая речи подвыпившего отца Чеминдиана. Эх, слышали бы его разглагольствования понтифики! О том, что святые тексты нужны, чтобы удерживать простолюдов в узде, сделать народ покорным, подвластным воле монархов и святош. Иногда мой товарищ допивался до того, что вообще начинал сомневаться в существовании Святой Троицы и десятки спутников. Тогда пара служек, покрепче, брала «еретика» под руки и тащила отсыпаться.

– Такова человеческая натура, - сказал я. – И ни одна книжка, пусть самая святая не способна её изменить.

– Когда я стану королевой, - точно обращаясь сама к себе, тихо сказала Вайолетта, - постараюсь что-то сделать. Кто-то же должен!

Шу грустно посмотрел на неё, вздохнул и уныло покачал головой. Кажется, парень-таки начинал умнеть. Вот, именно так и набираются жизненного опыта. Если остаются живы вообще. А насчёт этого у меня появились определённые сомнения.

Я ведь не просто так упомянул именно «бочку». И страх приближаться к границам Верзы имел под собой веские основания.

Около десяти лет назад я выполнял поручение одного средней руки купца. Мужичок был мне весьма симпатичен. Отчасти из-за щедрости, отчасти потому что был третьим сыном и всего в жизни добился сам. И ещё, мне очень понравился его подход к делу.

Не так давно купец с парой постоянных компаньонов возвращался после весьма удачного дельца. По дороге товарищи решили, что доход проще поделить на двоих. Порешав так, они порешили и компаньона. Вспороли пузо и бросили подыхать в придорожную канаву. Перца делу добавляло то, что одним из компаньонов был старший брат купца.

В общем бедолага выжил, пригласил меня и объяснил, чего собственно желает. Как ни странно, но предателей-компаньонов он особо не сердился и даже подшучивал над неудачной попыткой убийства.

Короче, пока остальные наёмники жгли склады и дома заказанных купцов, я притащил связанных говнюков и повесил обоих в виду пожарища. Потом выколол каждому по левому глазу, отрезал большой палец на левой руке и отсёк левое ухо. Пояснений никому не требовалось: каждый знал притчу о соблазняющем глазе, пальце и ухе. Ну и как следует поступать с означенными органами.

Всё закончилось на редкость благополучно. Я получил свои деньги, распрощался с работодателем и вдруг решил наведаться в Верзу. Ну, раз до её границ было около пяти лиг. Захотелось узнать, что да как. Хотя бы издалека поглазеть на родное гнездо, откуда меня так грубо выпихнули в свободный полёт.

Лишь много позже до меня дошли слухи о некой дружбе между Лафердом – старшим братцем и главой Дома безопасности Верзы. Тот вроде сватал брату свою дочь, в надежде сделать её королевой. По факту все шпионы оказались подконтрольны Лаферду.

Но это я узнал после. А тогда я даже не понял, как меня умудрились так быстро и ловко выследить. А потом – окружить и обезоружить. Слежки я не замечал до самого последнего мига и сообразил, что дело – дрянь, лишь когда прочная сеть упала с крыши дома на мою голову. Сначала решил, что дело в моей профессии. Приготовился отдать большую часть денег. Если потребуется – всё: мертвецам золото без надобности.

Со мной никто так и не заговорил. Молча притащили в подземелье и связанного бросили на каменные плиты, залитые свежей и старой кровью. У стен стояли пыточные столы, а в очаге грелись клещи и пики. Впрочем, человек, который стоял у огня спиной ко мне не походил на палача. Дорогой плащ с меховой оторочкой, модный берет с пером и сапоги из змеиной шкуры.

Потом человек повернулся, и я тут же всё понял. Узнал, даже спустя столько лет. Лаферд изрядно постарел и обрюзг, а блестящую ткань дорогой рубашки распирал исполинский живот. Брат вытащил кинжал из поясных ножен и подошёл ближе. Сунул клинок к горлу, и я решил, что пришёл конец. А кто бы подумал иначе?

– Сначала я хотел, чтобы тебя пытали у меня на глазах до самой смерти, - сказал Лаферд и нажал на кинжал. – Потом я думал зарезать тебя лично. Отрезать по кусочку и смотреть, как ты издыхаешь. Но после, - он принялся хохотать, - увидел, насколько ты жалок! Как вша! Как все эти вши, что ползают по улицам и грызут друг друга за кусок хлеба. Посмотри на меня, - он отошёл, а я облегчённо выдохнул. Брат поднял руки. – Я имею деньги, власть, а скоро получу ещё больше денег и власти. И в моих руках окажутся жизни всех вшей, таких, как ты. Помни об это в каждое жалкое мгновение свой жизни. Ты же благодарен мне за подаренную тебе жизнь?