Убийственный пароход
Шрифт:
– Где же он все-таки, извините, гадит? Неужели всякий раз вы украдкой спускаете на воду шлюпку и подплываете к берегу?
– Я взяла с собой мешочек земли. Ему хватит, - ответила вдова совершенно серьезно.
Второв молча склонился перед её находчивостью.
Интересно, с чего вдруг к нему стала проявлять повышенный интерес роковая красавица Полужанская?
Второв постучал в дверь каюты №20, но в ответ не услышал ни звука. Ушла? Спит? Принимает ванну? Самое время зайти и намылить шею.
Гай повернул ручку, дверь открылась, и он зашел в каюту, которая очень напоминала его временное жилище,
Но куда делась сама хозяйка? Второв заглянул в ванную - никого. В туалете тоже никого. Он даже открыл дверцу платяного шкафа, оценив количество и качество модной одежды, взятой красавицей в дорогу: похоже, она собиралась не в Астрахань, а прямиком в Букингемский дворец, на чаепитие.
Позади него как-то подозрительно задребезжал холодильник. Оглянувшись, Второв подумал, что тот слишком мал, дабы там могла разместиться на отдых Юлия Полужанская. Если только какая-то часть её, наиболее утомленная жарой? И все же он решил проверить, наученный горьким опытом, что человек сдуру способен залезть от любопытства в любую дыру. Как истинный джентльмен, он на всякий случай предварительно постучал по обшивке холодильника, а затем, не дождавшись приглашения, открыл дверцу. Тотчас к его ногам выпало скрюченное и покрытое синими пупырышками тело в кружевном белье. Конечности у этого несомненно женского тела были связаны, а рот заклеен липкой лентой. Оно не подавало признаков жизни, но в нем можно было узнать хозяйку каюты. Распутав узлы и оторвав ленту, Второв перенес Полужанскую на кровать, помассировал ей виски и сделал искусственное дыхание, для чего пришлось почти слиться в поцелуе. Веки Юлии дрогнули.
– Какой странный способ закаливания, - произнес Второв.
– И давно вы занимаетесь моржеванием в холодильниках?
– Оставьте, - слабым голосом отозвалась Полужанская.
– Разве не вы ударили меня по голове, подкравшись сзади?
– Ничего подобного. Стал бы я тогда вырубать вас из глыбы льда, как пингвина.
– Он продолжал массировать её руки и ноги.
– Вам лучше?
– Горячая ванна не помешает.
– Может быть, на пароходе есть турецкие бани? Кстати, что все-таки произошло?
– Не знаю. Когда я переодевалась, кто-то стукнул меня по затылку. Больше я ничего не помню. Прекратите меня щипать!
– Полужанская оттолкнула Гая и закрылась простыней.
– Я делаю вам шаолиньский массаж. Меня один тибетский монах научил. Сейчас вас должно бросить в жар... Вы не представляете, кто бы это мог быть? В смысле, кто вас стукнул и зачем? Может, у вас хотели что-то украсть? Посмотрите, все ценные вещи на месте?
Юлия начала подниматься, и Второв, деликатно отвернувшись, отошел к иллюминатору.
– Ничего не пропало, - сказала Юлия. Она успела одеться и даже слегка подрумянить щеки.
Второва приятно удивило её самообладание. Другая женщина на её месте приходила бы в себя как минимум дня
три, а потом ещё три года обсуждала бы только эту тему.– Если бы хотели убить - убили, - произнес Гай, размышляя вслух. Остается одно: вас готовили для какого-то редкого блюда. Девичье бедро в мармеладном соусе. На пароходе орудует секта каннибалов.
– Очень остроумно! Посидели бы вы в холодильнике.
– Между прочим, вы ведь хотели со мной о чем-то переговорить? напомнил Второв, закуривая тонкую сигару. Как спаситель он теперь мог позволить себе такую вольность.
Поморщившись, Полужанская ответила:
– Будьте моим мужем.
4
Пуштун-хирург Мезари, страдающий от стремительного упадка сил, теперь вынужден был плестись за старпомом Кукиным к нижним каютам цыган, а из головы у него не выходил родовой перстень со старинным янтарем, обладающий магической властью над ним и его предками. От его возвращения, по сути, зависело не только ближайшее будущее Захира, но и вся жизнь. Коварная Алиса! Не хочет отдать добром - придется применить иной метод. Сама виновата.
– Вот тут, - произнес Кукин, толкнув дверь и опасливо отступив в сторону, словно из каюты немедленно могут рванутся миллиарды заразных бактерий.
Впрочем, возможно, так оно и было на самом деле. Но пуштун давал клятву Гиппократа, поэтому отважно шагнул вперед, покосившись на красивую Глашу, в чьих жилах текла родственная его племени кровь.
Больные находились теперь в одной каюте. Они крепко спали, одурманенные настоем трав. Старшие, однако, были на всякий случай привязаны полотенцами к кроватям.
– К чему это?
– спросил Захир.
– Бузят, - коротко отозвалась Глаша.
– Кидаются.
Выслушав её сбивчивый рассказ о течении болезни, пуштун осмотрел пациентов и покачал головой.
– Не понимаю, - честно признался он, впервые взглянув на Глашу как на красивый и соблазнительный объект.
– Чего тебе, сокол, не понятно?
– усмехнулась та.
– Лечи давай. Чтоб к вечеру на ноги поставить. Нам плясать надо.
– Об этом забудьте. Неизвестная форма лихорадки, осложненная маниакально-депрессивным психозом. Дело очень серьезное. Их надо отправить в клинику.
– С ума сошел, да?
– Глаша импульсивно толкнула его в грудь, совсем чуть-чуть - ладошкой, но Захир качнулся, словно подпиленное дерево, и завалился на одного из больных. Так он и барахтался на кровати, не в силах подняться.
– Э-э! Да ты сам нездоров, серебряный. Может, ты и не врач вовсе?
– Может быть, - согласился пуштун.
– Я несчастный странник, заброшенный в эту чудовищную страну, которую я не понимаю.
Сердобольная Глаша присела рядом, положив руку на вздрагивающее плечо пуштуна.
– Ясноглазый, а что с тобой приключилось?
– спросила она.
В её голосе Захиру послышалось пение райских птиц. Не удержавшись, он начал рассказывать ей свою горестную историю.
Старпом, которому надоело стоять в коридоре, пересилив страх, заглянул в каюту и увидел, что Глаша и пуштун сидят рядышком, словно два голубка.
– Я помогу тебе, - ворковала цыганка, и Кукин, не сдержавшись, заорал:
– Вы тут совсем охренели, что ли, дети солнца?
– Надо объявить карантин, - радостно отозвался пуштун.