Убийство-2

Все остальные, кто хоронил Анну Драгсхольм, разошлись. На кладбище начинались новые похороны, на аллею вынесли светлый гроб. Это был бесконечный процесс, и Лунд понимала это лучше многих.

Наконец Драгсхольм вытер глаза, вылез из машины, встал перед безукоризненно чистым капотом. Она присоединилась к нему. Чуть погодя он двинулся с места и пошел по одной из тропинок, разбегающихся между надгробьями. Лунд следовала за ним.

— Почему вы признались в убийстве? — спросила она, когда они оказались уже далеко от машины и могилы.

— Этот мерзкий полицейский все орал и орал на меня. Больше всего мне хотелось заткнуть ему рот. Я знаю, что Анну убил не я. Она тоже это знает. Остальное неважно. — Он глянул на нее. — И, кроме того, я юрист. Выбравшись из той вонючей дыры, я бы не оставил от вашего обвинения камня на камне.

— Не сомневаюсь, — кивнула Лунд и обрадовалась, вспомнив, что днем ранее Свендсен уехал в отпуск. — Она рассказывала вам о своей работе в армии?

— Не много.

Он оглядывал кладбище. Вазоны. Букеты — огромные, пышные на свежих могилах, более скромные на старых. Некоторые плиты совсем без цветов, запущенные, забытые.

— Она когда-нибудь упоминала Мюга Поульсена?

— Об этом меня уже спрашивали. Ответ по-прежнему — нет.

— А Йенса Петера Рабена?

— Нет.

Они оказались рядом с похоронной процессией. Она уже достигла могилы, кто-то громко рыдал.

— Я хотел, чтобы она нашла другую работу. Но Анне нравилось в армии. По-моему, ее привлекала мысль, что она делает нечто секретное. Нечто, о чем ей нельзя говорить со мной.

— Несмотря на то, что вы юрист?

В его тускло-голубых глазах промелькнула обида.

— Всего лишь скучный адвокат по коммерческому праву. Я зарабатывал в десятки раз больше ее. Но она всегда утверждала, что получала в десятки раз больше удовлетворения. А потом ее уволили.

— Вы уверены?

— Так она мне сказала.

— Почему ее могли уволить?

— Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.

Он остановился, обернулся к машине. Должно быть, приходит в себя, подумала Лунд, и скоро его и след простынет. И в тот же миг эта часть его жизни начнет исчезать в туманном, далеком месте под названием «прошлое».

— Анна иногда превращалась в тигрицу. Уж если она ухватилась за что-то, то не отпустит ни за что.

— И что, по-вашему, она ухватила в тот раз?

— Было какое-то происшествие в Афганистане пару лет назад. Опять же, никаких подробностей она мне не рассказывала. Мне пора ехать…

— То есть армия дала ей поручение расследовать этот инцидент?

Драгсхольм замотал головой:

— Нет! В том-то и дело. Анна что-то услышала, заинтересовалась, стала расспрашивать по собственной инициативе. Ей не полагалось этим заниматься. Ее очень волновал вопрос… прав человека. Я и хотел, чтобы она работала в этой сфере, в этом было ее настоящее призвание. — Он пожал плечами. — Я не такой. Для меня это просто работа. А у нее было обостренное чувство справедливости.

— Что она успела узнать?

— Люди попали в засаду. Армия тоже проводила расследование, когда все закончилось. Командование не поверило тому, что говорили солдаты.

— Этим и занималась Анна?

— Она представляла интересы выживших солдат. Вела их дело в суде. И проиграла, а этого она никогда не любила. Поэтому продолжала задавать вопросы.

Лунд поняла, что ее намеренно обманули.

— Давайте уточним еще раз. Значит, она была адвокатом, который представлял интересы солдат из датского контингента «Эгир», вернувшихся после миссии в Афганистане?

— «Эгир», — кивнул он. — Точно. Она считала, что с ними обошлись несправедливо. Анна особенно страстно ненавидела ошибки правосудия — и не только в армии.

— Простите за то, что вам пришлось пережить по нашей вине, — сказала Лунд, протягивая ему руку.

Он не пожал ее.

— Я сам виноват. Не надо было уезжать, когда я нашел Анну.

— Почему же вы уехали?

— Испугался. Перед этим выпил, не соображал ничего. Было столько крови. Я подумал, что со мной сделают то же самое.

Она молчала.

— Я совсем не такой, как она, — проговорил Драгсхольм. — Анна была храброй, ничего не боялась. А я жалкий трус и сам знаю это.

Затем он коротко пожал Лунд руку и собрался уходить, но передумал.

— Это сделали террористы, о которых пишут в газетах?

— Я не имею права обсуждать ход следствия.

Он внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Да. Я тоже не поверил в эту версию.

Глядя, как Драгсхольм идет к машине, Лунд набрала номер Странге.

— Я поговорил с людьми в Главном штабе, — сообщил он. — Они сейчас проверяют, что именно случилось в Гильменде.

— Об этом пока забудьте. Вы получили список группы «Эгир»?

Он обиженно помолчал пару секунд.

— Да. Он передо мной.

— Там указано, кто входил в отряд Рабена?

— Нет, но я смогу это узнать.

— Хорошо. Нам нужно поговорить с кем-нибудь из них.

— Кодмани…

— Пусть служба безопасности тратит на него свое время. Мне нужен хотя бы один из бойцов Рабена.

Объединенный совет созывался на внеочередное заседание в экстренном порядке. В небольшом конференц-зале в фолькетинге собрались лидеры всех партий со своими советниками. Также присутствовала горстка тщательно отобранных представителей средств массовой информации. Аггер вцепилась в Бука с первых минут заседания, требуя объяснений, почему Министерство юстиции никак не отреагировало на сообщение о возможных терактах.

— Монберг принял такое решение из соображений национальной безопасности, — заметил Томас Бук.

— Вы хотите сказать, что нам нельзя доверять?

Бук в отчаянии закатил глаза к потолку. Карстен Плоуг сидел рядом с ним и нервно вздрагивал под напором агрессии, прикрытой вежливыми фразами.

— А что вы скажете об организации «Ахль аль-Кахф»? — спросил Краббе. — Это правда, что ее члены арестованы?

— Некоторых из них сейчас допрашивают…

Краббе перегнулся через стол и громко заговорил в микрофон:

— Прошу отметить в протоколе, что Народная партия требует немедленно запретить эту ужасную группировку!