Убийство-2
Шрифт:
Потом она убрала телефон и вздохнула.
— В чем дело? — поинтересовался Странге.
— У Бьорна аллергия на орехи. И где я возьму ей торт без орехов?
— В кондитерской, — сказал Странге. — Нужно только сказать волшебную фразу: «Пожалуйста, мне торт без орехов».
— Я знаю, как покупать торты, — очень медленно выговорила Лунд.
— Займетесь этим позже, — остановил их Брикс. — Кодмани просится на допрос. И он хочет говорить только с вами.
Большие внимательные глаза Лунд уставились на него.
— Кондитерские не будут ждать меня всю ночь, Брикс.
Странге,
— Заедем по дороге.
Рабен смешался с толпой зевак, собравшихся поглазеть, как спасатели под дождем входят и выходят из офисного здания рядом со станцией Исландс-Брюгге. Капюшон он опустил на самые глаза, а в поношенной грязной куртке его вполне можно было принять за бездомного или пьянчугу, из тех, что живут на окраине города. Люди хоть и замечают их, но близко стараются не подходить.
Поэтому он смог увидеть, как из дверей вывезли каталку, на которой лежало что-то, закрытое черным полиэтиленом.
Через некоторое время вышла она. Та женщина-полицейский. Не красавица, да и на прическу много времени явно не тратила, но лицо ее невозможно было забыть из-за удивительных блестящих глаз, которые с живостью смотрели вокруг, ничего не пропуская.
Она всматривалась в толпу. Конечно, понимала, что он может быть где-то рядом. Рабен согнулся еще ниже и незаметно проскользнул в сторону моста и округа Вестербро.
Через двадцать минут ходьбы под мелким дождиком он снова был в церкви Торпе и рассказывал ему о случившемся. Священник казался испуганным.
— Но… ты же не видел, кого они вывезли, — сказал Торпе, он был в джинсах и рубашке. — Может, это вовсе не Давид.
Рабен сел на жесткую скамью — замерзший, голодный, несчастный. И очень одинокий. Ему хотелось поговорить с Луизой. Хотелось взять сына на руки.
— Это он.
— Может, просто несчастный случай…
— Грюнер мертв. Почему вы не хотите признать этого? Что-то происходит. Что-то ужасное…
Торпе, сильный мужчина, чуть не плакал. Он безвольно опустился на скамью в соседнем ряду и закрыл лицо руками.
— Нельзя раскисать! Соберитесь! — прикрикнул на него Рабен.
— У Давида остались жена и ребенок! — отозвался Торпе, поднимая на него влажные глаза. — И у тебя тоже семья. Подумай о них…
— Вы нашли остальных?
— Каких остальных? Ты что, все забыл? Мюга больше нет. Теперь и Давида тоже. Кроме тебя, остается только один человек — Лисбет Томсен.
— А как же Ведель? Он ведь вернулся целым. Я только слышал, у него немного крыша поехала…
— Ведель погиб в автокатастрофе в прошлом году. Так что остались только вы с Томсен.
Рабен чертыхнулся и поднял глаза к алтарю, посмотрел на фигуру на кресте.
— И где сейчас Томсен?
— Говорят, она недавно уехала из Копенгагена. Помнишь, какая она была: счастлива только в одиночестве…
От входной двери донесся звук — кто-то дергал дверную ручку. Рабен тотчас подскочил, сжал кулаки.
— Нет-нет, — успокоил его Торпе. — Думаю, это Луиза. Она звонила, пока тебя не было. Сказала, что ты подал ей знак. Конечно, я не сказал, что видел тебя, но она и слышать не хотела, пообещала прийти.
— За ней наверняка
следят.К Торпе уже вернулась его обычная рассудительность.
— Неужели ты думаешь, что она не понимает этого? — Он отвел его в боковой придел. — Посиди здесь, я проверю сначала.
Рабен молча смотрел на него.
— Я не выдам тебя, — сказал Торпе. — В Гильменде же не выдал. И здесь не собираюсь.
Спрятав Рабена, Торпе пошел открывать входную дверь.
Там стояла Луиза Рабен и говорила по телефону строгим материнским голосом:
— Йонас, делай так, как велит няня.
Торпе кивнул, приглашая ее войти.
— Ложись спасть. Я скоро вернусь.
Священник высунул голову за дверь, убедился, что рядом никого нет, и снова запер замок, потом ушел в свою комнатку в глубине церкви.
Когда из своего укрытия появился Рабен, она не бросилась к нему.
— Кто знает о том, что ты здесь? — спросил он.
— Никто. Я сказала няне, что встречаюсь с подругой. За мной ехала машина, но я зашла в бар на Вестерброгаде и вышла через заднюю дверь.
Он приблизился к ней, не зная, обнять ее или нет. В бледном свете уличных фонарей за высокими церковными окнами Луиза стояла не двигаясь, не улыбаясь.
— Я всех обзвонила, пытаясь найти тебя. Пастор не смог мне солгать. — Она вела себя натянуто и отстраненно, как будто чужая. — Зачем ты убежал из тюрьмы? Разве не мог подождать?
— Мюга и Грюнера убили.
Она отшатнулась, когда он хотел прикоснуться к ней.
— Как, и Грюнера тоже?
— Сегодня вечером.
— Почему?
— Я не знаю почему! Они все были напуганы, потому что помнили то, что случилось в Гильменде. А я не могу…
— О чем ты говоришь, Йенс?
В ее голосе звучал холод отчуждения, и это больно задело его. Луиза всегда была заодно с ним, и это было основой их отношений.
— Там, в Афганистане, что-то случилось…
— Но ведь когда ты вернулся, уже всё выяснили. А как же расследование, суд? Конечно, ты был тогда нездоров…
— Там что-то случилось. Я никогда не говорил тебе всю правду. Никто из нас об этом не говорил.
— О чем?
Рабен медленно повернул голову из стороны в сторону. Он так хотел ответить на этот вопрос. Но не мог.
— Я не помню. В голове какая-то каша… Мы вроде бы пошли в какой-то дом к местным. Там был один офицер. Потом взорвалась бомба. И после этого — сразу госпиталь в Дании. Но ведь было что-то еще… — Он в отчаянии ударил себя ладонью по лбу. — И оно сидит здесь, в этой голове, но… Мюг знал. Думаю, Грюнер тоже. Я видел это по их лицам…
— Ты встречался с Грюнером?
— Сначала я думал, что все это мои фантазии, что дело только во мне.
Он недоуменно посмотрел на нее. Такое выражение он уже видел у нее прежде, но когда? Ах да. Она же медсестра. С таким выражением она обычно разговаривает с больными людьми.
— Мне ничего не приснилось, — громче заговорил Рабен, беря ее за руки. — Все это было на самом деле. Я не сумасшедший, и они это знали, когда упрятали меня за решетку…
Она вырвалась от него.
— Йенс! Ты напал на человека в Вестербро, взял его в заложники. Утверждал, что он офицер. Ты чуть не убил его.