Убийство Короля Нага

Довольно унизительно, что она предположила, будто он просто ходит без штанов. Но ее забава смягчила этот первоначальный укор.

— Просто… не знаю… просто интересно думать о том, что ты беспокоишься о моде после всех этих ужасных событий. Вы нашли время, чтобы понять, что вам подойдет, а что позволит сохранить достоинство. Я знаю, что это разрушает мои представления о времени и месте, но… я полагаю, так будет лучше.

— Да, но, видимо, не намного, — пробормотал он, сузив на нее глаза. Он сделал еще один глоток чая.

— Но ты в них хорошо выглядишь.

— Для нага.

— Нет. Просто хорошо. — Она зацепилась за свободную нитку. — Ты думаешь, это означает, что в других мирах есть наги, минотавры и люди-пауки?

Он насмешливо хмыкнул.

— Кто может сказать? Меня это не удивит. Они преследуют меня в моих снах достаточно часто, чтобы быть реальными. Но здесь, в этом мире, есть только мы.

— Ты уверен в этом?

— Мир был пуст, когда пришли наши родители, бабушки и дедушки. Здесь вообще никого не должно было быть.

— О? Так… как ты все узнал? И как ты узнал, что больше никого не было?

— С нами были читатели мыслей. Пара. Они искали и искали. Посылали сигналы. Ничего.

— Все-таки мир очень большой, не так ли?

— Было бы интересным сюрпризом, если бы там был кто-то еще.

В каком-то смысле это было бы также ответом на молитву и исполнением желания.

— Могу я тогда спросить? Ты Вавтриан?

Он ненавидел этот вопрос. Ненавидел, пожалуй, больше всего в своей жизни. Но это было справедливо. Как она могла не поинтересоваться?

— Полагаю, ты можешь назвать меня Вавтрианом, — медленно произнес он, чувствуя на себе ее взгляд, — и я был искусен. Я был бы тем, кого называют Мелспа Вавтриан. Водные формы были одними из моих лучших. Мой народ здесь, мы не считаем себя таковыми. Мы разделены. Все, что нас объединяло, исчезло после открытия Разлома. Раньше я был перевертышем, но теперь не знаю, кто я. Или кем стану. Меня заперли в этой форме. В лучшем случае я смогу приспособиться и подстроить ее под себя, но меня пугает, что именно таким я буду до конца своих дней.

В нем многое изменилось. Теперь он действительно любил сладкое. Мед был вкусным, тогда как раньше он был отвратительным. И если он понял, что произошло, то, возможно, еще до того, как они встретились, он заперся с Реей. И это означало — он отбросил эту мысль.

Нет.

Сейчас не время думать об этом. Он хотел ее сексуально. Это было правдой. Но… нет, возможно, изменения означали, что он смог пробудиться, не привязываясь к ней. Но что это значит? Как он вообще мог это определить?

Она жестом указала на него.

— Чем бы ни было это чумное проклятие, с Вавтрианами на той стороне оно такого не сделало.

— Возможно, потому, что они не подвергаются его прямому воздействию. Здесь тоже все произошло не сразу. Потребовалось несколько недель. А потом — все случилось сразу.

— И… кошмары снятся только раз в три ночи? У тебя всегда так было?

Он кивнул.

— Все, кроме Авдаумов, страдают от этого. И они страдают по-своему, я полагаю.

— И со временем становится все хуже. Как будто оно становится сильнее?

— Хм, хм…

Он приложил ладонь к затылку и постучал пальцем по черепу, чтобы успокоить возникший зуд. Все больше и больше людей ломались. Перевертыши, потерявшие рассудок и ставшие такими исключительно жестокими, что пытались убить любого встречного. Десятки камер в подземелье были заполнены такими представителями.

Она отставила кружку.

— Ты очень отличаешься от тех Вавтрианов, которых я встречала.

— Наши культуры и миры разошлись, — сказал он.

К примеру, жители других миров тоже способны быть перевертышами. Эта чума лишила его сути того, что делало его перевертышем, и, конечно, того, что могло бы связать его с другими представителями его расы, если бы он захотел их узнать. Она изменила все в нем и заточила его в форму, которая изначально пугала его, а теперь чаще всего просто раздражала. То, что чума сделала с представителями других рас, было так же плохо, если не хуже.

— Не знаю, сколько лет прошло с твоей стороны, — сказал он, — но с нашей — около тысячи, с тех пор как лагерь появился здесь. Возможно, и больше. Я никогда не покидал этот мир, да и не хотел до недавнего времени. Я был счастлив здесь, заботясь об этом месте и наблюдая, как оно преображается. Но теперь… — Остановившись, он заметил, что она пытается подавить зевок. — Мы должны отдохнуть как следует. Давай постелю тебе в кабинете.

Она не стала возражать, и не потребовалось много времени, чтобы соорудить для нее удобную кровать, похожую на гнездо, с одеялами и подушками. Он предоставил все необходимое и показал ей, где находится туалет, если она захочет им воспользоваться, а затем ушел, закрыв за собой дверь.

Странно, что на третью ночь у него оставалось так много времени. Если бы он не отключился к этому времени, то, наверное, стал бы прогонять мучительную боль в запястьях и судороги в хвосте. Связь с Реей во сне оказалась спасительной не только для него.

Он занялся своими приготовлениями, а затем свернулся калачиком на кровати. Хотя кровать была достаточно просторной для двоих, ему пришлось укладывать хвост поверх изголовья и укладываться так, чтобы на нем поместился весь он сам. Если он обматывался вокруг чего-нибудь, это помогало ему уместиться, но от такого движения и положения он чувствовал себя еще более чужим и неудобным. По крайней мере, это давало возможность использовать носки по назначению. Он всегда надевал их на кончик хвоста, чтобы не замерзнуть ночью, поскольку было слишком трудно держать одеяла достаточно высоко, а просыпаться с холодным хвостом было еще хуже, чем с холодными ногами.

Он заснул почти сразу. Он снова оказался в той комнате, которую столько раз делил с ней. Через несколько секунд она появилась в кровати рядом с ним.

О, его сердце.

Кто он теперь — наг или человек? Все, что он мог видеть, — это ее милую улыбку. Он не хотел отводить взгляд ни на секунду. Скорее всего, он появился в облике человека. Эта форма была привлекательной. Ее тянуло к нему.

— Тебе больно? Быть в форме нага в мире бодрствования? — Она откинулась на дальний край кровати, но положила голову на подушку.

— Ты имеешь в виду то, чем я должен был быть? То, чем я был раньше? — Он слегка улыбнулся. Если бы она только знала, как это больно. Как сильно это скрывает все остальное. — В этом месте мне не больно. Но моя измененная форма — форма нага — неприятна. Даже когда я ее изменяю. Мне это не нравится. В любом смысле. Я понимаю, почему она тебя отталкивает.

— Ты меня не отталкиваешь, — начала она. Потом опустила взгляд. — Просто… — Она поковырялась в ногтях.

— То, какой я, как я выгляжу, когда мы не в этом месте? Конечно, это отталкивает тебя. Это чудовищно. Я чудовище, хотя и не хочу им быть.