Убийство с отягчающими

– Старика в дом. Вызови врача. Здесь есть врач, Похотин? Я не спрашиваю о больнице, я спрашиваю о враче! Он есть в этом гребаном селении?

Верой Гаенко оказалась субтильная особа с бегающими глазами, тонкими пальцами и поведением, близким к истерике. Называть последнее характерной чертой было пока преждевременно, потому что Кряжин сам не знал, как выглядела бы в этой ситуации его бывшая любовь, прима из Большого, если бы внутри дома слышала то, что происходило на улице. Наверное, как обычно, воскликнула бы: «О ужас!», и повалилась без чувств на сильные руки советника. Так было раз пять, из них один раз во время ужина в ресторане, когда Кряжин, забывшись, стал рассказывать о прожитом дне, в течение которого не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Супруга Гаенко откровенно срывалась на ребячий фальцет, заламывала пальцы, заставляя следователя холодеть от мысли, что они сейчас сломаются, и вела речи сродни тифозному бреду: «Я ничего не знаю!», «Я ни в чем не виноватая!..», «Не убивайте нас, пожалуйста!..»

Чтобы понять, что происходит, Кряжину понадобилось полпузырька валерьянки, несколько стаканов воды и пара легких пощечин. Понятно, что не ему самому. Это были последовательные действия по возвращению собеседницы из мира иллюзий в мир реалий. И только когда внесли старика и Кряжин громко объявил, что является следователем, а не киллером, все успокоились.

А ждали бандитов. Уезжая, Игорь Викторович предупредил всех, что случайно оказался втянутым в криминальную разборку, его несправедливо подозревают в хищении чужих средств…

– Кто, позвольте вас спросить, подозревает? – перебил старуху Гаенко советник.

Подозревает руководство казино, где работал Игорь, сын. Он привез Верочку, дабы уберечь ее от расправы, а сам возвращается в Москву, чтобы восстановить справедливость.

– Правда? – уточнил Кряжин. – В Москву? А не в Баден-Баден, скажем?

Нет! – как он мог подумать такое?! – сказала Верочка. Ее муж – честнейший и благороднейший из мужчин. Уезжая, он просил не вызывать милицию, потому что та с ними заодно.

– С кем с ними? – спросил Кряжин, у которого от выморочек управляющего, пригодных для облапошивания разве что придурковатой жены и родителей-маразматиков, стало ломить в висках.

– С бандитами, разумеется, – гордо отвечала Верочка. – Муж все уладит и вернется за мной.

Взяв ее за локоток, советник вывел ее во двор. Путаясь в деревенском платке, пахнущем коровой, Верочка морщилась до тех пор, пока не увидела собак. После этого морщиться перестала и впала в транс – самое лучшее состояние человека для проведения с ним задушевных бесед.

– Вам известна фамилия – Крыльников?

– Конечно. Муж много о нем рассказывал. Он мертвый? Он полковник из ГУВД.

– А что вам рассказывал муж о Крыльникове?

– Крыльников оберегал казино от давления бандитов, и муж ему за это платил две тысячи долларов в месяц. Вы уверены, что они не вскочат и не укусят нас? Я их боюсь. Я по ночам хожу в ведро в сенях, чтобы не выходить во двор. Виктор Андреевич выпустил их из клетки в тот же вечер, как уехал Игорь. – Сглотнув набежавшую слюну, она снова заговорила: – Игорь говорил, что Крыльников готовился к пенсии, хотел выглядеть в высшем свете как человек удачливый, фартовый и мзду брал исключительно на глазах игроков, создавая видимость постоянного выигрыша. Боже мой, вы их вилами?

У Кряжина появилось непреодолимое желание вынуть из кармана пятерку и вложить в ладонь Верочки.

– На эти вилы хотел посадить нас ваш милейший свекор. Скажите, Вера… – заведя ее за угол, где ветер не так доставал своими усилившимися порывами, советник прикрыл женщину собой. – Как объяснял вам Игорь Викторович связи своего казино с футбольным клубом «Олимп»?

Поставить перед ней вопрос по-другому было нельзя. Идиоматические выражения наподобие: «А не говорил ли Игорь Викторович…» или «Что вы думаете о…» мгновенно подтолкнут женщину к уверенности в том, что следователь не знает, а подозревает. И не будет тогда для нее лучшего повода, чтобы пуститься в пространные изречения. Сейчас же для нее все должно быть предельно ясно. Кряжин знает, что связь существует, однако не уверен, что существует именно в том виде, который предполагает. Но как догадаться ей, еще не отошедшей от шока, что предполагает следователь Генпрокуратуры. Можно просто сказать – «я не знаю» или «он никак не объяснял», но тогда женщина даст следователю повод думать о ее муже как о человеке скрытном, а потому подозрительном.

Для нее же Игорь Викторович Гаенко был благороднейшим из мужчин, ступающих по этой земле.

– Я знаю только то, что Игорь был близок с Ресниковым.

– Да, Артур Олегович об этом говорил, – качнул головой Кряжин, ложью заставляя говорить правду. Чтобы свежий ветер окончательно не привел ее в чувство, он поднял воротник куртки, что женщина со свойственной ей недалекостью восприняла как благородный жест.

– Спасибо. Об их отношениях я знаю только, что они часто встречались. – Она улыбнулась. – Мужчины не посвящают женщин в свои дела полностью. Вы ведь тоже вряд ли откровенничаете с женой, когда речь заходит о вашей работе.

– Она вообще обо мне ничего не знает, – это было первой правдой, что прозвучала на этом дворе.

– Постойте… – кажется, ветерок все-таки расшевелил ее сознание. – А что вы хотите делать с Игорем?

– Мне нужно предупредить его о надвигающейся беде. Выручить – чтоб более понятно вам было. Он, кажется, в Аристархов переулок поехал?

– Нет, – удивилась Верочка. – У нас в Большом Девятинском однокомнатная.

– Чтоб тебе!.. – смутился Кряжин. – Я их вечно путаю. Как Швейцарию со Швецией.

Верочка засмеялась. А она постоянно путает Индию с Индонезией! Родственные души!

– Вы сейчас уедете? – успокоившись и признав в Кряжине своего, спросила Верочка.

– Конечно! – беззаботно рассмеялся советник. – Вместе с вами.

– Как это? Как это?.. – Больше Кряжин для нее своим не был.

В дом они вошли вместе, и по тому, как Верочка была сумрачна и испугана, все присутствующие поняли, что ничего не изменилось. Такой она дом покинула, такой в него и вернулась.

– В доме телефон, – беззвучно напомнил Сидельникову Кряжин, как только Верочка начала говорить о том, что уезжает, и тем приковала к себе внимание.

– Какое нахальство для такой глуши, – возмутился муровец и выскользнул в сени. Там он нашел провод, ведущий из комнаты, довел его до притолоки и полез по лестнице под крышу. Коробка располагалась на матке, и Сидельникову стоило большого труда найти участок, где провод можно разрезать ножом так, чтобы на поиски повреждения линии ушли не часы, а дни. Лезвие щелкнуло, и через секунду старик Гаенко, будь он в состоянии держать в руке трубку, услышал бы в ней тишину. Прокравшись назад, опер спустился по лестнице и снова вошел в дом.

Ничьего внимания, кроме советника, своим появлением он не привлек. Верочка собирала вещи, старушка ей помогала, и обе с каждой новой тряпкой обстреливали Кряжина откровенно неприязненными взглядами.

– Да, кстати, – сказал Кряжин, адресуясь к стене напротив. – Введите, пожалуйста, мой номер в свои мобильные телефоны. И оставьте мне ваши номера.

Купились все без исключения. Верочка из норковой курточки вынула свою трубку, а раненный в неравном бою Гаенко-старший решительно стал управлять супругой, как роботом, разъясняя, как лучше подойти к комоду и какую руку лучше всего всовывать во второй ящик сверху.