Убийство в лунном свете

— Он самый, — ответил Эмори. — Во всяком случае, примерное направление ты указал верно, а это самое яркое светило в округе.

— Так вы действительно полагаете, что сигналы, которые мы слышали, приходят с Юпитера? А если они берут начало на земле — скажем, милях пятидесяти отсюда — и отражаются от слоя Хевисайда?

— Я тоже, Эд, так подумал вначале. А потом… потом вник в теорию этого частного рода волн и пришёл к твёрдому убеждению, что они вообще не могли бы отразиться от слоя Хевисайда, особенно при таком угле падения — почти перпендикулярно. Фокус тут в том, что всякий раз как я слышал этот сигнал, он приходил под одним и тем же углом и с одинаковой стороны…

— В точности под одним и тем же или приблизительно? — перебил я.

— Не могу сказать с уверенностью. В точности, насколько я смог оценить при помощи той рамки. Только подобная детекторная рамка — это слишком грубый инструмент для такого рода оценок. Я собираюсь приобрести магнитный гониометр и произвести пеленг. Пока не было времени. Видишь ли, Эд. Я уже шесть месяцев потратил на разработку приёмопередатчика, что внизу. Но лишь восемь дней тому назад я впервые засёк этот сигнал, примерно в без четверти одиннадцать ночи. Его направление, натурально, меня озадачило, но я вывел, что это нечто, отразившееся от слоя Хевисайда. Всё же я попытался вновь на следующую ночь и к счастью для себя приготовился пораньше, поскольку пришёл сигнал с упреждением в девять минут. На следующую ночь с упреждением в восемь с половиной минут, затем в восемь. Что ни ночь, то немного раньше; я построил график. Подумал — может быть временное распределение что-нибудь да значит и… и вот, пару дней назад, начал интересоваться астрономией. Потому что я подумал: а что если тот или иной объект находится в той точке неба в соответствующее время по моему графику. И такой небесный объект нашёлся. Добрый старый Юпитер.

В голове у меня слегка помутилось. Я пробормотал:

— Позвольте убедиться, мистер Эмори, что понял вас правильно. Вы имеете в виду, что всякий раз, как вы принимаете этот сигнал, ваша петлевая антенна оказывается направлена на Юпитер?

— Да — настолько точно, насколько я могу её выставить. С погрешностью, конечно же. Тот детектор — прибор не слишком точный, как и мои познания в небесной механике несовершенны; я не астроном.

— И вы говорите, что рамка постоянно направлена в одно и то же место, но лишь в тот час, когда там находится Юпитер, этот сигнал и приходит?

— Если кратко, то — да, Эд. И чёрт меня подери, если я отважусь назвать это совпадением. Так продолжается ночь за ночью уже восьмой раз. Я знал, в какое время он придёт сегодня — на пять минут раньше, чем вчера, поскольку именно в это время Юпитер пройдёт данную точку неба.

Изрядно ошарашенный, я воззрился на звёзды. Приподнявшись на локте, отхлебнув вина, я перевёл взгляд на Эмори, лежащего как ни в чём ни бывало, подвернув руки под голову; его лицо было ясно видимо в лунном сиянии. Украдкой я принялся рассматривать Стива.

Его лицо не было лицом человека, который замыслил какой-то розыгрыш. Оно было круглым, честным, — и теперь, когда он снял свои непременные очки в железной оправе, оно казалось даже более круглым и более честным. Но на нём не было и выражения расслабленности и покоя; это было лицо человека, открывшего нечто столь грандиозное, что сама мысль о том не на шутку его пугала.

— Я попрошу вас, Эд, держать это в тайне, — проговорил Эмори. — Ото всех, кроме, разумеется, Жюстины. Я так полагаю, что ей одной до того должно быть дело, другие не при чём. Знали только Рэнди и я, теперь узнали вы, так что пусть и Жюстина узнает. Но дальше Жюстины это не должно пойти.

— А в Тремонте ходят слухи о Марсе, — отозвался я.

Эмори коротко рассмеялся.

— Моя вина. В городской библиотеке я спросил книги, из которых хотел уяснить положения планет. Но слухи умирают естественной смертью, если не находят подпитки. Тремонт вечно полон слухов. Меня подозревали и в худшем.

— А Рэнди верит, что эти сигналы приходят с Юпитера? — спросил я.

— Нет, но никакого другого объяснения им он не может предложить. Как и я тоже. Не наполнишь ли, Эд, стаканы ещё разочек? Что-то я сегодня сколько ни пью, только трезвею. И ведь уже опьянел было к твоему приходу.

Мне вина больше не хотелось; вишнёвка слишком сладка, чтобы её можно было выпить много. Я наполнил его стакан из бутыли и отставил её прочь.

— Спасибо, Эд. Так ты не будешь говорить Жюстине, что я спятил?

Я задумался над этим вопросом, и чем больше над ним думал, тем большее испытывал смущение — но лишь некоторое время. Вскоре мои мысли начали приходить в порядок и я почувствовал, что знаю ответ.

Если бы он оказался верен! Будь я, по выражению Каролины, достаточно «мыслящим», чтобы найти правильный ответ сейчас, а не завтра, одним убийством в течение следующих двадцати четырёх часов было бы меньше.

Но он не был и ошибочным. Просто я не смотрел в корень.

Глава 11

Итак — полагая, что я мыслящий человек, я вовсе не ошибался. Но я не был настолько мыслящим, чтобы спасти жизнь Стивену Эмори.

— Нет, вы вовсе не спятили. Из фактов вы сделали совершенно логичный вывод, и я не нахожу в нём изъянов. Если в нём что-то и не так, то лишь одно: никто раньше не принимал радиосигналов с Юпитера. Но и то сказать, никто ведь и не собирал прибора с такой, как у вас, схемой.

— Я в этом совершенно уверен.

— А потому, — продолжал я, — остаётся вопрос, нет ли здесь с вашей стороны мистификации. Такое возможно, но я не вижу в том для вас никакой выгоды. Этот Юпитер скорее отпугнёт Жюстину Хаберман, чем соблазнит её сделать вложение.

— Итак… — произнёс Эмори.

— Итак, что же вам известно о Юпитере? Мне о нём известно немногое, я только и помню, что планетка не вполне пригодна для жизни.

— Для землян, Эд, она совершенно непригодна. Гравитация там такая, что тебя распластает как блин. Атмосфера густа как томатный сок, вдоха не сделать. Те, кто живут на её поверхности — если только у Юпитера есть твёрдая поверхность; нашему-то взору она недоступна — то атмосфера там, или то, что её заменяет, такая плотная, что о существовании дневного света никто не догадается. А температура превращает Северный полюс в тропики. Никакая жизнь — насколько мы имеем о ней представление — ни за что там не разовьётся.

— Ну, какой-нибудь вид жизни, — предположил я, — может развиться и при тамошних условиях.

— Возможно. Но я думаю о другом. Хочешь знать, о чём?

— Разумеется.

— У Юпитера есть луны, девять штук. Две из них — самые большие среди лун Солнечной системы; они гораздо больше нашей собственной луны, даже больше, чем планета Меркурий. Гравитационные условия на них не слишком отличны от наших; некоторые астрономы уверены, что там имеются воздух и вода. Не будет преувеличением предположить, что на любой из них может существовать жизнь, причём во многом похожая на земные формы. Эти две луны, о которых я говорю, суть третья и четвёртая по счёту от Юпитера; их названия — Ганимед и Каллисто. Они вращаются вокруг Юпитера подобно тому, как и наша Луна вращается вокруг Земли.

Я некоторое время молча лежал, пялясь в небо и размышляя. Затем я кое-что вспомнил — тот четырёхкратный сигнал-щелчок, что доносился тогда из динамика. Я спросил о нём Эмори.

— Всякий раз, Эд, он повторяется, — подтвердил тот. — Если он что-то и значит, то что именно, я не представляю. Сам можешь строить догадки с таким же успехом.

— Должно быть, либо вы, либо Рэнди упомянули об этом в городке, — сказал я. — Сет Паркинсон, «Торговая палата», первым мне о том рассказал, ещё до моей встречи с вами. Он сказал, что четыре щелчка нужны для того, чтобы стало понятно, что сигнал приходит с четвёртой планеты, а эта планета — Марс.