Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Уцелевший

Паланик Чак

Шрифт:

— Реальная действительность означает, что ты живешь, пока не умрешь, — говорит агент. — На самом деле она никому не нужна.

Агент закрывает глаза и прижимает ладонь ко лбу.

— На самом деле в доктринах Церкви Истинной Веры не было ничего особенного, — говорит он. — Ее основала группа людей, отколовшаяся от миллеритов в 1860 году, во время Великого Пробуждения, когда в одной только Калифорнии такие вот группы раскольников основали более пятидесяти утопических общин.

Он открывает один глаз и тычет в меня пальцем.

— Ты держишь дома животное, птичку какую-нибудь или рыбку.

Я спрашиваю, откуда он знает про мою рыбку.

— Это не обязательно, но вероятно, — говорит

агент. — Лидеры Церкви Истинной Веры предоставили своим миссионерам труда так называемую привилегию заботы о братьях меньших, право держать дома животное, в 1939 году. В тот год одна бидди из Церкви Истинной Веры украла ребенка в семье, где работала. Предполагалось, что если у миссионеров труда будут дома животные, то есть им будет о ком заботиться, это сублимирует их родительские инстинкты.

Бидди украла чужого ребенка.

— В Бирмингеме, штат Алабама, — говорит агент. — Разумеется, она покончила с собой в ту же минуту, когда ее нашли.

Я спрашиваю, что еще он знает.

— У тебя проблемы с мастурбацией.

Ну, это просто, говорю я. Это есть в документах Программы поддержки уцелевших.

— Нет, — говорит он. — Нам повезло. Материалы на всех подопечных, с которыми работала твой психолог, утеряны. Что бы мы про тебя ни рассказывали, этого уже никто не оспорит. Да, пока я не забыл, мы тебя слегка омолодили. На шесть лет. Так что, если вдруг кто-нибудь спросит, тебе двадцать семь.

Тогда откуда он знает, что у меня… в общем, столько всего обо мне?

— Про твою мастурбацию?

Про мой грех Онана.

— Похоже, у вас у всех, у миссионеров труда, были проблемы с мастурбацией.

Если б он знал. Где-то там, в утерянной папке с моим досье, записано черным по белому, что я — клептоман, эксгибиционист, страдаю биполярным синдромом, мизофобией и т. д. Где-то там, далеко-далеко в ночи, психолог уносит мои тайны в свою могилу. Где-то там далеко — мой брат.

Раз уж он такой эксперт в этом деле, я спрашиваю у агента, а были ли случаи, когда кто-нибудь убивал людей, которые должны были покончить с собой, но не стали. В этих сектах, про которых он мне рассказывал, кто-нибудь убивал уцелевших?

— Среди уцелевших из «Народного храма» было несколько необъяснимых убийств, — говорит он. — И в «Ордене храма Солнца». Именно из-за тех проблем, что возникли в Канаде с «Орденом храма Солнца», наше правительство и учредило программу поддержки уцелевших. Группы французских и канадских последователей «Ордена храма Солнца» продолжали кончать с собой и убивать друг друга еще несколько лет после первоначальной трагедии. Эти убийства и самоубийства они называли «отбытием».

Он говорит:

— Члены «Ордена храма Солнца» сжигали себя заживо, облившись бензином. Они взрывали пропан, потому что, по их поверьям, взрыв унесет их на Сириус, к вечной жизни. — Он тычет пальцем в ночное небо. — По сравнению с этим в Церкви Истинной Веры все прошло очень культурно и чинно.

Я спрашиваю, а они ничего не предвидели в плане, что среди уцелевших из Церкви Истинной Веры найдется такой человек, который примется выслеживать и убивать всех остальных уцелевших?

— В смысле, еще один уцелевший, кроме тебя? — переспрашивает агент.

Да.

— Который убивает людей, говоришь?

Да.

Агент смотрит в окно, на огни Нью-Йорка, что проносятся мимо, и говорит:

— Сектант из Церкви Истинной Веры — убийца? О Боже, надеюсь, что нет.

Глядя на те же огни за тонированным стеклом, на звезду Сириус, на свое отражение с губами, испачканными в шоколаде, я говорю: ага. И я тоже.

— Вся кампания основана на посылке, что ты — последний из уцелевших, — говорит он. — Если есть кто-то еще, тогда мы лишь зря тратим время. Если есть кто-то еще, вся

кампания — коту под хвост. Если ты — не последний из уцелевших из Церкви Истинной Веры, ты нам вообще ни к чему.

Он открывает портфель и достает коричневый пузырек.

— Вот, — говорит он. — Прими парочку серенадона. Самое лучшее успокоительное.

Только его еще нет.

— А ты притворись, что есть, — говорит он. — Эффект плацебо. — И вытряхивает мне на ладонь две таблетки.

26

Потом люди скажут, что это все из-за стероидов. Мол, из-за них-то я и сошел с ума.

Дуратестон 250.

Мифепристон, французский препарат для медикаментозного прерывания беременности.

Швейцарский пленастрил.

Португальский мастерон.

Все это — настоящие анаболические стероиды, а не просто запатентованные названия для будущих препаратов. Стероиды для подкожных инъекций, стероиды в виде таблеток и трансдермальных пластырей.

Все будут абсолютно уверены, что я повредился рассудком именно из-за стероидов, и угнал самолет, и лечу теперь над океаном, пока не убьюсь. Как будто они что-то знают о том, каково это — быть знаменитым духовным лидером. Как будто они уже не подыскивают для себя нового гуру, который внесет хоть какой-то смысл в их надежную скучную жизнь, защищенную от любого риска, пока они будут смотреть новости по телевизору и обвинять меня во всех смертных грехах. Так устроены люди. Каждому нужно, чтобы кто-то держал его за руку. Чтобы кто-то его утешил. Пообещал, что все будет хорошо. От меня именно этого и хотели — от меня напряженного, доведенного до отчаяния, от меня знаменитого. От меня на пределе. Никто из этих людей не знает, каково это — быть ходячей харизмой, обаятельным, великодушным и безупречным. Образцом для подражания.

На тренажере, имитирующем подъем по лестнице, где-то в районе сто тридцатого этажа ты уже начинаешь бредить.

Никто на свете — кроме, может быть, Фертилити — не знает, каких усилий мне стоило быть тем, кем я был. Изо дня в день. Тогда.

Представьте себе, во что превращается жизнь, когда жизнь становится ненавистной работой.

Нет, все считают, что у них-то жизнь будет насыщенной и интересной, ну, хотя бы как мастурбация.

Хотелось бы мне посмотреть, как они бы управились, эти люди, если бы им пришлось жить в гостиничных номерах, питаться исключительно диетическими продуктами с пониженным содержанием жира и убедительно изображать, что ты живешь в мире с собой и в согласии с Богом.

Когда ты становишься знаменитым, обед — это уже не еда: это двадцать унций протеина, десять унций углеводов, в общем, топливо для поддержания жизненных функций, без соли, без жиров, без сахара. Ты не ешь, а питаешься каждые два часа, шесть раз в день. Еда — это уже не еда. А усвоение протеина.

Если ты пользуешься кремом для лица, то это обязательно крем для омоложения клеток. Ты уже не умываешься, ты отшелушиваешь омертвевшую кожу. То, что раньше называлось дыханием, теперь называется правильной респирацией.

Я первый искренне и от души поздравлю того человека, кто справится лучше, чем справился я. В смысле, поддерживать видимость безупречной красоты, всем своим видом внушать уверенность и излучать вдохновляющие сигналы:

Успокойтесь. Дышите глубже. Жизнь прекрасна и удивительна. Просто будьте добры и внимательны к окружающим. Дарите людям любовь.

Как будто так и надо.

Как правило, содержание этих сигналов глубинного действия, подготовленных нашими сценаристами, мне передавали секунд за тридцать до выхода на сцену. Собственно, мы для этого и ввели в начале молитвенную минуту, или минуту молчания для молитвы. Чтобы у меня было время прочесть сценарий, пока я стою, опустив глаза.

Поделиться с друзьями: