Уцелевший
Шрифт:
— Ты понимаешь значение фразы «негативная реакция публики»?
Агент спрашивает:
— Ты понимаешь, чего будет стоить твоя карьера, если люди узнают, что ты — не единственный уцелевший из легендарного культа смертников Церкви Истинной Веры?
Агент спрашивает:
— А что, если этого твоего брата арестуют, и он расскажет всю правду о вашей церкви? Наши авторы так хорошо потрудились над твоей автобиографией, и все это пойдет коту под хвост.
Агент спрашивает:
— И что тогда?
Я не знаю.
— Тогда ты превратишься в ничто, — говорит он.
— Станешь просто
— И все тебя возненавидят. Весь мир, — говорит он.
Он орет на меня:
— Ты знаешь, какой дают срок за публичную мистификацию? За мошенничество в особо крупных размерах? За искажение фактов? За обманную рекламу? За клевету?
Он наклоняется надо мной и шепчет:
— Ты хоть понимаешь, что это такое — тюрьма? Или тебе объяснить? Так вот, Содом и Гоморра по сравнению с тюрьмой — это Миннеаполис и Сан-Паулу.
Сейчас он мне все расскажет, говорит агент. Он поднимает ДСС с пола и заворачивает его в сегодняшнюю газету. Он говорит, что у меня нет никакого брата. Он говорит, что я в жизни не видел этот ДСС. И я не видел никаких братьев. Меня потрясла смерть психолога. Мне не хватает моей семьи. Я очень любил психолога. Я буду вечно ей благодарен за поддержку и помощь, и я молюсь каждый божий день за моих мертвых родственников, чтобы они не горели в Аду. Он говорит, что меня глубоко огорчает, что полиция донимает меня своими несправедливыми подозрениями, потому что они там вконец обленились и им просто не хочется напрягаться и искать настоящего убийцу психолога. Он говорит, что мне бы очень хотелось закрыть эту печальную и трагическую тему смерти. Он говорит: я хочу просто жить и радоваться жизни.
Он говорит, что я очень ценю внимание и заботу моего замечательного агента, без которого я как без рук. Он говорит, что я бесконечно ему благодарен за все, что он делает для меня.
Пока горничная не пришла убираться в номере, агент сообщает мне, что он собирается пропустить ДСС через измельчитель бумаги. Вот прямо сейчас и займется.
Он говорит:
— А теперь оторви от матраса свою драгоценную задницу и вставай. И хорошенько запомни все, что я только что говорил, потому что уже очень скоро тебе придется все это пересказывать в полиции.
17
Из туалетных кабинок по обеим сторонам от моей доносятся стоны и шумное дыхание. Секс или запор — непонятно. В обеих перегородках моей кабинки есть дырки, но я не могу туда заглянуть.
Я не знаю, здесь ли Фертилити.
Если Фертилити здесь и сидит тихо рядом, дожидаясь, пока мы не останемся совершенно одни, я буду ее умолять о великом чуде.
Рядом с дыркой, которая справа, написано: здесь я в тоске и печали сидел, пытался просраться, но только пердел.
Рядом с этой — еще одна надпись: и так всю жизнь.
Рядом с дыркой, которая слева, написано: задрочу любому со знанием дела.
Рядом с этой — еще одна надпись: поцелуй меня в задницу.
Рядом — еще одна надпись: с большим удовольствием.
Это аэропорт в Новом Орлеане, то есть аэропорт, ближайший с Супердоуму, где завтра состоится матч за Суперкубок, когда я женюсь в перерывах между таймами.
И времени почти не осталось.
Мои сопровождающие
и моя невеста ждут меня в коридоре снаружи, ждут почти два часа, пока я сижу здесь. Я так долго сижу на толчке, что мне уже начинает казаться, что сейчас у меня все вывалится через задницу — все мои внутренности. Спущенные брюки смялись вокруг лодыжек. Бумажная подкладка, которую кладут на стульчак, уже вся намокла. Голая задница тоже намокла. Пахнет здесь именно так, как и положено пахнуть в общественном туалете.В кабинках справа и слева то и дело спускают воду, но как только выходит последний из посетителей туалета, тут же заходит следующий.
На стене нацарапано: и порнофильмы, и жизнь кончаются одинаково. Разница только в том, что жизнь начинается с оргазма.
Рядом с этой — еще одна надпись: приближение к концу — вот что больше всего возбуждает.
Рядом — еще одна надпись: прямо тантра какая-то.
Рядом — еще одна надпись: ну здесь и воняет.
В последней кабинке спускают воду. Последний мужик моет руки. Последние шаги затихают за дверью.
Я шепчу в дырку, которая слева: Фертилити? Ты здесь?
Я шепчу в дырку, которая справа: Фертилити? Это ты?
Больше всего я боюсь, что сейчас снова придет кто-нибудь, и усядется на толчке с газетой, и примется долго и обстоятельно облегчаться.
А потом из дырки, которая справа, доносится голос:
— Мне не понравилось, как ты обозвал меня шлюхой по телевизору.
Я шепчу ей: прости. Я просто читал по бегущей строке. По сценарию.
— Я знаю.
Я знаю, что она это знает.
Красные губы в дырке говорят:
— Когда я звонила, я уже знала, что ты меня предашь. Свобода воли здесь ни при чем. Это была модель Иисус-Иуда. Ты — просто пешка в моей игре.
Я говорю: спасибо.
Снаружи раздаются шаги. Кто-то входит в туалет и устраивается в кабинке слева от меня.
Я шепчу в дырку, которая справа: там кто-то пришел. Мы не можем сейчас разговаривать.
— Да все в порядке, — говорят красные губы. — Это наш старший брат.
Старший брат?
Губы говорят:
— Твой брат Адам Бренсон.
Из дырки, которая слева, вылезает дуло пистолета.
И голос, мужской голос, говорит:
— Ну, здравствуй, братишка.
Дуло движется в дырке, слепо целится мне в ноги, в голову, в грудь, в дверь кабинки, в бачок унитаза.
Рядом с дулом написано: отсоси у меня.
— Не бойся, — говорит Фертилити. — Он тебя не убьет. Я знаю.
— Я тебя не вижу, — говорит Адам, — но у меня тут шесть пуль, и уж хотя бы одна из них точно в тебя попадет.
— Ты никого не убьешь, — говорят красные губы черному пистолету. Они разговаривают друг с другом через мои голые белые ноги. — Он вчера приходил ко мне, тоже вот пистолетом грозился. Держал дуло приставленным мне к голове, но так и не выстрелил, только прическу испортил.
— Заткнись, — говорит пистолет.
— Он у него не заряжен, — говорят губы.
Пистолет говорит:
— Заткнись!
Губы говорят:
— Вчера мне снился еще один сон про тебя. Я знаю, что они с тобой сделали. Когда ты был маленьким. Это было ужасно. Теперь я понимаю, почему ты боишься секса.