Учебник рисования

История, что описана в настоящей хронике, не исключение. Данная хроника подошла к тому моменту, когда известный предприниматель Дупель обеспокоился вопросом коррупции: он обеспокоен был простой вещью — те ли персонажи будущее покупают? Он, впрочем, и сам собирался историю купить. Но — как ему казалось — у него на то были основания, он сделал правильный выбор. В других он уверен не был. Михаил Зиновьевич Дупель решил сказать речь о коррупции в Кремле — в центре российской власти. Он был принят в Кремле и зачитал подробный отчет о побочных доходах чиновников, о том, как власть становится в зависимость от финансовых сделок, зависит от товарооборота. Он рассказал о структуре коррумпированного аппарата, упомянул главных персонажей — опустил только роль самого президента и размер его личных доходов. Не упомянул он и Фиксова с Зябловым, первых президентских приближенных, нобилей нового двора; впрочем, из доклада было понятно, что, если потребуется, Дупель сумеет обозначить их интересы также. Дупель показательно выделил одного Слизкина — хотя знал, сколь дорог Слизкин двору, — и детально разобрал его последние приобретения: алмазную шахту, верфи и сухогрузы, долевое участие в газовых и нефтяных компаниях, карманную партию националистов, которую пестовал Слизкин на черный день; Дупель подготовил отчет о так называемой реформе энергосистемы, за которой стоял Слизкин, и показал на простых цифрах, как страна разрушает централизованную систему энергоснабжения и ставит регионы в зависимость от собственника. Он показал — в цифрах это выглядело убедительно, — как политика делается управляемой, если жизнь населения, тепло и свет в городах зависят от воли чиновника. «Социализм, — так заканчивал свой доклад Дупель, — есть советская власть плюс электрификация всей страны. Какая власть будет, — спросил Дупель, — если из капитализма вычесть электрификацию?» Пока Дупель готовил доклад, он успел получить предостережения от многих коллег.

Накануне выступления с ним побеседовал Тофик Левкоев:

— Зачем, Миша? — По телефону кавказский акцент Тофика почти пропадал. — Для чего нужно? Сиди тихо.

Дупель рассмеялся:

— Мы с тобой разные люди, Тофик. Совсем.

Дупель шел по кремлевской анфиладе, размалеванной Георгием Константиновичем Багратионом, добротным придворным оформителем, в стиле былых веков самодержавной славы. Социалистическая символика из коридоров власти исчезла — место серпа и молота заняли орлы капитализма. Орлов Багратион не жалел. Дупель подумал, впрочем, что на стены и плафоны израсходовали всех имевшихся орлов — на то, чтобы населить коридоры, орлов уже не хватило. Остались стервятники и трясогузки.

Дупель шел, как обычно, не глядя по сторонам, своей стремительной походкой — и чиновники, с которыми встречался он в комнатах, уходили с дороги. Прежде они старались попасться на пути у Дупеля, невзначай разговориться, позабавить нефтяника соленым анекдотом. А этот слышал? — говорили они обычно, давясь смехом и дергая Дупеля за рукав. Сегодня чиновники отскакивали в сторону, прятались за поворотом и глядели в спину Михаилу Зиновьевичу насмешливыми глазами. Они измеряли глазами расстояние от себя до опального олигарха — достаточно ли далеко стоят? Не заподозрили бы, оборони создатель, в преступной близости. Того гляди, заприметят мамки с няньками, узрят недопустимую связь — и накажут! Ой, накажут! И глядели в спину смутьяну маленькими бегающими глазками — и в глазках плескалась злость и ревность к бесстрашию.

Чиновный аппарат в последнее десятилетие поменялся. Дупель помнил чиновников прошлых лет — из той когорты уцелели разве что Луговой и Басманов, — грузных людей с паралитическими шеями, тяжелым взглядом, толстыми красными руками. Теперь чиновниками, управлявшими страной, стали вертлявые люди с тонкими руками, юркими глазами. Вот мелькнул за поворотом Фиксов, шмыгнул носом, одернул пиджачок от Бриони, брызнул вверх по лестнице — побежал пилить Пенсионный фонд; вот, вильнув задом, ввинтился в полуоткрытую дверь Зяблов — торопится удачно пристроить средства, изъятые у льготников, по слухам, вкладывает в сингапурские танкеры; вот скользнул вдоль стены тихий Слизкин — чем-то сегодня он озабочен? Размещает в офшорах Стабилизационный фонд? Банкротит тракторный завод? Или на совет к президенту идет Слизкин, слушать доклад о коррупции в высших эшелонах власти? Ах, не счесть забот Слизкина.

Дупель не удостоил их взглядом. Он миновал анфиладу комнат, предстал перед народным избранником. В окружении мамок и нянек народный избранник заслушал речь Дупеля, нахмурилось его чело.

Президент, подобно прочим правителям земли русской, переживал за народ: что с того, что мужик уж не крепостной землепашец более, но наемный сток-брокер? Как и прочие правители, подполковник радел за справедливое распределение того, что можно было справедливо распределить, — мысль о мздоимстве показалась ему оскорбительной. Однако надо разобраться. Из чьих уст слышится разоблачительный навет? Ангел ли безгрешный поведал президенту о лихоимстве?

— Вы, олигархи, известные лжецы! — проницательно сказал президент, заслушав доклад. — Вы сами хороши! Знаю, помню! Сам вам разрешения выписывал! Вы, олигархи, — ух, ловкачи! Не надейтесь, любимчиков не будет. Еще разобраться надо, кто больше украл. Слизкин, говорите, брал? Если брал — накажем! А сами — не брали? — и прочее в том же духе высказал Дупелю президент.

— Не брал я! — возопил Слизкин гласом великим. — Как есть — не брал! Как брал — не есть!

— Разберемся! Равноудаление от власти! Демократия! Прогресс! Не попустим олигархам устанавливать финансовое право!

— Нет таких — олигархов, — сказал Дупель, — есть отдельные богатые люди, интересы у них разные. Один бежал из страны, другой гонит миллиарды за границу, третий тихо сидит, нефть качает. Но реальной власти у них нет. Кто в стране олигарх, кто реально правит — станет известно через пятьдесят лет. Но, может быть, и сегодня это кому-то известно?

— Олигархам, — гнул свое президент, — воли не дадим. Не смеют диктовать народу свою волю корыстолюбцы. Не дадим в обиду ветеранов! — Человек в погонах, он любил поговорить про ветеранов войны. Однажды сказал, что увеличит им пенсии в двадцать раз. Впрочем, это еще пустяки — его предшественник обещал в случае подъема инфляции лечь на рельсы.

— Льготников с бюджетниками, — надавил Зяблов, — в обиду не дадим!

— Пенсионеров, — ввернул Фиксов, успевший за утро откромсать от регионального пенсионного фонда двадцать процентов, — защитим! — И верно, дан уже приказ: пополнить Пенсионный фонд из налоговых сборов, не пустим дело на самотек!

— Инвалидов и сирот, — вздохнул Слизкин, стараниями которого была срыта детская больница в Пожарском переулке и возведен могучий деловой центр с филиалом на Каймановых островах, — оградим! — и верно, уже оградили болотистый участок на окраине, глядишь, и построят там дом призрения.

И стояли мамки с няньками плечо к плечу, глядели на Дупеля честными оловянными глазками — и читалось в глазках: сам вор! Ты крал — мы молчали! Нахапал, как хомяк за щеку, — и честным стал? Лицемер! Мы — либералы! Мы — за реформы! Мы — плечом к плечу! А ты что, против?! Либерал на либерала донос пишет? Так получается, да? Предатель!

Равнодушно встретил их взгляд Михаил Зиновьевич Дупель. Смотрел на мамок и нянек спокойно, и в его глазах мамки с няньками читали то, что и так про себя знали. Вы — новая воровская элита, говорил этот взгляд. Нет у нас в стране другой элиты — только та, что из воров. Все, что вы умеете делать, — это воровать. Если бы один из вас — лишь один! — решил не воровать, он не задержался бы в вашей компании, при вашем дворе, потому что для вас воровство — закон. Я — захватывал, давил, комбинировал, строил. Крал тоже — и всегда буду красть. Потому что здесь иначе нельзя. Вы сделали коррупцию законом развития общества. Вы угробили страну, сволочи. Я воровал, чтобы строить, а вы — растаскивали мной построенное.

И смотрел, и — как умел Дупель это делать — вдавливал своим взглядом презрение в глаза Фиксова, Слизкина и Зяблова. И опустили глаза мамки с няньками, потупились.

— А с налогами как? — поинтересовался Фиксов, не поднимая глаз. — Все ли с налогами гладко? Может быть, старики в регионах пенсию по вашей милости не получают?

И посмотрел строго президент на Дупеля — не грабит ли старушек в дальних регионах Михаил Зиновьевич? Есть такое мнение, что — грабит. Однако справедливость и закон в нашей стране все же есть. Думаете, вовсе нет закона? Есть закон! И мамки с няньками подняли на президента благодарные глазки: спаси, отец! Не дай народ в обиду! Другой кто не спасет — а ты спасешь!

Дупель пошел прочь — он уходил той же анфиладой роскошных комнат (рекордное количество миллионов в нищей стране было истрачено на убранство Кремля), и снова вслед ему смотрели юркие глазки: проиграл, не вовремя высунулся! Ишь чего удумал — чистеньким хочет вылезти! Ишь чего захотел — двор разогнать и первым стать!

V

В коррумпированной стране, подвергшейся за пятнадцать тяжелых лет такому разорению, какого не случалось ни в одной войне, в стране, стоящей на пороге окончательного развала и разграбления, — в этой стране считали, что альтернативы сегодняшнему состоянию нет. Как же иначе? Куда еще идти? — недоумевали мыслящие люди. Вроде бы и выбора никакого нет — народ определил избранника удачно, лучше и найти невозможно; видите, как он ситуацию грамотно разруливает: и с этим бандитом договорился, и тех головорезов построил. Все остальные будут только хуже — так говорили мыслящие люди.