Учебник рисования

Фиксов, Слизкин и Зяблов в публичных дебатах отстаивали именно эту точку зрения.

— Так нет же ему альтернативы! — разводил руками Слизкин.

— Кого еще поставить во главе общества? Решительно некого! — вторил ему Зяблов.

И Фиксов, реалист в политике, человек бывалый, скорбно кивал головой: мол, и рады бы мамки с няньками подыскать достойную замену рыбоволку — так ведь не подыщешь! Где взять? Ну, где?

И народ, внемля сетованиям Фиксова, Зяблова и Слизкина, сам в недоумении разводил руками: ну где еще такого повелителя найти? Нет ему равных, нашему царю-батюшке! Не уродились! Верилось: и впрямь столь редкое сочетание дарований явлено в правителе нашем — что равного не найти! Страна, правда, трещит; но может быть, это она так только — потрескивает? Ну, отвалились кусочки, большие, надо сказать, кусищи, — но, может, это так и надо? Уж больно правитель у нас хорош — где лучше взять? И вопрошал народ в благочестивой растерянности: где еще такой есть?

— Где еще одного такого найти? — недоуменно переспросил Татарников, насмотревшись телевизионных прений. — Да где угодно. И почему — одного? Пачками брать можно. Пойди в любую военную канцелярию — пяток таких найдешь. Не оскудела подполковниками русская земля. Все одинаковые: лысенькие, сухонькие, глазки к носу.

— А все-таки наш правитель особенный, — говорили Татарникову собеседники, — у него и взгляд проницательный, и походка уверенная. А что волос редкий — так это от забот волосы лезут, от сочувствия горюшку народному.

— Я сам плешивый, — Татарников говорил, — и зубы падают. Но в президенты не рвусь.

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники. — Знаете, что не справитесь.

— Выпиваю часто. Идеалов нет. Воровать не умею. (И потом, подумал Татарников, уже все растащили.)

— Вот видите, — говорили Татарникову собеседники, — в президенты не годитесь! И никто другой не подходит! Назовите, кто?

— Как это — кто? Любой!

— Ну, назовите!

— Соломона Рихтера надо назначить, — ляпнул Татарников. Ах, лучше бы не говорил он этих слов. Но Сергей Ильич Татарников привык говорить, не считаясь с последствиями. — Вот Соломона Моисеевича и надо ставить президентом. — И роковая эта фраза отдалась в сознании Рихтера набатным гулом. Он слушал Татарникова и распрямлял сутулую свою спину.

— Рихтера надо ставить. Готовый президент. Не пьет. Образование высшее. Языки знает. Прожекты строить горазд. Программа наверняка имеется. У вас, Соломон, есть программа?

— Есть программа! — Лицо Рихтера озарилось. — Послушайте, Сергей, а как вы угадали? Я действительно, кхе-кхм, получил ряд любопытных предложений. То, что ряд попыток потерпел неудачу, ничего не доказывает. Посылки были неверны. Реформаторы пытались менять Россию — а следует менять мир! Да, кхе-кхм, весь мир. Полагаю, проект Двойной спирали стал известен, — старый ученый говорил, а те, кто его слушал, недоумевали: уж не сошел ли старик с ума? Руки трясутся, глаза слезятся, а историю собрался исправлять.

А впрочем, и это можно понять: больше исправлять было некому — разве что больному не вполне нормальному старику. У тех, кому по должности вменено заниматься будущим и историей, хватало иных дел.

VI

Фиксов, Зяблов и Слизкин — чиновники новой формации — давно стали богатыми людьми. Собственно, их личные доходы превышали и Пенсионный фонд страны, и бюджет ее здравоохранения. Деньги, аккумулированные на их частных счетах, могли бы выправить положение с электричеством на Дальнем Востоке, ликвидировать недостачу лекарств, обеспечить жильем бездомных. Странным было то, что эти конкретные богатые люди не чужды социальной политике, они были государственными мужами, коим по должности положено заботиться о народе, о его здоровье, о его сытости, о его жилье. Если в детском саду дети не накормлены, а их воспитательница кушает круглый день, — значит, учреждение не вполне справляется с функциями, на него возложенными. Если в государстве правитель богаче, чем само государство, — нормально ли это? Воспитательницы подобные имеются — но хотим ли мы отдавать своих детей в этакий садик? Спору нет, государства с подобными правителями бывали под луной — но хорошие ли те государства?

60 % населения бедствовали — на это в мудрых отчетах своих указывали кремлевские мамки с няньками, на их жаргоне это звучало так: «Стандартная потребительская корзина у 60 % населения остается незаполненной». На эту проклятущую корзину, в принципе, можно было закрыть глаза: ну что, указ нам эта корзина? Свет на ней клином, что ли, сошелся? Подумаешь, корзина у некоторых не заполнена, не хватает им, дуракам, чего-то, сосисок им, может, не положили. Перетопчутся. Пусть с авоськой ходят, если корзину заполнить не могут. Однако другие 18 % населения находились ниже уровня прожиточного минимума, как изящно выражались Фиксов с Зябловым, у 18 % населения потребительская корзина была пуста. В переводе с кремлевского жаргона на обыкновенный русский язык это означало, что 18 % населения, два десятка миллионов человек, — голодают. Ну, это, наверное, так говорят исключительно для красного словца, рассуждали люди опытные и умственные. Ну, вот уж прямо — голодают! Не надо! Вот не надо преувеличивать! Икры им не дашь с ананасами — сразу в крик: голодаем! Помогите! Балованный у нас народец.

Однако — голодали. В том самом смысле, что жрать было нечего и купить не на что — если из деревни доехать до большого магазина в центре. В магазине-то центральном все было, а вот денег не было. Их вроде бы напечатали предостаточно, так много, что загадочное слово «инфляция» сделалось привычным словом, — а все равно не хватало на всех новеньких цветных бумажек. Не каждому давали подержать эти бумажки. Работают, видать, лентяи мало — так говорили люди капиталистической складки. Однако если 78 % населения — все без исключения — лентяи, то что ж это за народ такой? Может, его, этот ленивый народ, и вовсе вычесть из цивилизованной жизни — удобнее без него? Вероятно, народ попросту недостоин цивилизации — раз он ленив и нелюбопытен? Почему должны мыслящие люди, задача коих неуклонно рваться вперед, почему должны они оборачиваться и смотреть на это скотское население? Можно было понять горестные ламентации Кузина: страдал профессор от варварства в отдельно взятой стране. Наступила пора, когда интеллигентные люди и начальство — стали жить общими, прогрессивными интересами, и лишь какие-то 78 % населения портили благостную картину альянса. Голодают они, видите ли. А — прогрессивно ли это?

И были — были! — основания смотреть на эти пресловутые 78 % недовольно. Ежели изучить вопрос пристально, выяснится, что т. н. народ сам виноват, рассуждали люди умственные.

VII

Среди прочих бесед на эту тему нельзя пропустить без упоминания беседу Бориса Кирилловича Кузина с парламентскими депутатами.

В последние месяцы Кузин стал известен настолько, что сделал полезные знакомства среди парламентских депутатов и министров. Его, идеолога либеральных движений, принимали всюду, кормили, что немаловажно, бесплатно. Люди, окружавшие его теперь, были из тех, что ежедневными решениями и спорами определяли жизнь страны. Так, он коротко сошелся с известным депутатом Середавкиным.

Обнаружились, разумеется, общие знакомые. Вы знаете Юлию Мерцалову? Сколько стиля, и одновременно — ум, ответственность. Газету делает практически одна: Баринов (строго между нами) жуир. Но что за жизнь у женщины, это между нами. Состоит, как теперь говорят, в гражданском браке с художником, посвятила ему жизнь. А у того, представьте, и жена, и другой дом, — вот такой попался человек. Почему не может этот человек сделать выбор? Казалось бы, так же просто, как решить, что лучше: идти в Европу или катиться в Азию. Однако — бывают такие вялые характеры, кстати сказать, и среди депутатов встречаются. Не могут принять решение. Мерцалова переносит эту ситуацию с исключительным достоинством, можно вообразить, чего ей это стоит. Всегда на людях, обязана владеть собой. Никогда не покажет виду: сдержанна, элегантна, в свой мир не пускает. Личность! Не правда ли? Так обсуждали они общих знакомых, и приятно было, что мнения совпадали.

Депутат Середавкин, фигура для русской демократии знаковая, возглавлял комиссию по помилованиям, то есть как бы олицетворял милосердие общества. В частных беседах Середавкин отзывался, однако, об этом самом обществе нелицеприятно. Послушать его, так никакого милосердия в отношении этого общества проявлять не следовало. Кому, как не Середавкину, были известны тайные махинации, негласные договоренности — то, что сопутствует истории развития общества. Насмотрелся Середавкин в кулуарах разного.

Между прочим, Середавкин сообщил следующее. Все эти так называемые проценты голодающих — сплошные подтасовки и мухлеж социологов. Нет никаких голодающих, напротив — провинция цветет. Приходится выезжать в регионы — общаться с избирателями. Не везде, конечно, но цветение налицо. Он сам видел, как в Воронеже простой мужик купил компьютер. Вот, представьте, обыкновенный простой мужик! И депутат Середавкин постарался мимикой передать облик этого существа — судя по всему, крайне примитивного и несимпатичного.