Ученье – свет, а богов тьма

– Я чувствую, в этом клубе у Унгуца скоро весь Муданг соберется.

– Пусть, – улыбается Азамат. – Кир с большим удовольствием их всех воспитает. Эцаган уже поставил на поток дела о домашнем насилии, пятнадцать процессов за зиму, все очевидные. Мне даже интересно, когда люди наконец поймут, что сорок раз розгами – это не повод для гордости.

– Надеюсь, что до того, как вы все вымрете, – оптимистично замечаю я.

– Кстати. – Азамат меняет положение, прильнув ко мне вдоль всего тела (моего, я короче). – О вымирании. То есть я понимаю, что к еще одному ребенку ты пока не готова, но… мы сегодня только болтать будем?

Он проводит тыльной стороной пальца вдоль моего позвоночника, посылая по всему телу теплую дрожь. Это по-прежнему редкость, что он первым намекает. Обычно если я не проявляю заинтересованности, он делает вид, что ему ничего не нужно.

– Да я уже давно готова, это ты про Кира начал говорить, – отвечаю. – Я сегодня вообще весь день минуты считаю, когда наконец до тебя доберусь.

– Правда считаешь? – неуверенно улыбается он.

– Еще как! У меня на работе все пропиталось этим черемуховым запахом, я думала, не доживу до вечера. Вчера и не дожила, собственно, пришла тебя насиловать.

– А что такого в этом запахе? – отвлекается он.

– Ну как, помнишь, когда мы только прилетели прошлой весной, тоже черемуха цвела. Помнишь, как я скакала перед Домом Старейшин? Так у меня от этого запаха постоянно такое же настроение.

Его улыбка как будто немного спадает.

– Ты вспоминаешь об этом, – медленно говорит он, – потому что тогда чувства были сильнее?

– Чувство паники и желание прибить человек так эдак восемнадцать? Да, безусловно, – усмехаюсь я. Но, видя, что он готов обратить все в шутку, перехожу на более серьезный тон. – Нет, я думаю, не были. По крайней мере, я не помню, чтобы хоть раз было как сегодня, когда я полдня не могла ни о чем думать, кроме как о том, чтобы тебя раздеть и отъестествовать.

Он напряженно прикусывает губу – простой жест, который возвращает все мои дневные эмоции без купюр.

– Можно поинтересоваться, что я сделал, чтобы вызвать у тебя такое желание?

Я пожимаю одним плечом, торчащим над водой.

– Прожил со мной год, не сбежал и не оказался выдумкой?

Он целует меня в уголок губ и практически мне в рот шепчет:

– Даже если б я был выдумкой, ради тебя я бы стал реальностью.

С Алэком очень трудно играть в прятки. Когда прячется он, я серьезно подолгу не могу его найти, потому что жилая часть дворца довольно большая, в ней куча шкафов, тумбочек и поддиваний, в которые прекрасно помещается годовалый ребенок. При этом суть игры он понимает хорошо, ползает резво и сидит тихо, так что если не мухлевать – не смотреть, куда он направился, и не сверяться с ребенколокатором, – то я всерьез иногда не могу его найти. Когда же прячусь я, он, похоже, находит меня по запаху, иначе я не могу объяснить, как он умудряется обнаруживать меня со стопроцентным попаданием.

И вот забралась это я на антресоли в надежде, что хоть на этот раз ребенок помыкается вокруг чуть подольше и мне удастся немного перевести дух, и тут дверь гостиной открывается, являя моему взору в щель между дверцами высокого благообразного старца в шубе и носках.

Я очень, очень хочу сделать вид, что никого нет дома, но при мысли, как отреагирует Арават на мое выпадение с антресолей, меня разбирает такой смех, что сдержаться не удается. Да еще Алэк как раз в этот момент выруливает из спальни и безошибочно устремляется к моему убежищу с криком: «Мама! Насе!»

Нашел, паразитик.

Мучительно собрав волю в кулак, я открываю дверцу и спрыгиваю на ковер, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, как будто это не я средь бела дня прячусь в антресолях между запасными дифжир. Арават провожает мое низвержение пустым взглядом.

Алэк ужасно радуется и поднимается на неустойчивые ножки, тут же схватившись за мою юбку.

– Умница, маленький, нашел маму! – хвалю я, про себя скрежеща зубами и напряженно ожидая собирающейся бури.

– Нашего брата не проведешь, – неожиданно мирно замечает Арават, наконец-то входя в гостиную и закрывая за собой дверь.

Впрочем, когда я поднимаю взгляд, вижу по его перекошенному лицу, что непринужденный тон дался ему с таким же трудом, как мне прыжок вниз. Неужто решил проявить тактичность? Он же такого слова не знает! Как бы там ни было, главное – не начать – оправдываться, еще не хватало позволить ему заставить меня неловко себя чувствовать.

– Здравствуй, – демонстрирую я поверхностную вежливость. – А что же ты не предупредил, что зайдешь? Я бы с кухонь чего-нибудь вкусного заказала.

– Я не знал, будет ли у меня время, – как-то неубедительно бормочет Арават. – Ездил к другу на Орл, а тут долхотскую дорогу завалило снежной лавиной, сегодня не проехать.

– Так тебе переночевать надо? – уточняю я.

– Не волнуйся, – поджимает губы он, – постоялые дворы в столице еще не перевелись.

Я закатываю глаза. По мне-то, пусть бы он и правда на постоялом дворе остановился, но Азамат расстроится, а то и вовсе силком его посреди ночи сюда притащит, так уже случилось разок.

– Азамат будет рад, если ты останешься у нас, – сообщаю я, стараясь не кривить душой. – Кир, кстати, тоже давно тебя не видел. Так что выбирай себе гостевую комнату, шубу можешь оставить в коридоре на вешалке, чтобы ее почистили от снега. Кстати, спасибо, что сапоги снял.

Арават пару секунд колеблется, принимать ли мое не слишком радушное приглашение, но потом все-таки начинает расстегивать шубу.

– После прошлого раза я к тебе в сапогах на артун не подойду, – бросает он, выходя в коридор.

Я, конечно, понимаю, что он хочет намекнуть на мою психическую неуравновешенность, как он это любит, но все, чего он добивается, – это повышения моей самооценки.

С тех пор как они с Азаматом официально помирились и натрескались мангустовых яблок, Арават навещал нас два раза – тут и на Доле. Собственно, инцидент с сапогами произошел там, когда после тура по табуну, который ему устраивали Азамат с Киром, Арават прямо в навозных сапогах вломился в детскую на внука посмотреть. Я, естественно, имела что сказать по этому поводу, вон до сих пор помнит.

– Мама! Игать! – напоминает Алэк.

– Давай в мячик? – предлагаю я. Прятаться при Аравате все-таки больше не хочется.

– Неть!

– Ну хочешь, я тебе щенят на столе запущу? – с надеждой спрашиваю я.

– Не-е-еть!

Я принимаюсь соображать, чем бы еще увлечь дитятко так, чтобы Аравату не довелось наблюдать меня с неожиданных ракурсов. Он тем временем возвращается из коридора, и Алэк переключается на него.

– Деда! Пятаца!

На «деду» Арават уже привык откликаться, но на этом его познания в моем родном языке и заканчиваются.

– Котик, с дедой надо по-муданжски говорить, – напоминаю я.

Алэк тут же с легкостью повторяет свои требования на муданжском.

– Нет, малыш, я уже старый в прятки играть, – возражает Арават, величественно опускаясь на диван. При всем моем к нему своеобразном отношении я вынуждена признать, что он умеет себя подать, пожалуй, даже эффектнее, чем Азамат. – Иди лучше сюда, я тебя на коленке покатаю.

Алэк, немного сдувшийся после отказа, снова оживляется и топает на зов. Арават сажает его верхом себе на ногу и принимается покачивать, декламируя какой-то стишок про лошадок и умудряясь при этом нисколько не утратить величия и благообразия. Я вынуждена признать один-ноль в его пользу и тихонько усаживаюсь у стеночки, не привлекая к себе внимания.