Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим

— Но почему? — не унимался Дима.

— В доме Пушкиных было принято говорить исключительно по-французски. Родители даже между собой общались на этом языке. Гувернёры и гувернантки вообще чистокровные лягушатники. Как у вас принято называть — гастарбайтеры. В это время в Российскую империю многие малоимущие европейцы ехали на заработок. На них был большой спрос. Платили прилично. Можно было за несколько лет скопить неплохое состояние. А кое-кому удавалось даже приобрести светское положение.

— Но ведь няня у него русская, — неожиданно подала голос Танечка, указывая на спину женщины, из-за плеча которой выглядывала пухлая мордашка рыжего мальчика. — Это же Арина Родионовна. Я правильно поняла?

— Неправильно, — отрицательно покачал головой Кон. — Кормилицу и няню Саши звали Улиана. А Арина Родионовна была кормилицей и няней Ольги, его старшей сестры. Вот только по указанию хозяйки дома Надежды Осиповны няньки сами были вынуждены общаться по-французски или молчать. За разговоры на русском прислуга наказывалась.

— Мама — яжмать? — криво улыбнувшись, поинтересовался Дима у искусственного Разума.

— Ярчайший представитель, — отзеркалил ему улыбку Кон.

— Мальчики, вы о чём? — влезла Вера, изобразив на лице непонимание их пикировки.

— Да не бери в голову, — отмахнулся Дима. — Это мы о своём, о пацанском.

— Дима, — насела брюнетка, одной интонацией высказывая требование дать немедленное объяснение, — здесь и без ваших заговоров, похоже, придётся забыть всё, чему учили в школе. Не усугубляй.

Молодой человек тяжело вздохнул, но пояснил:

— Яжмать — один из самых распространённых женских архетипов современного общества. В муже мужчину не видит и видеть не желает. Относится к нему, как и ко всем домашним: сверхконтроль, бесконечная ничем не мотивированная ревность. В конечном итоге семейные отношения сводятся к: «Ты скотина неблагодарная». Да «Я на тебя свою молодость угробила» и так далее по списку. В семье стремится во что бы то ни стало удерживать абсолютную и безоговорочную власть. Командовать детьми, мужем и всеми домашними животными. Ну, в нашем случае — всей прислугой. Любое неповиновение наказуемо скандалом, демонстративно надутым видом и «Я с тобой больше не разговариваю». Обожает всех поучать жизни, искренне полагая, что лучше знает, у кого какая жизнь должна быть. Её кредо — чувство собственной важности. Завистлива. Очень обижается, если обделяют вниманием. Абсолютно не терпит критики. Никакой. Зато на лесть, даже откровенно неприкрытую и насквозь лживую, ведётся на раз. Удовлетворены?

Девочки переглянулись и на пару уставились на Кона, как на детектор лжи, требуя подтверждения. Саша-лицеист кивнул, расплываясь в кривой ухмылке.

— Суккуба учит на совесть. Ничего не скажешь. Специалистов растит.

Девочки синхронно крутанули головки обратно на Диму. В глазах Веры читалось отвращение, а вот в Танечкиных — уважение и любопытство. Молодой же человек сверлил искусственный Разум прищуром подозрительных глаз.

— А что это ты, друг Саша, дифирамбы запел? Вот задницей чую, что-то недоговариваешь или пытаешься от нас скрыть. Почему выбран именно этот момент? Он был для Пушкина каким-то особенным?

Лицеист резко посерьёзнел и тоже прищурил глазки, как бы интересуясь: а не слишком ли ты умный, смертный? И, видимо, поняв, что не очень, честно ответил:

— Этот момент — определяющий. Перекрёсток глобального выбора. В результате этого маленького инцидента разродится большой скандал в местном бомонде. Эти две кумушки и письмецо Сашиной бабушке Марии Алексеевне Ганнибал отпишут, чьей крепостной являлась потерявшая воспитанника няня Улиана. И волну среди местной аристократии поднимут, обвинив Пушкиных в непатриотизме, выражающемся в пренебрежении к исконной русской вере и в поклонении европейским еретикам.

— А при чём тут Русская православная церковь? — недоумевал Дима.

— А какого понимания патриотизма ты хотел от этих милых дам почтенного возраста? — парировал Кон, указывая на двух бабуль. — Раз по-русски не говорит, как он молиться в церкви на образа станет?

— Логично.

Молодой человек хмыкнул, при этом понимая, что старческий маразм может вывернуть любое понятие мехом наружу, даже при отсутствии меха как такового. Маразм — он такой. Он найдёт.

— Надежда Осиповна, мама Саши, как женщина, очень чувствительная к общественному мнению, — продолжил Кон, — будет долгое время пребывать вне настроения. То есть в бешенстве. Улиану жёстко накажет и заменит её дядькой — мужской нянькой. К маленькому Александру будет представлен зять Арины Родионовны — Никитка, который прослужит при Пушкине до конца его жизни. Вплоть до похорон. Единственный промежуток времени, когда его не будет рядом, — это ссылка в Михайловском. Там его заменит тёща. Никитка же будет наказан за то, что недонёс Сергею Львовичу, папеньке непутёвого сыночка, о вопиющем разгуле Александра в Одессе, по поводу которого скандал уже разразится в столичном Петербурге.

— Так это что получается? — осторожно поинтересовалась Вера. — Его русскому языку будет учить слуга Никита?

— Ну, в какой-то степени, — хмыкнул Кон, расплываясь в хитрой ухмылке, но тут же попытался соскочить с данной темы. — Может, всё же продолжим просмотр? Самим станет многое понятно.

— Подожди, — остановил его задумчивый Дима. — Что-то мне в этом клипе не нравится.

— Что? — неожиданно встрепенулась Танечка, до этого стоявшая в сторонке и прикидываясь ветошью.

— Да сам пока не пойму, — почесал Дима стриженый затылок. — Какое-то странное чувство, будто что-то забыл тут, но не могу вспомнить что.

— Вот-вот, — суетливо затараторила блондинка. — У меня с самого начала это же чувство. Словно я смотрю не туда, куда надо или не на то, на что нужно.

— Кон, — обратился Дима к экскурсоводу. — Будь добр, исчезни на время, пожалуйста.

Господство исчезать в прямом смысле не стал. Он, не спеша, важной походкой вышел в проём портала и просто зашёл за угол в предбаннике.

— Клип запустить сначала и без звукового сопровождения, — скомандовал командир учебной группы. — Да простят меня Высшие Силы за вынужденные прегрешения в помыслах.

С этими словами он сделал над собой усилие и полез мальчику в его эмоции. А там… тишина. Лишь редкие, едва уловимые проблески радости короткими импульсами. Притом неравномерно, а в режиме, напоминающем азбуку Морзе.

Дима, подойдя вплотную к маленькому Саше, уселся прямо перед ним на корточки, пристально заглядывая в глаза.

— Что-то не так? — настороженно подала голос Вера, тоже подкрадываясь ближе.

— Да с ним всё не так, — буркнул Дима. — Будь добра, помолчи. Я работаю.

Первое, что бросилось исследователю в глаза, это бешеный ритм движения зрачков мальчика, абсолютно не вязавшийся с его общей флегматичностью. Помельтешив на одном месте, зрачки перескакивали на другое. Подёргавшись там, на третье. Дима отстранился чуть в сторону и попытался сопоставить направления его взгляда с объектами объёмной картинки улицы, для чего жестом отогнал Танечку, стоявшую как столб прямо перед ними.

Если Саша её в упор не замечал, то вот коллеге блондинка закрывала весь обзор. Она без пререканий отошла. Сначала в сторону, в которую он махал рукой, а затем подошла к группе только с другой стороны от Веры. И тут Дима увидел, на что смотрит мальчик. Вернее, на кого.