Училка и Чемпион

Он поворачивается ко мне и вдруг медленно подходит ближе. В его глазах появляется тот самый блеск, от которого у меня внутри всё сжимается. Я успеваю моргнуть, прежде чем понимаю, что он уже совсем рядом.

— Знаешь, Кошка, — его голос становится чуть ниже, и он смотрит на меня так, что я уже не могу отвести взгляд. — Эти грамоты — это здорово. Но мне больше нравишься ты.

— Ты что…. — начинаю я, но голос срывается, потому что Мирон уже наклоняется ко мне, притягивая меня ближе к себе. Его руки уверенно ложатся на мою талию, и я чувствую, как по телу разливается тепло.

— Перестань, — выдыхаю я, но это звучит слишком слабо, чтобы быть настоящим протестом. Внутри всё переворачивается, и я понимаю, что сопротивляться бесполезно.

— Я только начал, — шепчет он, его губы уже почти касаются моих.

— Мы же…. тут мои родители. И гости…

Я стою, словно приклеенная к полу, и сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на весь дом. Но перед тем, как я успеваю сказать что-то ещё, Дорофеев прижимает меня к себе, его губы касаются моих, и вся моя решимость тает, словно лед на солнце.

Мы стоим посреди моей девичьей комнаты, окружённые книжными полками и старыми грамотами, но мне кажется, что весь мир сужается только до нас двоих. Мирон целует меня так, что внутри всё горит, и мои руки на автомате тянутся к его шее, чтобы прижать его ближе.

— Знаешь, — шепчет он между поцелуями, — мне определенно нравятся твои книги. Но ты — лучшее, что есть в этой замечательной девичьей обители.

— Да ладно тебе, — усмехаюсь я, хотя внутри всё ещё пылает.

— Ты, кажется, мне кое-что должна за эту милую поездочку, помнишь? — мурлычет на ухо, а рука ложится на плечо и мягко, но настойчиво надавливает.

29

Мирон, не отрываясь от меня, мягко, но настойчиво прижимает меня к себе. Его руки уверенно обнимают меня за талию, и я чувствую, как всё внутри напрягается, будто каждый нерв натягивается.

Он смотрит на меня, и в его глазах читается жгучее желание. Как будто он никогда ничего не хотел сильнее.

Но здесь, в моей комнате, в доме родителей, всё ощущается по-другому — слишком рискованно и… слишком захватывающе.

— Ты чего? — шепчу я, пытаясь найти остатки здравого смысла, но это получается так неловко, что сама удивляюсь.

— Ты же сама закрыла дверь, — шепчет Мирон с той самой дерзкой усмешкой, от которой у меня внутри всё переворачивается. Он поднимает бровь, показывая взглядом на дверь, за которой остались мои родители, Валентина Николаевна и её сын.

— Закрыла, — соглашаюсь я, но ощущаю, как голос дрожит от напряжения. Во рту становится сухо, а лицо горит так, что хочется прижать к нему холодные ладони. — Но…

— Но? — он наклоняется ко мне, его губы едва касаются моей шеи, и я чувствую, как волна жара разливается по телу. — Ты боишься, что нас услышат?

Он целует меня чуть ниже, и я закрываю глаза, пытаясь справиться с этим взрывом эмоций, который накрывает меня с головой.

Конечно, я боюсь!

Это всё-таки родительский дом, и дверь хоть и закрыта, но меня от этого не меньше беспокоит мысль, что кто-то может постучаться в любую минуту.

— Мирон…. — пытаюсь снова сказать что-то осмысленное, но его прикосновения мешают мне собраться.

Мужские руки ныряют под платье и обхватывают мои ягодицы, сжимают, вызывая горячую волну, что ударяет в низ живота.

— Люба, — его голос звучит тихо и уверенно, но в нём чувствуется нотка страсти, которая буквально сводит меня с ума. — Ты знаешь, что тоже хочешь этого.

Всё смешивается: страх, возбуждение, волнение. Меня то бросает в жар, то снова накрывает волна смущения и дрожью.

Как будто всё в этом моменте и пугает, и манит одновременно.

— Но…. — начинаю я снова, но это «но» уже звучит неуверенно. — Здесь… могут услышать….

— Никто не услышит, — шепчет он, прижимаясь ближе, и его руки, теплые и сильные, скользят ниже. Он словно знает, что эти слова снимают мои последние сомнения.

Я закрываю глаза, чувствуя, как тело отвечает на каждое его движение. Мы стоим рядом с моей старой кроватью, которая видела мою юность, мои переживания, но никогда не знала того, что происходит сейчас. И это понимание, что мы находимся здесь, в этом доме, только подогревает моё волнение. Кажется, весь мир сужается до этого небольшого пространства, где мы вдвоем. Тишина комнаты обволакивает, а за дверью — мир, которого как будто больше не существует.

Мирон наклоняется ко мне, его губы касаются моих, и в этом поцелуе я чувствую всё: его страсть, его желание, его уверенность. Я отвечаю, забывая о всём, что должно было меня беспокоить. Страх, что нас могут услышать или увидеть, смешивается с ощущением какой-то невероятной остроты момента. Это делает всё происходящее ещё более захватывающим, и я уже не могу сопротивляться.

Медленно опускаюсь на колени, ощущая, как в груди бьёт набат. Ладони от волнения становятся влажными. Закусив губу, медленно растёгиваю ширинку на джинсах Мирона, а потом высвобождаю его огромный твёрдый член из трусов.

При виде тёмно-бордовой тугой головки мой рот тут же наполняется слюной. Я осторожно дую на неё, а потом тянусь кончиком языка и едва-едва касаюсь.

— Люба, у меня сейчас крыша отъедет, — хрипло шипит Дорофеев. — Возьми его уже скорее в рот.

Сделав вдох, я погружаю его огромный член в свой рот, насколько могу. Обхватываю губами и, помогая себе рукой, начинаю скользить вверх и вниз. Агрегат у Дорофеева действительно такой мощный, что мне приходится сильно постараться. Да и… опыта, вообще-то, ноль… Вчера вечером пришлось много интересных отрывков из интересных фильмов пересмотреть в преддверии расплаты на завтрак с моими родителями.

— Давай, Кошка, ещё…. вот так… — Мирон запускает пальцы в мои волосы и начинает направлять меня.

И то ли я сосу, то ли он меня в рот трахает — уже становится непонятно.

А понятно одно — сколько бы ни читала и не слышала от подруг ещё в универе, что минет это фу для девушки, но оказалось совсем иначе… Потому что я чувствую, как возбуждаюсь сама, как низ живота охватывает жаром.

— Охренеть… охренеть… — хрипло шепчет Мирон, а я ртом чувствую, как его член напрягается еще сильнее.

А потом прямо в горло мне ударяет горячая жидкость, заставляя вздрогнуть и замереть.

И тут в дверь раздается стук.

— Любаша, вы там? — это мама! — Антоша тоже хочет посмотреть на твои грамоты.

Я застываю на коленях с выпученными глазами, прикрывая рот ладонью. Ладно Дорофееву ширинку застегнуть две секунды, но что мне делать с его…

— Глотай, — подмигивает он, ухмыльнувшись.

30

Зажмуриваюсь и выполняю его рекомендацию. Горло обжигает и перехватывает.