Учитель (Евангелие от Иосифа)
Шрифт:
— Майор! — поднял я взгляд. — Говорите — «тоже неправда»?
Ёсик не разобрался в моём тоне. Точнее, не понял — отчего я злился. Не совсем понимал пока и я.
— Гамиохра цигни тависи цители вашлит! (Испоганил мне книгу своим красным яблоком!) — буркнул я и поднял с журнального столика Библию, раскрытую на странице с широким влажным пятном.
Той самой странице, на которой — из-за стука в дверь — «седьмой ангел» не успел наслать на мир «великое земле-трясение». После чего «всякий остров убежал, и гор не стало.»
— Майор! — повторил я. — Что же тут «тоже неправда»?! Про
В яблочном пятне на тонкой бумаге слова про «Новый Иерусалим» смешались с буквами на оборотной стороне страницы. Как если бы эти буквы были написаны внутри.
Поначалу они мне мешали, но через несколько строчек я начал вспоминать слова, заученные ещё в детстве.
— Вот здесь написано, майор: «Не запечатывай слов пророчества книги сей, ибо время близко. Неправедный пусть ещё делает неправду, нечистый пусть ещё сквернится, праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё. Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною!»
Я снова поднял глаза на Ёсика:
— Что же тут не так? Так ведь оно и будет! И скоро! Но как же всё это будет без Армагеддона? Как?!
90. Армагеддон уже случился…
Ёсик промолчал и взглянул на свою правую кисть. Три пальца на ней вздрогнули и напряглись, но он пересилил себя и не дал им вытянуться. Расслабил руку и исподлобья поднял на меня глаза. Прямо под ними я опять разглядел опрокинутый крест.
Взволновался и я. И сразу же совершил смешную ошибку: следующие две фразы произнёс по-грузински. Как будто бы Берия — если бы подслушивал — не сумел бы их понять:
— Лаврентис ахла мхолод умокмедеба ацхобс… Хвелапери рогорц арис исе ром давтово… (Лаврентия устраивает сейчас только моё бездействие… Ему хочется, чтобы я оставил всё как есть…)
Эта ошибка была не только смешной, но и глупой. Ибо, наблюдая за его нервными пальцами, я вдруг забыл, что Ёсик ещё и майор. Под началом Лаврентия. Я зачеркнул эти фразы. Возвратился к прежнему вопросу:
— Забудь про эти слова… Но скажи, — как, спрашиваю, — всё случится без Армагеддона?
В этот раз Ёсик ответил. Но тихо, как в последний раз:
— Если спасение и случится, товарищ Сталин, то, да, — без Армагеддона. Армагеддон уже случился…
Теперь промолчал я. И тоже взглянул на свою кисть. Испещрённую жёлтыми пятнами. От которых в глазах зарябило.
— Да, случился… Это не пророчество, а история…
— Случился? — не поверил я. — Когда?
— В 70-м году.
— В 70-м? — переспросил я. — Новой эры?
Ёсик улыбнулся:
— 70-й новой эры — это сейчас. Я имею в виду Христову.
Я улыбнулся тоже:
— Что же равносильное тому, что — сейчас, произошло тогда? В том 70-м?
— Пал Иерусалим.
— Армагеддон — это и есть Иерусалим?
— И да, и нет. Армагеддонская битва — это битва за Иерусалим, но Ардмагеддон — это место в Кумране.
Я закрыл книгу, вернул её на столик и откинулся на диване…
91. Иисусу, как и мне, подражать трудно…
Вот что увидел пророк Иоанн, и вот что
увидел каждый.Престол стоит на небе, и на престоле сидит Сидящий. И вокруг престола стоят двадцать четыре других престола, а на них сидят двадцать четыре старца. Они облачены в белые одежды и увенчаны золотыми венцами.
От престола исходят молнии, а перед ним — семь огненных светильников, семь духов Божьих. Перед самым престолом — стеклянное море, а вокруг — четыре животных с глазами спереди и сзади.
Первое животное подобно льву, второе — тельцу, третье — человеку, а четвёртое — летящему орлу. Каждое из животных оснащено 6-ю крыльями, а внутри «исполнено очей».
Вскоре — посреди старцев и возле Сидящего — появляется Агнец. Он раскрывает книгу в руках Сидящего, исписанную как снаружи, так и внутри.
Книга запечатана семью печатями. Но Агнец снимает все семь.
Ещё позже появляются четыре коня. Первый — белый, второй — рыжий, третий — вороной, а четвёртый — зелёный. На четвёртом коне — всадник, и зовут его «Смерть»…
Это увидел не только пророк Иоанн, сказал Ёсик, а каждый. Уже увидел. Если, правда, в 49-м жил в турецком городе Эфес, где Иисус вместе с союзниками основал кафедральный собор. И если — подобно Иоанну — сидел в переднем ряду во время литургического обряда в соборе.
Ничего пугающего или непонятного в увиденном не было. Увиденное лишь пересказано так, чтобы пугало и озадачивало. Ибо не каждый станет слушать рассказ об увиденном, тогда как страх и тайна влекут к себе каждого.
А видел тогда каждый эфесянин простые деяния простых же людей, заботившихся о славе своего собора. И своей собственной. Строивших козни друг против друга; добивавшихся лучших постов; живших простою жизнью и умиравшие простою же смертью. На постах или без.
Ни один из этих и других образов в «видении» Иоанна метафорой не является. За каждым из них — конкретный человек и конкретное событие.
— А кто сидел на престоле? — прервал я майора. — Кто стоит за Сидящим? Иисус?
— Нет, царь. Ирод. Который и основал ессейскую общину…
Да, продолжил Ёсик, увиденное Иоанном — это откровение, апокалипсис. Но откровение о прошлом, не будущем.
Откровенное описание случившегося.
Прошлое, вздохнул Ёсик и сделал вид, что забыл обо мне… Прошлое — большая тайна, нежели будущее. И хотя говорят, будто всё тайное станет явным, — это, товарищ Сталин, надеюсь, не так. Стань всё явным — всё станет хуже. Правильно? А если не хуже — неинтересней. И авторы Завета это знали…
— Слушайте, майор, — подался я вперёд, — в гостиной вы сказали, что не пьёте. Я это не только к тому, что вам, как вижу, не следовало пить тут с Лаврентием. Тем более, что сам он так и не выпил. Я это и к тому, что вы умеете лгать.
Вопреки моему ожиданию, Ёсик не испугался. Наоборот, улыбнулся. И обнаглел:
— Ошибаетесь, товарищ Сталин! Я, правда, не пью. А выпил от волнения. Впервые — наедине с вами! Даже на кресте волнуешься — когда впервые. А что касается вина… До креста — бывает — отказываешься от чаши, но там её мимо не дашь пронести… И зачем мне лгать? Или ошибаться? У меня никого нету… Как у вас. За что я вас больше всего и уважаю…