Учитель Истории

Я слушал их и потихоньку понимал, в чем, собственно, дело. Забинтованный громобой был не громобоем вовсе, а представителем другой группировки, временно примкнувшей к Гелику. Я до последнего так и не мог понять, как этим мерзавцам удалось собрать под свои «знамена» полторы тысячи человек, но теперь кое-что прояснилось. Приезжие бандиты, которых громобои заманили в Младов, посулив им богатую добычу! Вот ответ. Сколько всего было таких банд, неизвестно, но здесь присутствовал только один командир — остальные, похоже, остались на поле боя. А сейчас и этот последний союз начинал давать первые трещины.

Но даже не это было самым главным, а совсем другое. Мятеж громобоев, его причины и мотивы. Он ведь был не просто мятежом против государства, против мирного города. Это был бунт против собственного руководства! Против старших! Птички оперились и решили, что гнездо и «родители», то бишь, покровители им больше ни к чему. Бабушкин ведь говорил, что Юрьев в поисках подельников вышел именно на Пледа. Который, в свою очередь был связующим звеном между громобоями и «старшими». Но он пошел не к своему боссу, а к Елизарову, который уже три года назад был главарем молодежной группировки. Почувствовав запах больших денег, раздобыть которые, как им казалось, возможно и без помощи взрослых дяденек, ребята задумали заполучить сокровища, а заодно, с помощью Юрьева перетасовать колоду преступной иерархии. Одним мощным ударом убрать своих собственных лидеров. И занять их место. Что ни говори, план, достойный Наполеона, и Гелик — достойный же продолжатель его традиций. А громобоевская крыша здорово «зевнула», прохлопала опасность. Не зря ведь говорят, что взрослые никогда не знают, чем занимаются дети в их отсутствие. Безвинные игры или… Снова это «или». Но какой масштаб, какая задумка! И какой провал… Я в который уже раз недооценил Юрьева, полагая, что звонок Жени в полицию — лишь слабые потуги, попытка исправить неисправимое. А в итоге всё руководство города оказалось спасенным, и теневое руководство — в том числе. Теперь Елизарову со товарищи ничего не остается, кроме как бежать. Бежать без оглядки.

А как отчаянно штурмовали они монастырь! Я лишь усмехнулся про себя: теперь всё понятно. Совсем всё. Осталось дождаться, что решит юноша в черном.

— Если тебе нужны деньги, я готов поделиться, — продолжал увещевать его союзник, который прекрасно понимал, что, несмотря на расхождение во взглядах, время для прекращения дружбы сейчас не самое подходящее. — Есть добыча, в конце концов. Мы смогли кое-что вывезти из города.

— Сколько? — тут же зацепился Гелик.

— Мы точно не знаем. Нужно подсчитать. Неужели вы вообще на нуле?

— Ты сам видел, как мы отступали, — лидер громобоев махнул рукой в сторону бокового прохода, за которым, похоже, также находились люди. — Ничего забрать толком не смогли. Так, по мелочи. Все деньги ушли на подготовку операции. Осталось немного. Плюс коллекция…

— Да забей ты на коллекцию! — грубо перебил его собеседник, почувствовав слабину и нанеся расчетливый удар. — Я дам тебе денег. Мы одно дело делали. Можешь не возвращать.

— Точно? — недоверчиво переспросил Гелик, покосившись на покорно дожидавшегося решения своей участи Сизова. — Если так, то я согласен. За саблей и ожерельем вернемся позже.

— Все готово, — в помещение вернулся исполнительный Глазунов и удивленно крякнул: — Они еще здесь?

— Уже считай, что нет, — махнул рукой забинтованный, после чего высморкался прямо на известняковый пол. — Перетерли один вопрос. Все в норме.

— Да, в норме, — Гелик шумно выдохнул: решение далось ему нелегко. — Плед, можешь увести их. Всё, как я раньше сказал.

— И вы верите ему?

Взгляды присутствующих — удивленные, недовольные, равнодушные — снова сошлись на мне.

— Плед, уведи, — вместо ответа повторил приказ Елизаров.

На моем локте сжались крепкие пальцы.

— А тебя не смутило, друг, — я изо всех сил уперся ногами в пол. — Что ваши люди вышли из боя чуть не голыми, а этот так называемый союзник мало того, что неплохо обогатился, так еще и предлагает вам денег? Рассказать, откуда взялась у них добыча?

Я молчал до последнего, опасаясь, что слова могут обернуться против меня самого. Я до последнего надеялся, что громобои примут условия Жени обменять нашу жизнь и свободу на остатки наследия младовских князей. Но теперь, когда эта надежда угасла окончательно, терять было больше нечего. А по резко изменившемуся лицу забинтованного мужика я понял, что, кажется, попал в цель.

— Плед, уведи же ты его наконец!

— Нет, Плед, постой, — Гелик сделал шаг ко мне: несмотря на чуть более, чем никакое освещение, от него тоже не укрылась метаморфоза, произошедшая с физиономией союзничка. — Что ты знаешь?

— Я видел, как группа бойцов с автоматами расстреляла людей, которые выносили лекарства из здания поликлиники. После чего они сами погрузили туда всё ценное и уехали. Убитые точно были громобоями — у всех на куртках были нашиты белые кресты.

— Брехня, — презрительно бросил забинтованный. — Кого ты слушаешь?

— Глаз, проверь, — скомандовал Гелик, а когда Глазунов снова вышел, обратился ко мне: — Откуда ты знаешь?

— Я же говорю: сам видел. Двое из них погнались за мной, но я смог укрыться в одной из квартир.

— В какое время это было?

— Около десяти часов.

Повисла короткая пауза: лидер громобоев погрузился в размышления.

— Я бы даже слушать не стал этот бред, — снова подал голос главарь союзников. — Он пытается…

— Я знаю, что он пытается, — перебил его Гелик. — В десять часов я запросил у тебя поддержку с востока. Нас пытался обойти отряд дружинников, помнишь? Ты сказал, у тебя нет людей. Где же они были, твои люди?

— Мои люди были заняты боем.

— С кем?

— Ты хочешь обсуждать это при них? — небрежный жест в сторону нас с Женей.

— Они и так покойники. И ты тоже вместе с ними, если выяснится…

— Уже выяснилось! — вездесущий Глазунов уже был тут как тут. — Пацаны сказали, так и есть: одиннадцать наших положили у поликлиники. Все с огнестрелами. Как всё произошло, никто не видел. Связь внезапно оборвалась. Рацию тоже разнесли.

Вот ты и приплыл, дружище, мысленно позлорадствовал я. Тонуть — так не одному, вместе веселее. Хоть тебя с собой прихвачу. Стоявший правее Женя слабо улыбнулся мне: мол, едва ли что-нибудь путное у тебя выйдет, но ты все равно молодец. Я заметил, что он еле держится на ногах, вот-вот упадет. Я и сам очень хотел сесть на пол.

Елизаров изменился в лице.

— Что ты скажешь на это?

— Скажу, что это клевета, — заявил обвиняемый, не теряя присутствие духа. — И ты сам в этом убедишься. Не сейчас, но позже. Сейчас мы должны уходить. Этот разговор и так чересчур затянулся.

— Он продлится ровно столько, сколько я скажу.

Нет, все-таки, он оставался тинейджером, обычным тинейджером. Таким же, как замкнутая Яна или наглый Сливко, как прямолинейный Чупров или трусливая троица курильщиков из школьного туалета. Гелик мог бы стать хорошим лидером, но лишь со временем. Не сейчас. Сейчас в нем снова говорил ребенок. Ребенок, которого обидели, и который не желал откладывать разбирательство на «потом».

— Это неразумно, очень неразумно… — пробормотал прижатый к стенке главарь союзной группировки. — Они это нарочно… Каждая минута на счету… Не время сейчас базарить.

— Тогда ответь мне прямо: твои это люди или нет?

— Я выясню это.

В общении с ребенком выбор правильной тактики — половина успеха. Он пробовал и так, и эдак. Но везде промахивался.

— Нет, ты ответишь сейчас же.

Глазунов и Плед даже не думали вмешиваться в разборки командиров: они лишь тупо переводили глаза с одного на другого, в зависимости о того, кто говорил в данный момент. Направленные в пол лучи фонарей образовали некое подобие световой клетки, в центре которой стояли мы с Женей.