Учитель Истории

К счастью, совесть моя немного очистилась, когда, уже в «шкуродере», я услышал шепот Бабушкина:

— А этот водитель… Если я его спасу, мне срок скостят?

— Скостят, — пообещал я. — Я лично дам показания.

— Хорошо. Я попробую что-нибудь сделать. Но не обещаю.

— Спасибо… Он в туннеле, где…

— Я знаю, где он. Ползи давай.

Проход оказался очень узким, настолько узким, что на первом же его изгибе я чуть не застрял. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы продвигаться вперед. Поверхность лаза на ощупь была, как керамика: гладкая, скользкая. Без предварительной подготовки ползти, цепляясь кончиками пальцев и носками ботинок за эти отполированные стенки, в кромешной темноте… Было чертовски тяжело. Клаустрофобией я не страдал, но тут подумал, что в любой момент вполне могу начать. Еще это ружье с собой. Я устал, практически выбился из сил, но медленно, сантиметр за сантиметром, преодолевал тоннель. Инстинкт самосохранения и страх смерти — лучшие анаболики, они толкают вперед похлеще любых соблазнов и обещаний. Длинная кишка, черт бы ее побрал. Трепыхаюсь тут, как черти что… Даже приличные метафоры в голову не лезут. Когда уже конец? Я чувствовал, что поднимаюсь вверх. Вверх, вверх, вверх… Угол наклона все увеличивался, и с каждым градусом становилось всё сложнее перемещать свое тело по направлению вперед. Вдруг мелькнула жуткая мысль, от которой вмиг похолодела кровь: что, если Бабушкин решил напоследок поиздеваться надо мной, направив в заведомый тупик? Нет, он не мог… Это было бы слишком жестоко. К тому же, в лицо подуло свежим воздухом. Воздух! Выход есть! И он близко! Воодушевленный своим открытием, я удвоил усилия и через несколько минут зацепился за край. Сам не помня себя от счастья, яростно замолотил ногами, подтянулся и секунду спустя буквально вывалился наружу.

— Воистину воскресе…

Здесь тоже было темно, хоть глаз выколи. Дрожащей рукой, все еще не веря, что меня больше не сжимают объятия «шкуродера», я извлек из кармана фонарь, нажал на кнопку… Так, все понятно. Еще один каменный мешок. Потолок низкий, даже в полный рост не встать. Дальше придется на четвереньках.

И тут я понял, что больше не могу пошевелиться. Этим последним рывком мой организм исчерпал все оставшиеся и без того немногочисленные ресурсы. Я откинулся на спину, прижавшись затылком к холодным камням, закрыл глаза и погрузился в некое подобие дрёмы. Опасности нет, пульсировал разгоряченный мозг. Опасности нет, отзывалась истерзанная, измотанная плоть. Опасности нет. Больше нет. Что бы там не случилось дальше — я выживу. Я вернусь домой. Десять минут назад меня готовились прикончить, отправить в небытие — а теперь я вне их досягаемости. Достаточно просто больше никуда не идти. Просто отсидеться здесь, пока все не закончится.

А Женя? Он сейчас с Геликом и его бойцами снаружи. Возле деревни. Если повезет, можно их перехватить. Навести силовиков. Но где деревня, где силовики… Где я сам? И где тот Женя, которого я знал и к которому, несмотря на все его чудачества, относился с такой искренней симпатией? Нет его. Как нет и той дружбы, что нас связывала. Он продал ее Юрьеву вместе с самим собой. Нет, нет, нет. Я никуда не пойду. Он выбрал свою судьбу. Добровольно. И это он затащил меня в ад, из которого я только что выбрался. Он и его драгоценный Юрьев. Чертов Юрьев, будь ты проклят. И Ааронов тоже. И громобои. И Женя.

Гори всё огнем. Моя война закончилась.

(десять минут спустя)

— Да чтоб вас всех черти драли!

Я попытался подняться. Получилось только со второго раза. Где здесь выход? Здесь должен быть выход… Я чувствовал легкий сквозняк! Как же тут низко, не распрямиться даже. Ну, Сизов, как только я доберусь до тебя, то лично скручу голову с плеч. И пусть потом кто угодно доказывает, что так неправильно, что нужно было по-другому. До этих говорунов тоже доберусь. Вот оно!

Несколько неплотно подогнанных друг к другу уже порядком подгнивших досок. От них отчетливо веет холодом. Снаружи не пробивается свет, видимо, с той стороны всё надежно замуровано и замаскировано. Но это не страшно. Один удар ноги — и… Ладно, два, три, четыре удара, еще пятый для надежности — и вот он, путь на поверхность! Небо! Облака! Снег! Мороз! Боже, я рад даже морозу! Правда, пальцы рук без перчаток тут же стали немножко коченеть, но ничего, перетерпим. Единственный плюс пещер — если у этих сырых темных нор вообще могут быть плюсы — это стабильная температура. У каждой своя, но всегда неизменная. Круглый год, вне зависимости от месяца, времени суток и погоды. Три-пять градусов, не больше, но и не ниже.

Хотя, это всё лирика, а сейчас нужно сориентироваться на местности.

Я оказался на вершине речного откоса, составленного из вековых глыб известняка, которые под собственной тяжестью за миллионы прошедших лет спрессовались в единый грязновато-серый массив. Неумолимое время потихоньку брало свое, и сейчас этот массив начинал раскалываться на части: в породе образовались многочисленные трещины и разломы. Один из таких разломов и был замаскированным проходом в убежище громобоев. Передо мной простиралось широкое заснеженное пространство, местами отсвечивающее синевой и упиравшееся в стену густого хвойного леса на противоположном берегу водоему. Обзор был просто шикарным, на несколько километров вокруг, но только в одном направлении — за реку. Людей я не заметил, как и каких-либо признаков человеческого жилья. Далеко ли отсюда до деревни Злобино, про которую говорил Женя? И главное — в какую сторону?

— Так, спокойно, — вслух сказал я самому себе. — Если здесь не происходит ничего интересного, значит, следует просто сменить локацию. Или найти место повыше.

Под «местом повыше» подразумевалась одна из нескольких высоченных корабельных сосен, что росли неподалеку, вонзив свои вековые корни в самую макушку откоса. Если честно, я не очень люблю высоту, особенно когда под ногами нет твердой опоры. Но сейчас выбирать не приходилось. Колючие, шершавые ветви больно впились в руки, к лицу потянулась желтоватая немилосердная хвоя, сверху за шиворот посыпался снег — ничего, терпимо. Проклятое ружье, для удобства закинутое за спину, цеплялось за все, что только было можно, пару раз из-за него я чуть было не сорвался, но тоже как-то обошлось. Каждые несколько метров делал небольшую паузу: переводил дыхание, осматривался по сторонам. До самой верхушки добраться не получилось (да я и не смог бы: и без того вымотался, как каторжник в каменоломне), но уже на середине подъема передо мной открылось нечто весьма и весьма занимательное.

Я наконец-то увидел людей.

Небольшая группа, четыре или пять человек, бодрым шагом следовала по лесной тропинке, держа направление в сторону реки. Нас разделяло метров пятьсот, еще мешались деревья, под которыми те старательно укрывались, поэтому я не смог точно разглядеть, кто это: силовики, громобои или просто случайные прохожие. В последнее, впрочем, верилось с трудом. Но никого другого вокруг я так и не заметил. Значит, мне нужно туда, к ним. Если это свои, я сообщу о планах врага, которыми поделился Бабушкин. Если чужие… Что ж, в таком случае, это может быть только Гелик со своим отрядом. И с ними этот двуличный мерзавец Сизов.

— Если б мишки были пчелами…

Спускался так, словно наверху и вправду покачивался огромный улей, населенный разъяренными представителями семейства перепончатокрылых — то есть, споро, решительно и не задерживаясь на перекуры. Вниз старался не смотреть. На последних метрах чуть не приключился конфуз: чересчур тонкая сосновая ветка обломилась под моей тяжестью, и я, как заправский Винни Пух, кубарем полетел в снег. Обошлось парой крепких выражений, поднялся почти сразу же. Теперь бегом, бегом! Ох, опять бежать…

Сколько времени прошло с тех пор, как закончилось совещание в командирском гроте, и Елизаров, прихватив Женю, отправился добывать оставшиеся сокровища? Полчаса, максимум, минут сорок. Тогда какого черта они делают здесь, в лесу, если должны были идти в деревню? Что-то изменилось? Видимо, да, и сейчас мы выясним, что именно.

— Стоять!

Они обернулись, и в ту же секунду я выстрелил. Пуля попала в одного из громобоев — тот рухнул безвольным кулем, обагряя снег своей кровью. Сейчас не до морализма: сразу троих противников я на мушке не удержу. Двоих — еще можно.

— Вот как…

На лице лидера громобоев ни тени испуга. Он понял, что проиграл, и понял это даже раньше меня. Дистанция десять шагов — они только-то вышли на речной лед, чесали так резво, что даже по сторонам не смотрели. И подпустили врага на «пистолетную» дистанцию.

— Оружие на землю, — скомандовал я. — Всё на землю. Медленно.

Второй уцелевший подручный Гелика вопросительно посмотрел на командира, словно испрашивая разрешения, но, не дождавшись вразумительного ответа, предпочел подчиниться. Сам Елизаров тоже не возникал: жизнь дороже. Автоматы Калашникова легли на припорошенный снегом лед, следом опустились пояса с патронташами и рюкзаки. К одному из которых был приторочен большой, обмотанный ветошью сверток.