Учитель Истории

— Да, я понимаю, — девочка опустила голову: черные волосы закрыли ее лицо. — Знаешь, я тут подумала… Я не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу волноваться еще и за тебя.

— Да, я бы тоже не хотел за себя волноваться, — попробовал отшутиться я, но вдруг сказал совершенно серьезно. — В городе осталось немало людей, судьба которых мне небезразлична. Но помочь им я не в силах.

— Кто? — под темными прядями промелькнул острый кончик носа. — Ты же здесь без году неделю. Твой друг Лев рядом, в соседней комнате. Твой другой друг, Шизик, пропал еще раньше… Чья судьба тебе небезразлична?

— Тебе правда интересно знать? — я был рад отвлечь ее, и, когда она кивнула, продолжил: — Ну, например, в общежитии осталась девушка Женя. Она подруга Евгения Валерьевича, очень хорошая подруга, как выяснилось… Я не могу не волноваться за нее. Библиотекарша Валерия Степановна — мы с ней очень сдружились, пока я просиживал штаны за подготовкой к нашим бесполезным урокам. Софья Павловна, которая у вас биологию преподает…

— Шалава, — перебила меня Яна.

— Тем не менее, она мой друг, — с нажимом заметил я. — Она пришла мне на помощь, когда я в ней нуждался. Поэтому я не хотел бы, чтобы с ней произошло что-нибудь нехорошее. Еще наши ученики: не все из них громобои. Например, я видел Чупрова, и он, не буду скрывать, выручил меня. Вот ему сейчас грозит вполне реальная опасность, и в отличие от многих, он не прячется от нее.

— Ну и что, — равнодушно протянула девочка. — Пусть грозит. Мне он никогда не нравился.

— Судя по тому, что я видел на уроках, это у вас взаимно, — улыбнулся я. — Еще Татьяна Антоновна…

— Она хорошая, — одобрила Яна. — Ты с ней тоже задружиться успел?

— Не совсем задружиться. Она просто обращалась ко мне за помощью: к ней пытался клеиться один парень, и она просила помочь разобраться в этом вопросе.

— Странная просьба. И ты помог? — Увы, нет. Там всё довольно запутано было, она, мне кажется, сама не знала, чего хотела. А парень в итоге оказался громобоем, я сам только сегодня узнал, и… И… Твою ж бабушку…

— Ты сам понял, что сказал только что? — Яна подняла глаза, в них читался неподдельный ужас. — Вижу, что понял.

— Боже мой… — я и сам не заметил, как от ругани перешел к богу: передо мной словно разверзлась черная бездна. — Как я мог забыть… Веня Ремез — он ведь тоже громобой. Я знал это, и не сказал ей… Не предупредил… Теперь же… Яночка, мне нужно идти.

Не дожидаясь ответа, я поднялся и направился к выходу, когда уже у двери меня догнал ее голос:

— Ты хоть адрес ее знаешь?

Медсестра злобно зашипела: уснувший было младенец беспокойно заворочался и застонал в своей люльке.

— Нет… — я растерянно обернулся, вернулся к ней. — Не знаю. А ты?

— Знаю.

— Скажешь?

— Нет.

— Почему?!

— Ты отказался идти за моей мамой, но сразу же ломанулся за другой училкой.

— Это совсем другое! Ты не понимаешь!

— Все я понимаю, — недобро хмыкнула Яна. — Я же говорила, ты считаешь меня дурочкой. У тебя в телефоне есть карта? Я ее дом по номеру не помню, только показать могу. Квартира 109.

— Спасибо тебе!

— Спасибо в желудке не булькает, — все равно было видно, что она обижена… Или волнуется? — И да, раз уж ты все равно наружу намылился, зайдешь заодно и ко мне в гости. Там недалеко. Зайдешь?

— Зайду, — пообещал я, получив в благодарность теплую улыбку.

Так ваш покорный слуга снова оказался на улице. По собственной безалаберности и недальновидности. По собственной глупости. По собственной… В общем, как ни крути, некого мне было винить. Только себя.

Покинув подвал, я первым делом осмотрелся: нет ли чего или кого подозрительного? Вроде, все спокойно… Относительно спокойно. Но непосредственной угрозы нет, можно идти к реке. Через пустырь. Желательно, пригнувшись, а не как гвардеец на параде. Военная наука усваивается быстро и не забывается никогда. Именно военная, а не парадная.

Часы показывали половину двенадцатого.

Спуск к воде испещрен цепочками следов. Видно, что совсем недавно здесь прошла большая группа людей. Прошла, судя по всему, успешно: никаких признаков их встречи с громобоями: бездвижных тел и пятен кровищи — не наблюдалось. Да здесь им и делать нечего, у них совсем другие цели. Неведомые большинству ни в чем не повинных людей, которые уже пали или еще падут жертвами разгула разбойников. Может, спустя какое-то время, и в числе этих жертв окажусь и я? Буду лежать где-нибудь под берегом с простреленной головой, присыпанный снегом, пока какой-нибудь случайный волонтер не наткнется на меня во время поисков. Может, даже пройдет какое-нибудь время, прежде чем меня отыщут, я даже успею немного разложиться. И тогда будет закрытый гроб, полетят в Москву и Смоленск печальные сообщения, приедут жена, родные… Фу, а если я разложусь, как меня будут опознавать? Не хочу, чтобы Вера видела меня разложившимся… Лучше уж свежим, улыбающимся.

Какие-то неправильные мысли. Надо гнать их подальше. И вообще меньше думать и больше наблюдать и слушать. Тогда и поводов для печальных сообщений будет меньше.

Скованная зимними морозами Волга сама по себе являлась прекрасным мостом между двумя частями Младова, чем не преминули воспользоваться многие жители, отрезанные от родных пенат. Вот и сейчас в нескольких сотнях метров правее от меня (подальше от занятого громобоями моста) с той стороны перебиралась небольшая группка людей. По их походке, по тому, как они замирали после каждой вспышки в небе (кто-то на северо-западе запускал сигнальные ракеты), было прекрасно видно: эти люди далеки от насилия. И хотят оказаться еще дальше.

Я вышел на лед, сделал им знак рукой и осторожно приблизился.

— Мир вам, друзья.

Ничего умнее для начала беседы в голову не пришло. Словно хиппи, сбежавший с Вудстока, ей-богу.

— Мир, — неуверенно отозвался один из них. — Тебе чего?

Теперь я смог разглядеть двух парней и двух девушек.

— Как там на том берегу?

— Хреново, — последовал лаконичный ответ. — Беспредел.

Мы на время укрылись у самого берега, в тени примыкающего к воде лодочного сарая.

— Громобоев много? — поинтересовался я.

— Как грязи, — ответил тот же парень. — Они в школе устроили что-то типа концлагеря, сгоняют туда всех, кого отловят. Здание администрации подожгли и суд тоже. Ювелирный вынесли, банк…

— Дело дрянь…

— А то. Тебе куда надо-то?

— На Приполярную. А вам?

— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. На Приполярной мы не были, не знаем, что там.

— У меня там подруга живет, — вмешалась одна из девушек.

— Передам ей привет, если увижу, — мрачно отозвался я, мысленно прикидывая шансы на успешный исход своего вояжа: выходило не очень оптимистично. — Если вам нужно убежище, в больнице подвал есть. Я оттуда, у них пока тихо. Поднимайтесь наверх, там по следам идите. Главное, руки держите на виду.

Мы уже собирались было распрощаться, когда до нас донесли звуки новых разрывов. Громыхало так, что сразу стало ясно: произошло что-то серьезное. Все пять голов, как по команде, повернулись в сторону моста.

— Батюшки мои! — не сдержался парень. — Да они монастырь штурмуют! Смотрите, угловая башня обвалилась!

— Похоже на то, — я, как мог, напрягал зрение, но что-либо разобрать в редких сполохах так и не смог. — Дался он им… О, колокола!

До нас донесся глухой «бомм», к которому почти сразу же присоединилось еще несколько. В голове сразу ожили события трехнедельной давности, когда подобным образом город воспрял перед внезапной угрозой, сбросил охватившее его черное наваждение. А что сейчас? На этот раз в переливах колокольного перезвона не было той стройности и созвучности — просто нестройный хор разноголосой меди. Отчаянный, пропитанный паникой хор. Не песня — молитва. Второй раз за месяц древняя обитель взывала в Всевышнему с призывом о помощи. В прошлый раз он ее услышал. А сейчас?