Учитель из Меджибожа

Говоря это, он с трудом сдерживал себя, чтобы гестаповцы не учуяли его лжи.

ДОРОГА В ЗАПОРОЖЬЕ

Эрнст почувствовал себя как рыба, нежданно-негаданно выброшенная бурей на песчаный берег.

Бежал извилистой пустынной донецкой балкой, а над головой нависало мрачное свинцовое небо. Ветер рвал полы его шинели и забивал дыхание, моросил дождь, холодные струйки стекали за шею, лицо и руки были мокрые. Огромные черные терриконы навевали страх. Казалось, они вот-вот свалятся на него, похоронят под собой. Он спешил. В конце поселка живут Нина, его верные друзья. У них он на короткое время найдет убежище. Если гестаповцы не обнаружат его, они, видимо, сразу бросятся в погоню, не догадываясь, что он где-то рядом. Только бы скорее добраться! Он испытывал неимоверную усталость, торопился из последних сил, лишь бы не попасть палачам в руки. Ему еще рано погибать. Впереди столько работы! Такие дела начинаются на фронте. Настало самое удобное время перебраться за линию фронта, к своим. За это время он уже дважды связывался с подпольем, с партизанами, хотел перейти к ним. А они в один голос: нет, ты нам все время помогаешь продовольствием, оружием, медикаментами. Иметь в стане врага такого человека — это для нас просто счастье!

Вот тебе и счастье!

Как же теперь быть! Он очутился, что называется, между небом и землей.

Уже отчетливо представлял себе, как примчались на своих машинах в команду эти черные головорезы. Как они свирепствуют, что творят. Хотелось бы со стороны взглянуть на лицо начальника. А Генрик-то! Каким чудным парнем он оказался! Если бы не он… Душа у него, оказывается, богатая! Мрачный, злой, а на самом деле спас его. Жаль, не может больше писать письма даме сердца. Можно считать, что на судьбе этой полковой вдовушки он, Эрнст, и построил свое благополучие. Но кто знает, спасен ли он. Безусловно, его будут искать. Не так эго просто уберечься от беды в таких условиях. Над ним нависла большая oпасность. Кто же его предал? Кто донес?

Но что бы там ни было, он сказал людям на митинге все свое заветное. Увидел на лицах счастливые улыбки, порадовал их, сообщил то, чего они с таким нетерпением ждали. Это ему дорого обошлось. Предстоят новые скитания. Но он ничуть не жалеет.

Объятый тревожными мыслями, не заметил, как выбрался из крутого буерака. Перед глазами обозначились знакомые шахтерские домишки. Все живое погружено в глубокий сон. Только издалека, со стороны улицы, где был недавно его приют, доносился хриплый лай собак. Откуда появились они, эти четвероногие создания? Вероятно, пришлые. Ведь как только форкоманда прибыла, лейтенант отдал строжайший приказ перестрелять всех собак. У него были слабые нервы, и он не терпел собачьего лая Когда наступила весна и птицы запели, он приказал обер-ефрейтору Генрику перестрелять всех пернатых. Ведь с ними могут появиться и голуби, а те тоже являются врагами фюрера, рейха. Русские могут их использовать — пересылать шифровки партизанам и своим соотечественникам за линию фронта…

В поселке уже не оставалось ни одного пса, да и птица была редкостью. Кошек постигла та же участь. Лейтенант оказался ко всему еще суеверным и не переносил, когда они перебегали ему дорогу…

Но что-то тревожно лают какие-то собаки. Должно быть, там уже приехали за ним.

Оглядываясь вокруг, он тихонько подкрался к избе Нины Ивановны и постучал в окно. Никто не ответил, словно дом был пуст. Он повторил стук — молчание. Но вот донесся сердитый старческий голос:

— Кто там? Что за нечистая сила спать не дает? Нинка, ты чуешь, стучат?.. И несет же кого-то…

Старуха, лежа на печи, возмущалась. Мало, что днем нет покоя от ее товарищей, так еще по ночам не дают спать! Невдомек им, что-ли. Ведь немцы расстреливает всех, кто бродит по темным улицам. Сюда еще беду накличут…

Старуха на минутку притихла и снова залепетала:

— Пойди, Нина, узнай, какой дьявол приплелся к нам так поздно?.. И никого не пускай в дом, слышишь? Очень опасно теперь… Эти антихристы — фашисты — видать, уже собираются пятки салом смазывать… Могут беды натворить…

Нина лежала с широко открытыми глазами, одним ухом прислушиваясь к стуку в окно, а другим — к болтовне матери. Сердце билось тревожно и учащенно. Мурашки пробежали по спине. Она не представляла себе, кто в такую темную ночь может прийти сюда. А что, если это ветвь акации хлещет по окошку? Она затаила дыхание, злилась на мать, которая все ворчала, не давала прислушаться.

В окно постучались настойчивее. И Нина соскочила с теплой постели, набросила на голые плечи большой теплый платок, прильнула к стеклу.

— Кто там?

— Открой, Нина… Свои…

— Что случилось, Эрнст? Почему так поздно?.. — проговорила она, нащупывая во тьме щеколду. Открыла дверь, заметила, что ночной гость чем-то очень возбужден. Поняла, что неспроста, и вызвалась помочь.

Провела его в свою комнату, поискала на столике спички, чтобы зажечь лампадку. Но он жестом руки остановил ее:

— Не надо, Нина… Меня ищет гестапо… Должны приехать за мной…

— Что ты! Не может быть! — произнесла она и тяжело вздохнула. — Что случилось? Верно, твоя речь на митинге не пришлась им по душе?

— Да, видимо, кто-то донес…

— Сердце мне подсказывало, что так и будет… — сказала она после долгой паузы. — Я так боялась, когда ты говорил!.. Знаешь, Эрнст, все восхищались тобой… Но это большой риск…

— Что ж, без риска нельзя… Все, что мы теперь делаем, тоже риск…

— Нинка, дочка, — послышался недовольный голос старухи. — Кто пришел? Что ему надо, дочка?..

— Тихо, маманя, никого нет… Это ветер…

— Да… ветер… Этот ветер может беду накликать на нашу голову… И когда это уже кончится? Погибель пришла…

— Да спи там, наконец-то! — рассердилась Нина. — Говорю тебе, что ветер… Ветки за окном шумят… Утром срублю…

— Да, срубишь… Сперва фашисты нас срубят… — не могла угомониться старуха.

Нина выслушала Эрнста, посмотрела на окно и поняла, что у нее остались считанные минуты, чтобы укрыть его. Одно ей было ясно: здесь ему ни минуты нельзя оставаться. Соседи видели, как «добрый немец» иногда заходил сюда. И если гестаповцы нагрянут — смерти не миновать.

Натянула на ноги стоявшие у дверей резиновые сапоги, накинула пальто на голые плечи и, нащупав в темноте его руку, повела Эрнста за собой. Волновалась, проходя мимо печи, на которой спала старуха.

— Спи, маманя, я выйду прикрыть окно… Сейчас вернусь…

И шмыгнула с ночным гостем за дверь.

Минуту всматривалась в ночную тьму, вслушиваясь в непривычный далекий лай собак, и повела Эрнста по извилистой тропе к соседним пустынным домишкам, где не было и признака жизни.

Долго петляли они небольшими дворами и запущенными палисадниками, остановились под небольшим горбом в заброшенном дворе у полуразрушенного погреба. Нина оттащила какие-то поломанные ящики, бочки, двуколку, пока открылся лаз.

— Да, дорогой, вот оно как обернулось… — сказала негромко, пристально всматриваясь в темень терриконов. — Не думала, Эрнст, что ты так неосмотрительно будешь выступать. Отчаянный ты все-таки человек!

— Обыкновенный… — промолвил он, улыбнувшись.

— Смеешься… Тебе еще весело!.. — укорила она его, посмотрев на него восхищенными глазами. — Беду накликал…

— Что ж, родная, иначе не могу… Давно искал случая, чтоб хорошее сказать людям… — И, повременив, продолжал: — Сказано ведь нашими мудрецами: «Волков бояться — в лес не ходить…» А я все это время среди таких живу. Правда, по-волчьи еще ни разу не выл…