Учитель из Меджибожа

Как ни старался быть подальше от них, дорога вывела его к широкому мосту, который повис над безымянной речкой. Охранники увидели его издали, когда он только появился на косогоре, и не идти к ним было рискованно.

К мосту подъезжали машины, шли пешие. Всех там останавливали, тщательно проверяя документы, осматривали кузовы.

«Да, строгие контролеры, — подумал новоявленный Петр Лазутин. — От этих надо держаться подальше». И, попятившись, упал в небольшую яму, стал наблюдать за часовыми, выжидая.

Было раннее утро. Только-только край солнца блеснул на горизонте. Дорога на какое-то время стала пустынной. Откуда ни возьмись, словно из-под земли, у моста выросли двое. Одеты не то в штатское, не то в военное, с карабинами на плечах. Маленькие, толстые часовые, должно быть, нацмены-пленные.

Заметив, как они сменили немецкую охрану, решил подойти к ним.

Черноглазые, крепко загорелые часовые, похожие друг на друга, как два брата. Расправил плечи и широким шагом, напевая песню и прикидываясь немного выпившим, быстро сбежал с горки вниз. Поравнявшись с ними, похлопал их по плечам, как старых знакомых, что-то сказал скороговоркой по-немецки, чего, впрочем, они не разобрали, и быстро зашагал по мосту. А те, опешив, не успели его остановить.

Уже когда он был почти на другой стороне, охранники крикнули ему, должно быть, велели остановиться. Но он помахал им рукой, мол, все в порядке, и ускорил шаг.

Отойдя на несколько десятков шагов от моста, Петр Лазутин облегченно вздохнул.

«Лиха беда начало», — подумал он. И свернул в сторону, чтоб уйти подальше от дороги. Вместе с тем решил, что будет двигаться дальше.

Поодаль шагал ускоренным шагом.

Солнце пригревало крепче, поднимаясь все выше. Он и не заметил, когда съел краюху хлеба, а оставшейся луковицей сыт не будешь. Почувствовал сильный голод и жажду — решил свернуть.

Вдали, на косогоре, в стороне от шоссейной дороги, стояло несколько изб, куда он и направился. Приблизившись, увидел обшарпанную халабуду. Бросилась в глаза вывеска с многообещающей надписью: «Кахве-закусочная, вразливъ и навыносъ». Примерно такая же надпись была чуть пониже на немецком языке.

Петр Лазутин остановился. Ему очень понравилось слово «кахве», а еще больше устаревшие знаки, стоявшие в конце слов «вразливъ и навыносъ».

У стойки толпилось несколько подвыпивших горлопанов с кружками пива в руках, о чем-то громко спорили с полногрудой, раскрасневшейся девахой.

Увидев вошедшего немца, она оттолкнула пьяных завсегдатаев и заискивающе улыбнулась.

— Пиво, к сожалению, все кончилось, эти свиньи выпили. Но кофе могу предложить. И еще вот эти котлеты, — кивнула на какое-то месиво, где вился рой бойких, как майские жуки, мух.

Пришлось довольствоваться засохшими котлетами, холодным эрзац-кофе.

Допивая его, он заметил, что очень уж пристально присматриваются к нему двое подвыпивших полицаев. Расплатившись с хозяйкой, гость поспешил выйти из «кахве» и ускоренным шагом свернул к шоссе, словно его там ждал автомобиль.

Пройдя немного, он услышал быстрые шаги и оглянулся. Его догонял пожилой тучный детина с багровой мордой и маленькими бегающими глазками. На рукаве у него белела повязка, а на плече неуклюже болталась ржавая винтовка с отбитым прикладом.

Дымя толстой цигаркой, полицай поманил его пальцем, предложил пройти в комендатуру, чтобы проверить документы. Немного по-русски, чуть на корявом немецком, а в основном жестами, объяснил, что имеется строжайший приказ задерживать всех без исключения, кто шатается по дорогам в одиночку, без своей части, не в строю. И он, мол, выполняет его.

Петр Лазутин презрительно смерил его дерзким взглядом:

— Век, век, швайн! Как ты смеешь обращаться к немецкому солдату? А почему ты ему не козыряешь? Где твое «Хайль Гитлер»?! Кто тебя учил?!

Тот чуть опешил, буркнул что-то наподобие приветствия, но не отстал. Приказ есть приказ, и строгий немец обязан отправиться с ним в комендатуру, вон туда, в крайнюю избу.

Разъяренный и оскорбленный до глубины души «немец» неуклюже шагал к шоссе, но и полицай не отставал, требовал свернуть в комендатуру, иначе будет стрелять.

И снял с плеча для острастки винтовку, кивнул, мол, не задерживай.

А недалеко у стойки стояло несколько подвыпивших молодчиков и три ефрейтора — немцы. Влепить бы болвану затрещину, но поднимать шум нельзя было, те могут услышать, прибегут на выручку. Однако Лазутин понимал, что любой ценой должен избавиться от него, уйти. И он остановился. Улыбаясь, похлопал его по плечу: дескать, правильный ты человек, молодец, хорошо несешь службу. Достав из кармана справку, ткнул ему под нос. Мол, гляди, все у меня в порядке, есть документ с печатью…

Но тот, надувшись, как индюк, пробурчал: «Это хорошо, что есть бумажка, но я неграмотный, читать не умею, и потому надо показать ее коменданту. Тот лучше разбирается. А мое дело выполнять приказ — доставлять задержанных в участок».

От полицая не так просто уйти. А предстать перед комендантом — это полный провал.

Петр Лазутин оглянулся, изучая физиономию надувшегося от важности полицая, спрятал справку, достал из сумки пачку сигарет, попробовал было невзначай угостить его — мол, бери, дружок, турецкие. Но, как ни странно, полицай равнодушно взглянул на блестящую коробочку, брезгливо скривился и сказал, что такую дрянь он не курит… Он любит исключительно махорку или крепкий самосад, к тому же у него нет времени, ему скоро нужно идти в караул, а покамест пусть задержанный не валяет дурака и потрудится пройти с ним в комендатуру, иначе будет хуже!

Досада разобрала Петра. Подумать только, увернулся от гестапо, ушел от стольких опасностей, а тут так глупо попасться идиотскому полицаю! Хочет, видать, заработать железный крест! С каким удовольствием выхватил бы из кармана пистолет и влепил бы в его тупой лоб пулю. Но этого теперь никак нельзя было делать. И он почувствовал свою беспомощность, не знал, как поступить.

Петр Лазутин выкурил уже третью сигарету и все еще ничего не мог поделать с этим типом, который стоял над его душой.

А внизу, по гладкой асфальтовой дороге, сплошным потоком шли машины с войсками. Вот на какое-то время дорога опустела, и за поворотом показался небольшой грузовик. Из кабинки, высунувшись, глядел на «кахве» молодой немец — нижний чин.

«Была не была», — решил задержанный и поднял руку. Машина резко затормозила, остановилась. И Петр поспешил к ней.

Хайль Гитлер! Не смогли бы уважаемые коллеги взять его с собой? Ему срочно нужно добраться до Запорожья. Он выполняет важное поручение начальства…