Учитель. Назад в СССР 4

Баринова фыркнула, но подтянула одеяло, вновь являя миру лодыжку с безобразной гематомой.

И снова меня зацепило какое-то несоответствие, но я не успел уловить, в чем суть. Оксана приложила бинт с мазью на синяк, и обернулась ко мне.

— Егор Александрович, подайте, пожалуйста, пластырь. Я нарезала полосками, — попросила фельдшерица.

Я вернулся к столу, подхватил четыре липкие полоски и подошел к Гриневой.

— Спасибо, — поблагодарила Оксана, не глядя на меня, ловко приклеила компресс к ноге. — Завтра утром компресс перед поездкой нужно поменять. Предварительно место травмы обязательно нужно промыть теплой водой с мылом, протереть насухо и только после этого накладывать новый компресс. Это понятно? — Гринева строго на меня посмотрела.

— Да куда уж яснее, — проворчал я сердито.

— Так это чего? Правда, что ль? Сломала-ногу-то? — очнулся, наконец, Митрич, подбираясь поближе к постели, на которой королевой возлегала Баринова.

— Конечно, правда! — возмутилась Лиза. — А вы что думали, я притворяюсь?

— Мы не думали, Лиза, — отчётливо произнёс я, пристально посмотрев на бывшую невесту Егора. — Мы знали. Я точно знал. Когда шаришься по чужому дому, плотнее закрывай занавески, и вещи клади на свои места, а то неприятность может приключиться.

— Егор! Да ты… как ты можешь! Это неправда! — воскликнула Лизавета, всхлипнула и закрыла лицо ладонями. — Как ты мог такое придумать! — плечи Бариновой начали сотрясаться от рыданий.

Впрочем, мне было все равно, к тому же я очень сильно сомневался в том, что слезы настоящие.

— Прекрати этот цирк, будь добра, — отчеканил я. — Доктор, на этом все? — обратился к задумчивой Гриневой.

— Да-да, — кивнула Оксана, поколебалась пару секунд, затем посмотрела на меня странным взглядом и попросила. — Вы меня не проводите домой, Егор Александрович? Поздно уже. И темно.

— Конечно, проводит! — сразу засуетился довольный донельзя Митрич, не давая мне ответить. — Ступай, Егорушка, проводи докторшу нашу. А я тута посижу с болезной твоей. Может водички понадобится или еще чего, — захлопотал дядь Вася. — Чайку сварганить, девонька? Сладенькое оно завсегда при болезнях помогает, — добродушно заверил Беспалов, не замечая злобного взгляда, которым Лизавета сверлила из-под ресниц его.

— Не хочу, спасибо, — процедила Баринова, затем сменила гнев на милость и пролепетала. — Егор… может… этот человек…

— Василий Дмитриевич, — подсказал я, с усмешкой глядя на Лизу.

— Может, Василий Дмитриевич проводит доктора. Им же по пути? А ты останешься? Я так устала… хочется спать… и…

— Так спи, девонька, что ты! Спи, спи! А ну, ступайте-ка отседова, — замахал руками Митрич.- Ты, Ляксандрыч, не беспокойся. Я тебе постелю-то постелю, все путем будет! — заверил меня дядь Вася и подмигнул.

Я успел спрятать улыбку, развернулся и покинул комнату, не глядя на Лизавету.

— Егор! — выкрикнула Баринова, но я проигнорировал возглас, вышел на крыльцо, остановился, поджидая Оксану.

— Ух… зябко стало, — Гринева вышла из дома и замерла рядом, едва касаясь меня плечом.

— Осень, — заметил я.

— Осень… Скоро задождит, совсем похолодает, — задумчиво проговорила Оксана, глубоко вдохнув терпкий осенний воздух. — Пойдемте?

— Пойдем, — выделил я слово.

— Ой, прости, Егор, — светло улыбнулась Оксана, сообразив, что за пределами профессиональных обязанностей мы снова можем общаться на «ты».

— Оксана, что это было? — поинтересовался я, протягивая руку, чтобы помочь девушке в темноте сойти со ступенек.

— Что? — вздрогнула Гринева, выныривая из своих мыслей. — А-а-а… ты про гематому, — хмыкнула фельдшерица.

— Ну да! — откликнулся я.- Не понимаю, откуда она у нее взялась. Не было ее, понимаешь? Ни синяка, ни чего не было! Да и сам я видел, как Баринова на двух ногах скакала по моей комнате, обшаривая полки, — сердито выдал Оксане. — Какого черта происходит? Она что, пока меня не было, специально себе ногу повредила? Идиотка! — обругал я Лизавету, достал пачку, вытащил сигарету и закурил.

Оксана терпеливо пережидала вспышку моего гнева, никак не реагируя на злые реплики и поведение.

— Успокоился? — дождавшись пока я сделаю пару затяжек, мягким тоном поинтересовалась Гринева. И неожиданно погладила ладошкой мое плечо.

— Не очень, если честно, — признался я. — Вот что мне теперь с этой… больной делать? — процедил я, снова затягиваясь. — Куда ее переселять? Она мне в доме триста лет не сдалась. Вот жеж…с-су… — в последний момент я удержал ругательство и заменил на более мягкое. — Сумасшедшая психичка!

— Зачем ты ей понадобился, выяснил? Ты говорил, что вы расстались? — поинтересовалась Оксана спокойным тоном, продолжая поглаживать меня по плечу.

Даже сквозь легкую куртку я ощущал тепло от ладошки, которая скользила по моей руке. Эти мягкие размеренные движения отчего-то успокаивали, растворяли мою злость, стирали желание вернуться в дом, схватить Баринову за шкварник и вышвырнуть в ночь в чем есть. Не заботясь более о том, что с ней станется.

Ну не тварь ли? А? я сердито затянулся, выпустил дым. Это ж надо, устроила членовредительство, пока меня не было. И как не испугалась? Елизавета всегда боялась боли. И крови! Она даже в медицинский не стала поступать именно поэтому, пошла в педагогический, несмотря на то что бабушка настаивала на продолжении династии, раз сын отказался идти по стопам отца. Но Лиза при виде крови впадала в ступор, потом начинала плакать. Причем слезы у нее текли сами по себе, стоило только Бариновой заметить порез с кровью или того хуже, более серьёзную рану.

— Егор, — тихий голос Оксаны вырвал меня из злобных мыслей, из памяти настоящего Егора.

— Что? — буркнул я. — Извини, сорвался, — покаялся, сообразив, с кем разговариваю. — Как так получилось-то, а? Оксан? Насколько все серьезно? Думаешь перелом? — развернувшись к фельдшерице, я перехватил ее ладошку, которая замерла на моем плече, затем взял вторую и спрятал обе в своих ладонях. — Замерзла? — заботливо поинтересовался у Гринёвой.

— Немного, — улыбнулась Оксана, рассеянно глядя вверх на звезды. — Красиво как, — выдохнула девушка.

Глаза ее сияли как звезды на ночном небе. Красиво очерченные губы, не испачканные помадой, чуть приоткрылись от искреннего восторга, кончик носа смешно дернулся, когда девушка вновь втянула в себя прохладный вкусный осенний воздух.

— Хорошо-то как, — прикрыв глаза, выдохнула Гринева.

И я не удержался. Выпустив ладошки Оксаны из своего захвата, я нежно обхватил запрокинутое к ночным небесам лицо, склонился и осторожно коснулся своими губами приоткрытых губ. Черт! Как же сложно оказалось удержаться и не сорваться во все тяжкие! Я замер, сдерживая тяжелое дыхание, чтобы не спугнуть, не испугать. И очень нежно поцеловал, пробуя на вкус доверчиво приоткрытые девичьи губы.