Учитель. Назад в СССР 4

— Да мне плевать на ваших деревенских дур! — зло выкрикнула Баринова. — Егор! Я требую, чтобы ты остался.

— Требовать у мужа будешь, — отрезал я. — Ведро я поставил.

— А вота и костыль, — шустро вернувшись с палкой в дом, возвестил Митрич. — Ты, девонька, не боись, палка крепкая. На одной ноге доскачешь. Ты вона, какая щуплая, лёгонькая, как перышко, родители что ли плохо кормят? Ну, ничего, — заверил дядь Вася. — Завтра Ляксандрыч пирогов принесете. Маша с вечера поставила. Откормим тебя.

— Не надо меня откармливать! — едва не рыдая, выкрикнула Лиза. — Егор! Не оставляй меня тут одну! Мне страшно!

— Я тебя запру, в дом никто не зайдет, — успокоил Баринову, игнорируя истерику. — Все, Лиза, спокойной ночи. Мы ушли. Василий Дмитриевич, идемте?

— А идем, ну, спи, спи. Сон — оно самое лучшее лекарство, — Митрич подмигнул Лизавете и первым нырнул в сенцы.

— Егор! — крикнула Лиза и подскочила на кровати. — Останься, Егор!

— Все. До завтра, — я развернулся и вышел следом за Митричем.

За моей спиной раздался грохот, судя по всему, Лизавета от души шарахнула палкой по полу. «Ничего, перебесится, ума прибудет», — ухмыльнулся я.

— Домой? — деловито поинтересовался Митрич, вытаскивая папироску из пачки.

— Домой, — согласился я, покачал головой, отказываясь от курева, и мы зашагали к дому Беспаловых.

В гостях у Беспаловых я постарался как можно быстрее отправится на боковую. Мария Федоровна по моему настоянию постелила мне в летней кухне. Попытки накормить и поговорить по душам я аккуратно и вежливо пресек. Разговаривать о Елизавете совершенно не хотелось, как и объяснять что, как и почему.

Попросил у Митрича будильник, чтобы не проспать, умылся, разделся до трусов и майки и нырнул под пуховое одеяло. Уже закрывая глаза, проваливаясь в сон, подумал о том, что завтра воскресенье и рентген, скорей всего, накроется медным тазом. Придётся терпеть Баринову до понедельника. Как работали в советское время травмпункты, я не помнил.

Уставший мозг напомнил последний разговор с Оксаной возле калитки, засыпал я с уверенностью: все будет хорошо. Гринева явно поняла, в чем дело и откуда у Бариновой гематома на пол ноги. Не зря же фельдшерица настаивала на смене компресса с обязательным мытьем ноги.

Последнее, что вспомнил, перед тем как окончательно провалиться в сон, стал запах горелых спичек. Но ни пожаров, ни костров мне не снилось. Только бесконечные ленты бинтов и кучки натертых спичечных головок.

Проснулся с чумной головой до будильника. Какое-то время полежал, затем поднялся, сделал небольшую зарядку и вышел во двор как был в трусах и майке. Поежился от осенней бодрящей прохлады, огляделся в поисках колодца, набрал ведро воды и нырнул в пустующий летний душ. Там с удовольствием облился холодной колодезной водичкой, тщательно растер себя ладонями, затем костяшками пальцев разогнал кровь, и вернулся в дом.

— Егорушка, чайку? — раздался тихий голос Марии Федоровны.

— Разбудил? — виновато поинтересовался я.

— Что ты, что ты, — замахала руками тетя Маша. — Мне по утрам давно не спится. С тех пор, как… — Беспалова оборвала себя на полуслове, печально улыбнулась и повторила свой вопрос. — Чайку?

— Пойду я, Мария Федоровна, — тепло улыбнулся я. — Дома перекушу вместе с гостьей.

— Не выдумывай, — категорично отрезала теть Маша. — Гостья твоя небось спит еще. Вы, городские, спать-то горазды. Вот покушаешь, чайку с пирогами попьешь, и ступай себе. А я покуда пирожков соберу твоей городской. Она пирожки-то кушает? — усмехнулась тетя Маша.

— А кто ее знает, Мария Федоровна. Может и ест, да только под подушкой.

— Как так-то? — изумилась Беспалова. — Зачем под подушкой-то? Неудобно и белье запачкается.

— Шучу я, — улыбнулся хозяйке. — Не будет она пирожков, фигуру блюдет.

— Что фигура… худа больно зазноба-то твоя, детишки пойдут, сложно ей будет

— Не моя она, Мария Федоровна. И никогда моей не была и не будет, — отказался я от такого счастья, протянул руку и цапнул пирог с капустой. — Вкусно, — прикрыв глаза от удовольствия, пробормотал я.

В моей памяти не хранились истории деревенского детства. Не было у меня ни отца, ни матери, ни деда с бабкой. Но у Егора дедушка с бабушкой жили долго. Маленького Егорку даже отправляли погостить к родне на лето. Память Зверева хранила почти такую же картину. Только мальчик был маленький, а бабушка совсем старенькой, но бойкой. И угощала она внука не пирогами, а большими круглыми блинами на всю сковородку.

Пекла Ульяна Ильинична их с раннего утра, чтобы внука побаловать. Егор очень любил сидеть на стуле, болтать ногами и наблюдать за тем, как бабушка Ляна черпала глубоким половником жидкое тесто, наливала его на горячую сковородку. Тесто, весело шкворча, растекалось по чугунному дну. Егор радовался каждому лопнувшему пузырику, который превращался в дырочки на тесте. Раскрыв рот, мальчишка каждый раз с восторгом наблюдал за тем, как бабушка в цветастом переднике ловко приподнимала край блина ножом, а затем скрюченными морщинистыми пальцами хватко переворачивала запекшийся кругляш.

Когда блин был готов, бабушка сбрасывала его на широкую плоскую большую тарелку, присыпала сахаром и поливала растопленным маслом. Первый блин бабуля всегда отдавала внуку, приговаривая: «Ну-ка, проверь на сладость, Егорушка». Маленький Егорушка с радостью хватал вкусный кругляш обеими руками и кусал, зажмурив глаза от удовольствия. Съев половину, мальчишка открывал глаза и важно бубнил с набитым ртом:

— Вкусно, бабуля…

— Вот и хорошо, вот и славно, — бабушка Ляна гладила внука по непослушным вихрам и наливала вторую порцию.

Стопка блинов росла прямо на глазах, истекая маслом и умопомрачительным ароматом. Егор тоже не сидел без дела, Ульяна Ильинична доверяла внуку самое важное: смазывать гусиным пером каждый блин, до жирного блеска. Мальчишка старательно макал связку потрепанных масляных перьев в железную мисочку с растопленным маслом и с удовольствием возил по красивым круглым блинам.

Блюдо с блинами выставлялось на стол, к этому моменту на летнюю кухню приходил дед, ставил самовар, наполнял водой, раскочегаривал его. Бабушка выставляла на стол глиняные мисочки с густой сметаной и домашним вареньем. Маленький Егор расставлял чашки и тарелки.

Когда самовар испускал пар, дед брал пузатый расписной заварничек, щедрой рукой сыпал в него пахучей заварки и заливал кипятком. Маленькое семейство рассаживалось каждый на свое место. Дед во главе стола, бабушка возле самовара, Егорка напротив бабушки Ульяны по правую руку от дедушки.

Баба Ляна разливала духмяный чай в широкий глубокие чашки и начиналось неторопливое воскресное чаепитие с тремя видами варенья. Особенно любил Егорка вишневое с косточками. И крыжовенное уважал. Впрочем, маленький Зверев любил все, что готовили бабушкины руки.