Учитель. Назад в СССР 4
Шрифт:
Оксана вздрогнула, распахнула ресницы, дернулась, но не отпрянула. Ресницы затрепетали и снова закрылись. Девушка как-то глубоко вздохнула и ухватилась за мои плечи. И у меня окончательно снесло крышу от близости и сладости нежных губ, от Оксаниной доверчивости, от тонкого чуть пряного аромата, который исходил от волос девушки.
Этот аромат накатывал на меня волнами, будоражил воображение, разматывал клубки напряжённых нервов, и сматывал обратно. Но уже не в тугую струну, а в широкие гибкие ленты.
Не знаю, сколько мы целовались, я потерял счет времени. Когда же оторвался от сладких чуть опухших от моей
От этих мыслей накатило раздражение, и я еще крепче прижал к себе Оксану. Девушка повела плечами. Я чуть ослабил хватку.
— Егор… — шепнула Гринева куда-то мне в ключицу.
— Что? — хриплым шепотом спросил я.
— Пусти, пожалуйста… — попросила девушка.
Я вздохнул и нехотя разжал объятья.
— Извиняться не буду, — предупредил Гриневу, глядя прямо в блестящие глаза.
— Не вздумай, обижусь, — строгим тоном ответила Оксана, приподнялась на цыпочки и коротко поцеловала меня в губы. Я дернулся, но девушка отступила на полшага, покачала головой.
— Мне пора, — мягко произнесла Оксана. — Проводишь?
— Конечно, — кивнул я, глубоко вздохнул пару и снова предложил Гриневой руку.
Оксана легко и непринужденно просунула ладошку под мой локоть, и мы вышли за калитку.
В полном молчании мы неторопливо шли по ночному селу к дому Оксаны. Я вдыхал терпкий осенний воздух, приводя в порядок мысли и чувства, тихо радуясь словам Оксаны. Не обиделась, не оттолкнула, значит, у меня есть шанс на дальнейшее развитие. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что иду и улыбаюсь как подросток, впервые поцеловавший девочку-одноклассницу. Впрочем, практически так и было. Новая жизнь, новый опыт, новые отношения, точнее, первые отношения, только-только зарождающиеся. Мой второй первый поцелуй, если считать прошлое. На секунду я испугался, что все пойдет как обычно.
Погуляем, соблазню, переспим, и я перегорю. Не потому, что такая сволочь, из-за того, что Оксана окажется такой же, как все. Сначала податливой, послушной и доступной, а затем капризной неуправляемой истеричкой, которой плевать на всех кроме себя. Здоровый эгоизм — это хорошо. Никто никому ничего не должен? Тоже прекрасно, только когда это работает в обе стороны.
Нынче все эти гуру и коучи учат, как жить без моральных обязательств. Мол, никто никому и ничего не должен. Правда до той поры, когда дело касается этих самых обученных. Вот они никому и ничего не должны, а другие с какой-то радости им всем обязаны.
Когда к этим просветленным и обученным, выкованным в горниле интернетных психологических курсов начинаешь относиться точно так же, как они транслируют в мир, им резко не нравится. Но ведь по справедливости же: если ты никому ничего не должен, так и тебе никто ничего не должен. А у просветленных так не работает: это они никому и ничего не обязаны и не должны, а вот им отчего-то все задолжали.
Так, стоп, Саныч… Какие просветленные? Ты в благословенном Союзе Советских Социалистических! Тут и девушки другие и отношения нормальные. Да и само слово «психология»
вызывает совершенно другие ассоциации.Я качнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Похоже, заразился идиотизмом от Бариновой воздушно-капельным путем.
— Пришли, — раздался тихий голос Оксаны. — Егор с тобой все в порядке?
— В полном, — заверил я Гриневу, наклонился, чтобы снова поцеловать. Но девушка мягко ускользнула, давая понять, что не стоит.
Может она и права, не надо торопить коней, пусть все идет своим чередом.
И все-таки отказ Оксаны зацепил. Сразу стало холодно в легкой ветровке, звезды потускнели, да и усталость накатила.
— Оксана, что с гостьей-то делать? — глухо поинтересовался я.
— А ничего! — весело откликнулась Гринева.
— В смысле? Ты же сказала, на рентген тащить с утра.
— Ага, сказала, — рассмеялась девушка. — Чтобы успокоить твою Баринову. Таких, как она, только на факты ловить. По-другому никак.
— Вот теперь не понял, — нахмурился, глядя на веселящуюся фельдшерицу.
— Завтра все и увидишь. Ты главное, не забудь компресс поменять. И лодыжку очень тщательно помыть теплой водой с мылом, — выдала инструкции Гринева. — Все, Егорушка, спокойно ночи! Спасибо за чудесный вечер!
Оксана погладила меня по щеке, стремительно поднялась на цыпочки, на секунду прижалась всем телом, затем легко коснулась быстрым поцелуем моих губ. Я не успел ни обнять, ни ответить. Скрипнула калитка, застучали каблучки, щелкнул замок, и наступила тишина.
— Компресс так компресс, — хмыкнул я, постоял еще немного, дождался, когда в доме зажжется свет, развернулся и зашагал домой.
— Похоже, ночевать я сегодня буду у дядь Васи, — решил на ходу. — Накрылся мой отсыпной. Но лучше так, чем внезапная беременность.
Глава 23
— Егор! Ну, пожалуйста! Не оставляй меня одну! Егор! — ныла Лизавета, услышав мое решение. — Как я тут одна? Ну, Его-о-ор!
— Выживешь, — грубо ответил я, оглядывая комнату придирчивым взглядом. — Утром приду, сменю повязку и поедем на рентген.
— Но, Егор! — Баринова, забывшись, подскочила на кровати. Тут же охнула, поморщилась и откинулась на подушки. — А если я… — Лиза изобразила смущение, кинула хмурый взгляд на добродушно улыбающегося Митрича, и закончила мысль — В туалет захочу, например… Я ведь одна не дойду… Нога… — захныкала больная, махнув рукой.
— Я тебе ведро поставлю. Утром приду, вынесу, — заверил незваную гостью.
— Егор! — воскликнула Лиза и, наверное, в первый раз за весь вечер совершенно искренне покраснела.
— А чего Егор? — удивился Митрич. — Ведро и ведро, чего такого-то? Ты, Егорушка, вот тута, в уголку поставь, за занавесочкой. Оно, вроде как, и не на кухоньке, и не в комнате. А тебе девонька, я сейчас костыль сооружу, будь спокойна. Ляксандрыч, где у тебя фонарь-то? Я так-то у тебя палку во дворе видал, хорошую. Настоящий-то костыль ночью не отыщем, с утра поспрошаю. Вроде был у Ивановны, ногу-от ломала по той весне, должон остаться. Петрович ей самолично стругал, — рассуждал дядь Вася, глядя на то, как я организовываю пространство для гостьи. — А что Егорка уходит, так-то правильно. Языки у наши баб, знаешь, какие? У-у-у! Не знаешь, то-то жеж! Так ославят, вовек не отмоешься! — заверил Беспалов сердитую Лизу.