Учитель
Шрифт:
– Почему?
– спросил Николас.
– Вам сколько вареников?
– Мне штучки три. Этого будет достаточно.
– Сколько?!
– Николас едва не выронил из рук кулек с варениками.
– Александр Петрович, простите, но вы, наверное, издеваетесь? Кто ж наесться тремя маленькими варениками?
– Нет, я не издеваюсь, - старик мотнул головой и посмотрел на молодого человека. В глазах его застыли слезы.
– Простите, - пробормотал Николас.
– Я не хотел вас обидеть.
– Нет, нет, не беспокойся. Я не обиделся. Я... я просто подумал о животных.
– А, ну тогда нормально, - Николас развернулся и принялся бросать вареники в кипящую воду. Старик улыбнулся, заметив, как Николас бросил в кастрюлю три вареника с картошкой, затем помедлил немного и бросил
– Ты спрашивал, мой друг, почему человек, который живет сердцем, никогда не причинит боль и страдания живому существу? Я отвечу тебе. Потому что сердце - вместилище добра и мудрости, любви и сострадания. Желания сердца - творить и помогать, любить и заботится. В сердце нет места желаниям сеять боль, страдания и разрушения. Если их и можно где-то найти, так только у себя в голове.
– Но я же не убиваю никого, не мучаю, не заставляю страдать, - попытался оправдаться Николас.
– Но разве человек, который помогает совершить преступление, не виновен так же, как и тот, кто совершает его? Разве может быть истина в том, что заставляет страдать? Говорят, животные, когда их ведут на бойню, чувствуют свою смерть. Мое сердце готово разорваться от боли, едва я представляю эту картину, - старик смахнул слезу со щеки.
– Кто дал право человеку убивать живое существо? Не тот ли, кто разрушил Содом и Гоморру, показал пример? Когда человек ест себе подобного, его наказывают. Когда он ест менее разумное существо, его поощряют. Но существует ли здесь разница? Не одно ли и то же преступление совершает тот, кто поедает плоть любого живого существа? Разве мудро считать разумность критерием для определения того, что есть, а что не есть? Не мудрее ли руководствоваться критериями доброты: живой организм или нет, чувствует ли он или нет? Человек печется о правах человека, но плюет на права животных, в каждой подворотне кричит о равенстве и в то же время не признает равенства между собой и животными. Где здесь мудрость? Где здесь жизнь сердцем? Только разум, только он мог возвысить себя, только он мог поставить себя над другими. Человеческий разум, - жестокий, холодный, эгоистичный. Я же знаю одно: не я породил, не мне и убивать. Причиняя боль другому, я причиняю ее себе, своему сердцу, а я не хочу делать себе больно. Я слишком люблю себя, чтобы вытворять с собой такое. Я люблю себя, люблю животных, люблю окружающий мир, люблю других людей, даже тех, кто живет разумом. Я живу сердцем. Этим все сказано.
– Merde!
– пронеслось по кухне восклицание Николаса.
– Я же забыл про вареники и пельмени!
Николас стоял оперевшись о столешницу и слушал старика, когда резко развернулся к плите. Выключив газ, он схватил полотенце и снял крышку с кастрюль. Бросив их на столешницу, молодой человек склонился над кастрюлями.
– Сойдет, - кивнул он.
– Вареники немного разварились.
– Это не беда, - улыбка тронула губы старика.
Николас достал тарелки. В одну из них он выложил вареники, в другую - пельмени.
– На вид неплохо, - Николас ухмыльнулся и поставил перед стариком тарелку с варениками.
– Да, выглядят неплохо, - старик улыбнулся, взглянув на тарелку перед собой. В тарелке лежало шесть разварившихся вареника.
– У меня где-то была баночка с медом, - Николас открыл кухонный шкаф.
– Где-то здесь была. А вот она.
– Не стоит беспокоиться, - продолжал улыбаться старик.
– Мне и того, что в тарелке хватит.
– Та ну, Александр Петрович, не говорите глупости. Подсластите вареники, они вкуснее будут. Или есть мед - тоже противоречит жизни сердцем?
– Николас закрыл дверцы кухонного шкафа и поставил перед стариком баночку с медом.
– Нет, против меда я ничего не имею.
– Вот и хорошо, - сказал Николас, затем достал из холодильника кетчуп, майонез и баночку шпрот.
– Не знаю, как можно наесться шестью маленькими варениками. Мне и пельменей мало будет.
Николас поставил на стол тарелку с пельменями, обильно полил пельмени кетчупом, сверху майонезом, после чего открыл шпроты
и сел за стол.– Хлеба все же не хватает, но ничего завтра куплю.
Старик посмотрел на тарелку с пельменями перед Николасом и почувствовал, как ему снова становится дурно. Он закрыл глаза и медленно набрал полную грудь воздуха. Также медленно он его выдохнул. Дурнота ушла, но вид пельменей, укрытых майонезов и кетчупом, словно земля кровавым снегом, все еще стоял перед глазами. Старик не понимал, как можно есть такую еду. То, что она была вредной, он нисколько не сомневался. Только человек, который не любит себя может есть еду, которая разрушает его организм.
– О!
– воскликнул Николас.
– А как насчет выпить за знакомство. У меня есть в баре несколько бутылочек коньяка и вина.
– Спасибо, но я не пью, - отозвался старик и поискал глазами вилку.
– Я слишком люблю себя, чтобы есть или пить, то, что разрушает мой организм... Мой друг, а где я могу взять вилку?
– Прошу прощения, - Николас поднялся из-за стола и достал из кухонного шкафчика две вилки. Вернувшись за стол, он положил перед стариком вилку и сказал:
– Это... э-э-э... тоже жизнь сердцем? Не употреблять алкоголь.
– Конечно. Без любви к себе не будет любви ни к кому другому.
– Хм, - Николас перемешал содержимое тарелки и принялся за еду.
Старик налил немного меда из баночки себе в тарелку и тоже начал есть. Ели молча. Старик время от времени отрывал взгляд от тарелки и смотрел в окно. На улице было тихо и темно. Солнце зашло, на небо высыпали звезды, среди которых сиял бледный диск луны. Прохладный ветерок ворвался в открытую форточку и всколыхнул тюль.
Николас вяло водил вилкой над тарелкой, вылавливая из красно-белого океана пельмени. Ел он без видимого удовольствия. Взгляд его ни на секунду не отрывался от тарелки. Когда же последний пельмень был выловлен, Николас положил руку на живот и пробормотал:
– Мне кажется, я переел.
Старик только усмехнулся. Он знал, что человеческий разум жаден. Чрезмерное употребление пищи наравне с жаждой наживы - лучшее тому подтверждение.
– Александр Петрович, - Николас посмотрел на старика.
– Что значит любить себя?
– Любить себя?
– переспросил старик.
– Это значит относиться к себе так, словно ты самая редкая на планете драгоценность, принимать себя таким, какой ты есть, со всеми недостатками и достоинствами, стремиться к тому, чтобы раскрыть свою уникальность, в будущем стать более совершенным существом, чем являешься в настоящем, беречь себя, заботиться о себе, своем здоровье, чтобы прожить как можно дольше на планете, ведь так у тебя будет больше времени, чтобы достичь совершенства или, по крайней мере, приблизиться к нему.
– А что значит достичь совершенства? О каком совершенстве вы говорите?
– Я говорю о человеческом совершенстве. О том совершенстве, которое позволяет человеческому организму приблизиться к совершенству матушки-природы. За последнее время я много думал о человеческом совершенстве. Что это? Как узнать становишься ли ты совершеннее? Как узнать достиг ли ты совершенства?
– Очень интересные вопросы, - заметил Николас, вздыхая от переедания.
– С удовольствие послушал бы ваши ответы на них. Но для этого предлагаю переместиться в зал, в более располагающее для беседы помещение. Признаться, мне захотелось полежать после еды.
– Хорошо, - старик кивнул головой.
– Но сначала я хотел бы помыть посуду.
– Та оставьте, я потом помою.
– Потом может никогда не наступить, - улыбнулся старик, вставая из-за стола и направляясь к раковине с тарелкой в руках.
– Ваше дело, - Николас пожал плечами.
– А я свою тарелку потом помою. Желудок разболелся. Пойду, прилягу, а вы не задерживайтесь. Мне очень интересно узнать ваши мысли по поводу совершенства. Мне кажется, я от него отдалился.
Николас покинул кухню. Старик же помыл свои тарелку и вилку, не оставил без внимания и тарелку с вилкой Николаса. Покончив с мытьем, старик вытер руки полотенцем, после чего спрятал баночку со шпротами в холодильник, а с медом - в кухонный шкафчик. Наведя порядок на столе, старик вышел из кухни.