Удача любит смелых

«Млять», — мысленно выругался я. — «Предчувствие Ашота не обмануло. Нострадамус армянский, черт его побери».

Колоритные рожи и синие специфические наколки на предплечьях и пальцах выдавали бывалых урок. Впереди стоял высокий худой парень. Он явно был главным. Остальные урки держались сзади, готовые в любой момент, включиться в разборку. И, похоже, были вооружены. Несмотря на летнюю жару, все в нехорошо топорщившихся пиджаках и мастерках, выдававших наличие колюще-режущего, ударно-дробящего, а может и огнестрельного оружия. Главный зловеще скалился, сверкая железными зубами. Точно, наркоман со стажем. Изнеможенное морщинистое лицо, черные круги под глазами, дерганые движения не позволяли ошибиться. Видал я таких персонажей в восьмидесятые и девяностые. Все были беспредельщиками и плохо кончили.

Пауза затягивалась. Зрачки-булавки, не моргая, глядели, на истекающего потом и трясущегося от страха замминистра.

— Ну здравствуй, Вартан, — наконец торжествующе проскрипел наркет. — Вот мы и встретились. Теперь я с тебя за всё спрошу.

Примечания:

Кнерек хари — прости, отец (армянск.).

Жира излишки довлеют над нами, — пародия на «Варшавянку» неизвестного автора

Тикин — уважительное обращение к женщине (армянск.)

Глава 24

— Рубен, что тебе нужно? — обреченно прохрипел замминистра, массируя грудь.

— А ты не знаешь? — ухмыльнулся железнозубый. — Совсем зажрался, пузатый, людей не уважаешь, всё под себя гребешь. Моих людей посылаешь, со мной встречаться отказываешься. Племянницу товарища совратил, за это тоже придётся ответить.

— Я на общак исправно засылаю, — возразил Вартан Оганесович. — Десять процентов, как положено. Тебе Лечи Сухумский должен был всё на пальцах раскидать. А насчёт племянницы. Она уже взрослая — 19 лет. И кто, кого совратил, это ещё большой вопрос.

— Что он должен был мне раскидать? — насмешливо скривил губы Карен. — Он — вор, и я — вор. А ты барыга, твоё дело — лавэ откидывать и братву греть. И не десять процентов, а двадцать. Я так решил.

— Ты вообще обезумел, Рубен, — вмешалась в разговор мадам. — В семьдесят девятом на сходке в Кисловодске все решили. Десять процентов нужно отсылать братве. И мы их отдаем. Ещё с тех времён, когда Вартан Оганесович руководил ЦУМом. Тебе же сказали, перетри с Сухумским. Он тебе популярно объяснит.

— Мне твой Сухумский по барабану, — окрысился наркоман. — А на таких как Черкас, Кутузов и подобную публику тем более ложить. Бриллиант, всё по понятиям раскидал. Суки, они и есть суки. Людское отринули: формой себя опомоили. Подментёныши позорные.

— Полегче на поворотах, Рубен, — возразил замминистра.

Он явно боялся оппонента, но немного пришел в себя:

— Там не только Черкас и Кутузов были. Очень много авторитетных воров под этим раскладом подписались. С Кавказа тоже.

— Мне плевать, — скривился железнозубый. — Я закон знаю, по которому люди живут. С барыгами договоров быть не может. Вы овцы — вам шерсть наращивать и жир нагуливать. Мы воры. Наше дело — шерсть стричь и вас на мясо пускать. Поэтому двадцать процентов. И не Лере Сухумскому, а мне передашь. А с ним я договорюсь, по-братски. И потом есть у меня к тебе ещё одна предъява. Самвел жалуется, что ты его младшую сестру испортил, поломал девке судьбу. Ещё и взял её насильно. Придётся за это ответить.

— Что ты несёшь? — Вардана Оганесовича бросило в пот. — Ты о Лали? Все по взаимному согласию было. И она уже совершеннолетняя. Девятнадцать скоро исполнится.

— Мне другое рассказывают, — ухмыльнулся Рубен. — Ты девчонку изнасиловал. Она тебя даже расцарапала всего. За этот беспредел могу тебя завалить. Никто из воров слова не скажет, я в своем праве. А ментам это доказать ещё надо. И если даже по этапу пойду, переживать не буду, не впервой. И на зоне жить можно, если закон соблюдать и не крысятничать.

— Ты, вообще берега попутал, Рубен? — возмутилась Каринэ. — Твою Лали полгорода отымело, а другая половина своей очереди ждёт. Какое изнасилование, побойся бога. Она с пятнадцати лет по членам скачет, с одного на другой перепрыгивает. Вы эту шалаву специально под Вартана подложили, чтобы денег срубить. Думаешь, этого никто не поймёт? Ошибаешься. Сухумский с тебя за такие подставы лично спросит. И не только он. Ты забыл, кто такой Вартан Оганесович?! Наркота последние мозги отшибла?! Менты тебя будут как волка гнать, пока не застрелят «при попытке к бегству».

— Слишком много метлой машешь Каринэ, — злобно прищурился железнозубый. — Не дело бабе в мужские базары влазить. В первый раз я тебя простил. Теперь буду жизни учить. Миня, тащи её в машину, присмотри, чтобы никуда не свалила. Повезем её на хазу. Будем тебя, подстилка министерская драть во все щели, чтобы поняла на кого можно пасть разевать, а на кого нет.

Долговязый сявка протянул костлявую руку к женщине. Каринэ побелела и испуганно отпрянула в сторону. Между костяшками и запястьем урки, глумливо скалилась кошачья морда. Надпись — КОТ, «коренной обитатель тюрьмы», подтверждала бурную биографию сидельца.

— Руки от неё убери, чёрт, — лениво бросил я.

Долговязый развернулся. Достать сразу он меня не мог, поскольку вся компания стояла напротив прямоугольного стола, а я сидел за Ашотом.

— Чё ты вякнул? — изумился он. Рука бандита медленно заползла в карман. Остальные блатные тоже напряглись. Вжикнули расстегнутые молнии мастерок, распахнулись полы пиджаков. У одного из бандитов, такого же наркомана с сальными растрепанными волосами, заметил торчащую из-под ремня рукоять «нагана», а у крепыша сзади рукоять тесака»-свинореза в широком кожаном чехле на поясе.

Ашот медленно запустил ладонь в приоткрытую сумку. Там вместе со шмотками лежала любимая телескопическая дубинка товарища, которую он, мучимый дурными предчувствиями, взял «на всякий случай». Я придержал его за предплечье, давая понять: ещё не время.

Долговязый шагнул ко мне, по-прежнему держа руку в кармане.

— Остынь, Миня, — скомандовал главарь, с интересом рассматривая меня. Зацепился взглядом за виднеющуюся из-под расстегнутого ворота рубашки оскаленную бычью морду, прошелся глазами по синему перстню с белым крестом на указательном и с черным квадратом на среднем пальце.