Удача в подарок, неприятности в комплекте

Пока я строил предположения, кто, на кого и почему мог напасть, Ольга, словно изящная мраморная статуя, замерла у лестницы, специально выбрав местечко потемнее, дабы её не сразу можно было заметить. Не доверяла тому, кто её пригласил, или просто старалась всеми силами избежать огласки? Варианты возможны оба, один ничуть не исключает другого. Блин, как же мне нравятся эти милые семейства, в которых у каждого члена семьи шкафы битком набиты скелетами! А с виду всё так чинно и благородно, даже не подумаешь ничего дурного, лицемеры несчастные, революции на них нет! Я вспомнил, что до переворотов и потрясений осталось не так уж и много времени, выдохнул через плотно стиснутые зубы и посмотрел на Ольгу, начавшую нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Мда, тот, кого она ждёт, явно не спешит на встречу, интересно, почему? Показывает свою власть или что-то задержало? В голове всплыл старый анекдот про киллера, который говорит, что клиент задерживается, и сердобольно уточняет, не случилось ли с ним чего. Право слово, нехорошо опаздывать, у меня уже руки неметь начали, а голова гудит, словно церковный колокол на Пасху. И прервать видение не получается, оно держит сильнее капкана!

Я повёл плечами, крепко стиснул кулаки и сразу же разжал их, растопырив пальцы, чтобы хоть немного согреть руки. Проверенное упражнение в этот раз дало сбой, ещё и тошнота подкатила, во рту появился неприятный вкус желчи. Зашибись, так и вижу заголовки: «Следователь умер в засаде, поджидая преступника!» А как рады будут слуги, когда найдут моё бездыханное тело, какими добрыми словами проводят меня в последний путь. И Софья Витольдовна тоже будет в диком восторге от перспективы объясняться с полицией по поводу моей смерти, а потом ещё и тратиться на упокоение моих бренных останков. Хотя с этой дамы станется и тишком в саду труп прикопать, госпожа Абрамова не обременена излишними сантиментами и суевериями. Если кого в доме и огорчит моя смерть, так только Елизавету Андреевну, хотя и она, без сомнения, быстро утешится в объятиях своего жениха. На миг лишь представив себе госпожу Соколову в руках Петра Игнатьевича, я рассвирепел так, что даже тошнота и головная боль отступили. Нет, всё-таки правильно люди говорят, что назло кому-то человек способен совершить гораздо больше, чем во имя добра и справедливости. Тем более что понятие о справедливости у каждого своё, да и о добре, впрочем, тоже. И пусть я сто раз уже твердил, что между мной и Елизаветой Андреевной нет и не может быть ничего общего, ревность это нисколько не укрощает. Я как собака на сене: приложил все силы, чтобы оттолкнуть от себя барышню, но при этом готов убить любого, кто дерзнёт к ней подступиться. Кажется, именно так и начинается психоз, ещё немного и буду с волками на луну выть и по всему дому с топором бегать, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог.

Я передёрнулся, словно мне за шиворот ледышку бросили, и опять посмотрел на Ольгу. Госпожа Игнатовская потеряла остатки терпения и начала расхаживать у лестницы, стискивая кулачки и что-то невнятно бормоча себе под нос. Красивое личико исказилось от гнева, волосы растрепались, и миловидная нежная девушка стала похожа на злобную ведьму или же попавшую в плен к деверю леди Винтер из романа Дюма «Три мушкетёра». Когда Ольга Георгиевна в очередной раз крутенько развернулась, оказавшись спиной к лестнице, из тёмного закутка у перил выскользнула фигура в темном плаще и капюшоне, надвинутом так, что лица было не разглядеть. Я подался вперёд, пытаясь рассмотреть нападавшего, но, увы, проклятый плащ скрадывал очертания фигуры, даже высунувшиеся, точно две змеи, из складок плаща руки были затянуты в тёмные перчатки. Незнакомец, а может, незнакомка, со всей силой толкнул Ольгу Георгиевну в спину. Барышня отчаянно вскрикнула, взбудоражив этим воплем весь дом, и рухнула на пол, приложившись головой о витую ножку небольшого крепкого столика, на котором стояла широкая вазочка с цветами. Злодей дёрнулся было к девице, но тут же отпрянул, услышав стук и скрип открывающихся дверей, заспанные встревоженные голоса и шарканье ног. Слуги и родственники госпожи Абрамовой спешили на шум, вынудив преступника поспешно ретироваться и тем самым сохранив жизнь Ольге Георгиевне.

Видение пропало, оставив после себя слабость в ногах, головокружение, пелену перед глазами, тошноту и потерю чувствительности в руках. Полный джентельменский набор, чёрт бы его подрал! Я кое-как выпрямился и поплёлся к себе, толком ничего не видя перед собой и закладывая такие фигуры высшего пилотажа, что все лётчики мира, глядя на меня, рыдали бы от зависти. К счастью, каким бы долгим ни был путь, рано или поздно и ему приходит конец. Я толкнул дверь, самым позорным образом споткнулся о порог и рухнул, в последний момент успев кое-как сгруппироваться и спасти лицо от страстного поцелуя с полом. Господи, какое счастье, я дома, можно спать! Я закрыл глаза и провалился в сон, словно в бездонную чёрную дыру, какой так любил пугать преподаватель по астрономии.

Пробуждение было резким, словно кто-то тумблер повернул. Честное слово, я себя даже киборгом почувствовал, р-р-раз и система готова к работе! Я распахнул глаза, готовый в прямом смысле слова горы свернуть или весь мир обнять, да так и замер, ошалело осматриваясь по сторонам и с трудом удерживаясь от мата, который и сам по себе неприличен, а уж в данных покоях и вовсе неуместен. Это же девичья спальня, более того, не горничной, что было бы не так и плохо, а Лизы! Проклятый дар сыграл со мной злую шутку: мне было так плохо, что я и сам не заметил, как приполз к Елизавете Андреевне. Три тысячи чертей, страшно даже представить, что она обо мне подумала! В лучшем случае решила, что я заурядный алокоголик, в худшем могла и за маньяка принять. Хотя нет, госпожа Соколова поняла всё правильно, иначе я проснулся бы не в её комнате, а в камере, а то и вообще не проснулся бы, меня бы просто тихо придушили и в выгребной яме прикопали, чтобы вонь от разлагающегося тела замаскировать. Вот же блин горелый, что мне теперь делать-то?! Я обхватил голову руками, страстно мечтая провалиться сквозь землю, вернуться в двадцать первый век, испариться, лишь бы не встречаться с Лизой. Господи, как мне ей теперь в глаза-то смотреть?! Сначала сам послал, далеко и надолго, отчитав как малолетку неразумную, потом сам же мало не на коленях к ней приполз. Самостоятельный, ё-прст!

Дверь чуть слышно скрипнула, заставив меня приглушённо застонать и с трудом побороть трусливое желание спрятаться с головой под одеяло, точно перепуганному страусу. Блин, нет, ну надо же было так влипнуть! Проклятая Алеся, сожгу эту ведьму к чёртовой матери! И цыганку, всучившую мне эту чёртову подвеску, голыми руками задушу! И вообще, всех убью, один останусь!

– Возьмите, Алексей Михайлович, - прозвенел над ухом Лизин голосок, заставив меня содрогнуться от безжалостных, словно лесные осы, уколов совести, - это должно помочь. Дядюшка, Василий Харитонович, когда под утро домой возвращается, непременно сию настойку употребляет. Как он говорит, для прояснения разума и обретения сил телесных и духовных. Уверена: Вам она тоже поможет.

Милая моя, мне сейчас только цианистый калий поможет да ещё мышьяк. В крайнем случае, метиловый спирт тоже подойдёт.

Кровать чуть приметно прогнулась, госпожа Соколова села рядом, осторожно положила мне на плечо свою ручку, спросила сердобольно:

– Может, врача позвать? Вам плохо, да?

Всё, хватит прятаться, ты не страус, а мужчина, так что будь любезен отвечать за свои поступки. Я уронил руки на колени, сгорбился, криво усмехнулся, не в силах заглянуть в зелёные глаза сидящей рядом со мной барышни:

– Мне стыдно. Сначала отчитал Вас, словно дитя неразумное, потом вломился к Вам посреди ночи, разбудил, напугал, выгнал из комнаты…

– Ну что Вы, - нежная ручка коснулась моей щеки, погладила ласково и робко, словно бабочка крылом коснулась, - я ничуть не испугалась. То есть сначала, конечно, было немного страшно, а потом, когда я поняла, что это Вы, сразу успокоилась.

Я недоверчиво хмыкнул. Угу, конечно, успокоилась она, увидев меня в своей спальне.

– Правда-правда, я вас ни капельки не боюсь, я знаю, что Вы мне ничего плохого не сделаете, - прощебетала Лиза и опять погладила меня по щеке, уже увереннее.

Эх, девочка, знала бы ты, что именно я хочу с тобой сделать… Перед глазами всплыли страницы подаренной Сашкой на нашу с Ликой свадьбу «Камасутры», я крепко зажмурился, прогоняя непристойные видения, и выдавил:

– Осмелюсь заметить, Елизавета Андреевна, вы подвергаете себя риску, оставаясь наедине со мной.

На щеках госпожи Соколовой проступил нежный румянец, губки дрогнули, в глазах сверкнул огонёк, нежный голосок чуть охрип, выдавая волнение:

– Я Вас не понимаю, Алексей Михайлович.

Угу, конечно, а я такой наивный, что даже поверил! Только вот у меня нет ни малейшего желания играть и лукавить. Я пристально посмотрел на госпожу Соколову:

– Вы меня прекрасно понимаете, сударыня.

– Я… - Лиза запнулась, отчаянно покраснела, облизнула губки, глядя на меня беспомощно и удивительно маняще.

Выдержка, которой я раньше так гордился, в который уже раз дала сбой, я хрипло застонал, прижал девушку к себе и принялся осыпать поцелуями её лицо, шею, волосы, лихорадочно шепча:

– Лизонька, что же ты со мной делаешь… Я же с ума схожу от тебя, родная…

Разумом я понимал, что Елизавета Андреевна неизбежно возмутиться такой вольностью, вырвется и прикажет слугам выкинуть меня вон, но в глубине души жила шальная надежда на то, что я ей тоже небезразличен.

Пелену страсти разорвал почтительный стук в дверь и голос горничной, возвестившей, что через двадцать минут Софья Витольдовна ждёт в столовой на завтрак. Мы с Лизой отпрянули друг от друга, тяжело дыша и отводя взгляд. Чёрт, да что же меня так срывает в её присутствии?! Пусть и не сразу, мозг думать категорически не желал, передав бразды правления сердцу, но я смог-таки найти объяснение происходящему: