Удар током
Шрифт:
Петрушевский вышел из трамвая, сразу нашёл нужный дом. Это был образец сталинского неоклассицизма, заложенный ещё до войны и сохранившийся во время блокады. Возникла аналогия со своей сталинской пятиэтажкой на Нейшлотском, но уже послевоенной постройки. Дверь открыла миловидная женщина по возрасту напоминающая скорей старшую сестру, чем маму именинника.
– Здравствуйте, Димочка! Ничего, что так к вам обращаюсь? После той страшной истории, я иначе вас не называю, всё просила сына познакомить со своим спасителем. Меня зовут Нина Георгиевна, проходите, пожалуйста, вот тапочки.
Петрушевский, поставил свёрток с подарком, конфеты и шампанское, скинул пальто и зимнюю
– В узком кругу спокойней и приятней. На работе поздравили, а дальних родственников, которых сам толком не знаю, не приглашал. Мама давай тост.
Чокнулись: мужчины пили водку, Нина Георгиевна потягивала кагор, а невостребованное шампанское сиротливо маячило на середине стола. Разговор завязался не сразу, медленно раскручиваясь на заходах алкоголя под хорошую закуску. Нина Георгиевна мягко интересовалась работой Петрушевского, его увлечениями, родителями, а про себя удивлялась, что может связывать её состоявшегося сына и подростка, которому недавно исполнилось восемнадцать. С другой стороны, это повод как-то отблагодарить юношу за геройский поступок.
– У вас, Дмитрий, всё впереди. А я вот преподаю историю и политэкономию. Пенсия не за горами, но пока всё хорошо. Правда, Витенька?
– Конечно, мама. Мы пойдём с Димой покурим, ладно?
На лестничной площадке примостились на подоконнике, пустая банка из-под консервов служила пепельницей для сознательных курильщиков из соседних квартир. После выпитого обоим стало хорошо и тянуло на разговоры.
– А ты знаешь, что с 2013 года в Российской Федерации, начал действовать закон, запрещающий курение в общественных местах. Производителей сигарет обязали печатать на пачках предупредительные надписи. Кроме того вступил в силу запрет на любую рекламу табака. Минзрав озаботился здоровьем россиян, но бизнес цепко держится за свои прибыли: табачное лобби в органах власти, взятки и всяческие ухищрения, сводят на нет благие намерения. Ещё раньше, в августе 1990 года, закрыли почти все табачные фабрики на профилактику и грянули табачные бунты. Разъярённые толпы перекрыли Невский проспект, а в Москве начали переворачивать и жечь киоски.
– Ну ты наговорил! И что штрафовали за нарушения?
– Точно не помню, кажется пятьсот рублей, по теперешним деньгам около полутора рублей. Но что-то не помню громких случаев со штрафами. Как дымили, так осталось. Кто захотел, тот бросил. Мы с женой, например, завязали в десятом году и ни разу не пожалели.
– Постой, постой! С твоих слов получается, что цены выросли в триста раз?! Это что же, хлеб в будущем стоит больше сорока рублей за буханку?
– Примерно так, я не экономист, обычно отслеживается изменение цен и покупательная способность граждан. Вот цифры по памяти: сейчас на условную среднюю заплату в СССР можно купить одиннадцать тысяч коробков спичек, - Петрушевский задумчиво пожевал губами, в уме прикидывая цифры, - а в нашем с тобой будущем - три тысячи, то есть среднюю зарплату по России, на моё возвращение из шестнадцатого года. А это снижение покупательского уровня почти в четыре раза.
– Однако, выходит, сейчас совсем неплохо жить? На государственной службе я спичек могу приобрести куда как больше.
– рассмеялся Соболев и шутливо толкнул в плечо Димитрия.
– Но предпочту потратить их по другому. Вот, коплю на машину, мамин “Москвич” без ремонта не
– Чего-чего, а в будущем легковушек хоть залейся: отечественные и иномарки, пикапы, грузовики, внедорожники, но цены кусачие, доживёшь узнаешь.
Покурили. Вернулись в квартиру именинника. За чаем разговор о будущем и настоящем продолжился. Нина Георгиевна слушала болтовню в полуха, больше любуясь сыном, добившимся к 25-летнему юбилею учёной степени, интересной работы и особых привилегий от службы в Конторе. Но в какой-то момент напряглась, когда в запальчивости гость заговорил о вещах малопонятных и в чём-то крамольных:
– Я тебе отвечаю, система к началу девяностых себя изживёт, безумная гонка вооружений убьёт экономику страны, Горбачёв подведёт страну к развалу, а пьяница Борька поставит крест на СССР!
Увидев негодующий взгляд куратора, замолчал, но было поздно, Нина Геогиевна уставилась на говоруна Петрушевского:
– Простите, что вмешиваюсь, Дима, но вы рассуждаете как диссидент. Что значит система изжила себя? Имя Горбачёва знаю, нынче второй секретарь Ставропольского крайкома КПСС, встречалась на курсах повышения квалификации в Высшей партийной школе и причём тут он? Поделитесь, пожалуйста, а “пьяница Борька”, что за персонаж?
– Видите ли, Нина Георгиевна, это плод моих фантазий, не обращайте внимания, я много читаю политической и исторической литературы. Свои прогнозы не афиширую, если вот только в узком кругу среди друзей… В смысле, здесь на кухне. Я могу лишь предполагать, как будет развиваться политическая история нашей страны. Кто может стать Генеральным секретарём, как будет формироваться внешняя политика СССР, экономическая картина будущего, культурные и технические перспективы. Где-то так, не обращайте внимания. Ой, уже поздно, я пожалуй пойду. Спасибо вам за вечер, только руки сполосну, куда мне пройти?
Нина Георгиевна собралась ещё что-то спросить, но остановилась и растерянно произнесла:
– Конечно, Дима. Ванная по коридору направо.
Когда Петрушевский вышел, она вперилась в сына:
– Это что за разговоры?! Кого ты привёл?
– Мам, только между нами: Дима у нас в штате, консультант с неповторимыми способностями, таких единицы. Что сболтнул лишнее, забудь, а я ему выволочку ещё устрою.
– Да, что ты, Витя! Не надо ругать, такой молодой, я же не знала. И что бы там не говорил, он спас тебе жизнь, за это на многое можно закрыть глаза. Извини, сынок.
На улице, Соболев накинулся на приятеля:
– Ты, что охренел, Дима? Мать преподаёт историю и политэкономию в Таврическом, ну ты слышал, в Высшей Партийной школе, а до этого работала в секретариате Смольного. Она коммунист, член комитета партийного контроля вуза. А ты ей такое вывалил.
– Каюсь, Витя, прости дурака. Не даёт покоя будущее, ты просто сам не знаешь, какие катаклизмы испытает страна. Я многое изложил в Москве, очень надеюсь, что вся моя информация уйдёт наверх в ЦК и там примут меры. Но хочется чем-то помочь и увидеть реальные результаты.
– А как ты себе это представляешь, Дим? Как по твоему в Политбюро должны реагировать? Организовать партийные чистки, сажать пачками взяточников и вредителей, издавать революционные указы, менять Конституцию СССР и с разбегу установить демократический режим? Сам понимаешь, что это бред. Если что-то и происходит, мы об этом никогда не узнаем. Там не дураки сидят, разберутся. Подразделение лишь сигнализирует и занимается прямыми обязанностями, а политика не наша епархия. Ты оказываешь неоценимую помощь, за что огромное спасибо, но не надо трепать языком где попало, ведь это часть нашего договора.