Уездный город С***

— Мама! — окликнула она наконец, чувствуя себя донельзя глупо и почти уже злясь на это. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: — Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.

Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.

— Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!

Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно выбранная ею тактика оказалась верной: совместно занявшись пустяковым, но приятным — даже для такой своеобразной особы, как вещевичка, — делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её, стоило принять как данность отъезд Алечки, приобретали с каждой минутой всё более светлый оттенок.

Да, за службу свою Аэлита ухватилась крепко, а отпускать её в новую, самостоятельную, жизнь было боязно. Но с другой стороны, стоило приглядеться, и делалось ясно: её-то собственная мысль тоже оказалась верной. И хоть отругала она только что в сердцах поручика, но ведь и по лицу, и по манере его видно было — хороший мужчина, и прав Лёвушка, нет решительно никакого повода сомневаться в чести и благородстве Титова. Ясно ведь, ничего лишнего с Алечкой себе не позволяет: эвон как к пигалице уважительно, по имени-отчеству, без фамильярности.

Но главное, слишком горячо для простого сослуживца и приятеля он принимает участие в судьбе молодой девушки, хотя и видно, как не хочется ему совать нос в семейные дела. И глядит на Алечку уж так ласково, наглядеться не может. И сама Аэлита на диво с ним покладиста, вон как слушается, словно бы и не она это вовсе…

В общем, Людмила Викторовна приняла, может, не самую ответственную, но по-житейски мудрую точку зрения: что Бог ни делает, всё к лучшему. Перекрестившись на красный угол и поцеловав нательный крест, в мыслях попросила уберечь дочку и вразумить и помогла той не забыть ни одной нужной мелочи.

Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.

— К чему это? — растерялась женщина.

— На всякий случай, — чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.

Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против еще одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс, конечно, попыталась высказаться, что ей никто не указ и вообще она уже вполне взрослая, но Натан, во избежание ссоры, успокоил Проклову, что родители поставлены в известность и никакого побега не было.

Женщина на том успокоилась и, прихватив с собой Аэлиту и оставив поручика кипятить воду, отправилась прибираться. Брамс, конечно, строила недовольные рожи, но отказаться помочь старому человеку не позволила совесть.

С уборкой общими усилиями управились быстро, да и было её немного — пыль протереть да вынести кое-какой хлам в сарай, для чего вновь ангажировали грубую силу в лице Титова. Тот больше стремился заняться письмами и дневниками покойницы, но стоически терпел: в конце концов, именно он навязал Прокловой такое вот развлечение.

Сама Марфа Ивановна на Аэлиту поглядывала поначалу насторожённо, изучающе, оценивая и прикидывая, что она за особа такая. Вчерашний демарш упрямой девицы Проклову рассердил, она искренне полагала, что вещевичку просто мало пороли в детстве, вот и отбилась от рук. Но, немного приглядевшись к ней и понаблюдав за их общением с поручиком, к которому успела всерьёз привязаться за прошедшие дни, совершенно успокоилась и смягчилась. Решила, что девица хоть и дурная, но невредная, добрая и честная, а это куда лучше, чем покладистая хитрая дрянь.

А когда молодые люди оказывались рядом, то Проклова и вовсе бросала на них насмешливые, снисходительные взгляды, прикидывая украдкой, где и как гулять свадьбу. Хорошо бы погода тёплая была, можно тогда столы на улице поставить…

К счастью, ни Титов, ни вещевичка не подозревали о мыслях хозяйки и оттого пребывали в покое. После уборки все обитатели дома собрались в большой комнате за чаем, и посиделки оказались, на удивление, как-то по-семейному уютными. Марфа Ивановна вязала цветастый половичок из старых, негодных тряпок, разрезанных на полосы, Титов наконец добрался до улик, а Брамс, которая всё равно не могла понять с письмами и не понимала, что именно там нужно искать, занялась наконец своей докторской работой, к которой не притрагивалась уже с неделю или того больше.

Просидели в тишине с полтора часа, до ночи, а там Проклова, поворчав для порядка на не желающую угомониться молодёжь, принялась собираться ко сну. Правда, и шагу ступить из комнаты не успела, как в дверь громко постучали.

— Кого еще на ночь глядя принесло? — удивилась она.

— Давайте я открою, — предложил Титов, аккуратно складывая письма, но хозяйка только махнула на него рукой.

— Да сиди уж, куда подорвался! Небось, соседке чего понадобилось, — решила старушка и шмыгнула в сени.

Говорили негромко и недолго, и Натан, чутко прислушиваясь на предмет каких-то неприятностей, разобрал только, что поздний гость — мужчина. А после в комнату вернулась хозяйка и сообщила с искренним удивлением:

— Это к тебе, касатик. Парень какой-то молодой, видный. В дом проходить наотрез отказался, — развела руками Проклова.

— Говорил же, надо мне идти, — усмехнулся Титов, совершенно уверенный, что беспокоят его по делам службы. Правда, по каким именно, он задуматься не успел и обеспокоиться, конечно, тоже: выйдя на крыльцо, с искренним изумлением обнаружил там не городового и даже не кого-нибудь из служащих уголовного сыска, а лишь единожды виденного магистра-математика из Федорки. В неярком свете фонарей рассмотреть того внимательно не получалось, но поручик всё равно узнал.

— Добрый вечер, — не скрывая растерянности, поздоровался Натан, прикрывая входную дверь, и спустился с низкого крыльца. — Чем могу быть полезен? Что-то случилось? — предположил он.

Единственным на взгляд Титова разумным объяснением такого визита являлось некое щекотливое дело, лежащее в компетенции полиции, которое молодой человек не решился доверить случайному городовому и потому явился к единственному знакомому сыскарю. Прежде с поручиком такое случалось неоднократно, и подобных просителей он прекрасно понимал.

Но угадал Титов только в одном: дело и впрямь оказалось щекотливым.

— Я хочу поговорить с вами об Аэлите, — твёрдо заявил молодой человек. Рослый, плечистый, он был крупнее и выше жилистого Натана, что, кажется, добавляло ему уверенности.

— Что она опять натворила? — усмехнулся поручик. Впрочем, он уже догадался, какого рода беседа его ожидает, просто не желал облегчать гостю задачу.

— Какие у вас с ней отношения? — в лоб спросил математик, чьё имя Титов силился и никак не мог вспомнить.