Уездный город С***

В общем, конечно, всё было ясно. Влюблённый (судя по равнодушию Брамс, безответно) Шорин, несмотря на свои математически и, наверное, очень ладно скроенные мозги, пошёл по обыкновенному пути: с горя выпил и направился от безысходности решать проблему, устраняя, как казалось, первопричину равнодушия девицы. Может, не явись в критический момент сама Аэлита, присутствия которой здесь он и предположить не мог, Владимир поговорил бы да и ушёл. А тут — она, и мысли явно в определённую сторону, да хмель ещё, вот и понесло его по кочкам. На горе-дуэлянта Натан совершенно не сердился, отнёсся даже с сочувствием и пониманием

Хуже было то, что сам Титов сразу поступил не лучшим образом: не попытался объясниться, наоборот, пошёл на поводу у сиюминутных чувств и дразнил Шорина. И не одумайся поручик в последний момент, вся эта история сделалась бы совершенно некрасивой, и быть бы назавтра нечестной дуэли, стыдной для Натана — уж больно заметно разнились умения мужчин, а выставить заместо себя другого, более опытного бойца, что в подобных случаях допускалось кодексом, математику бы не позволила гордость.

Почему Натан так повёл себя? Стоило признать, что он просто приревновал вещевичку. Причём не только теперь, но и в первое своё знакомство с Шориным, и был совсем не прочь с математиком подраться. И вот сейчас тоже явственно дал понять, что Брамс ему интересна и за сердце девушки он всё же намерен побороться. Повёл себя как пресловутая собака на сене? Или впрямь — влюбился?

А коль влюбился, так что теперь делать? Переболеть да не мешать девушке устроить свою жизнь? Шорин этот, хоть и балбес изрядный, но от любви кто хочешь поглупеет. Главное, не злой, честный…

От этой мысли сделалось до того тошно, что Титов вновь пожалел о своём давнем решении бросить курить — папироса была бы кстати. Налив вместо неё крепкого, остывшего уже чая, поручик уселся к столу. Хлебнул тёплой горечи, опять поднялся. Сделал круг по комнате. Потом и вовсе тихонько вышел на крыльцо, чтобы глотнуть холодного, сырого воздуха с запахом дождя.

Ночная свежесть отрезвила, успокоила, и поручику стало стыдно: там убийца на свободе разгуливает, трёх женщин безнаказанно погубивший, а он думает невесть о чём вместо поисков преступника!

Пятернёй взъерошив волосы, Титов ругнулся себе под нос, сплюнул под ноги и вернулся к бумагам. А Брамс… Вот разберётся с этим делом, тогда и решит, что предпринять. Всё одно сейчас не до романтических развлечений.

Незадолго до рассвета Марфа Ивановна нашла своего жильца у стола. Натан, уронив голову на сложенные поверх бумаг руки, спал сном настолько крепким, что не заметил не только самого появления Прокловой, но и её хлопот по хозяйству. Женщина поглядывала на постояльца насмешливо, но будить, конечно, не стала.

Очнулся Титов только тогда, когда по узкой крутой лестнице, ведущей на второй, получердачный, этаж, спорхнула Аэлита, выбив звонкую дробь каблуками и каким-то чудом не оступившись.

— Доброе утро, Натан Ильич! — бодро поприветствовала девушка сонно растирающего глаза мужчину и с размаху плюхнулась на ближайший стул. — Нашли что-нибудь?

— Доброе утро, — сцедив зевок в кулак, кивнул Титов. — Нашёл.

Глядя на него, Брамс не удержалась от хихиканья — взъерошенный, сонный, помятый поручик настолько не походил на безупречно выглаженного и подтянутого петроградца, с которым она познакомилась в дядюшкином кабинете, что казался совершенно другим человеком.

Повинуясь сиюминутному порыву, Аэлита протянула ладонь, погладила мужчину по щеке и вновь хихикнула, пояснив в ответ на его озадаченный взгляд:

— Колючий, так забавно! — И пока Натан пытался опомниться и понять, что всё это значило и как следует на это ответить, Брамс враз посерьёзнела и спросила: — Так что вы узнали?

— Да, — встряхнулся Титов. — Я почти уверен, что мы теперь знаем имя её любовника. Также можно утверждать наверняка, что о собственной беременности Акулина не догадывалась. Она записывала в дневник все переживания и такое важное событие точно не пропустила бы. Хоть что-то бы, да мелькнуло. И вот ещё одна мелочь, помните, Царёва про Пасху вспоминала? Есть запись, сейчас… — Натан, уже окончательно проснувшись, зашуршал страницами. — «…Право, я в совершенной растерянности и не знаю, что предпринять. Как досадно, что некому…», так, дальше об одиночестве и нежелании беспокоить мать, это неважно… Вот. «Муж мой, которого я доныне считала образцом благочестия и разумности, совершил ужаснейшую вещь. Я нынче поставлена перед трудным выбором — какой позор, какое предательство предпочесть. Из двух зол выбирают меньшее, но как быть, ежели оба они равно отвратительны в своей лицемерности?» В общем, примерно в подобном ключе она рассуждает еще некоторое время. Не буду зачитывать всё, увы, яснее не становится, и прямо она не говорит, что именно совершил её муж. Может, любовницу завёл, может, развестись всё же надумал. Полагаю, есть смысл позже спросить у самого орбача. А что до любовника, то сошлась она с этим… Русланом Меджаджевым поболе двух месяцев назад, — прочитал поручик по бумажке. — Поначалу, полагаю, отношения их носили больше платонический характер, а вот где-то после Пасхи изменились. И я почти уверен, что все свидетели, вспоминавшие спутника Акулины, видели именно его.

— Почему? — полюбопытствовала Брамс. Глаза девушки азартно, очень заинтересованно блестели.

— Что — «почему»?

— Почему вы думаете, что это именно он? Вы же его не видели. Или просто других подходящих мужчин в дневнике не упоминалось?

— Ну видеть не видел и, исключительно в теории, он, конечно, может оказаться блондином, но я всё же сомневаюсь, — засмеялся Натан, сообразив, что собеседница имела в виду. — Фамилия его подобного не предполагает, примерно как и у нашего Чогошвили: уж больно черкесская она для человека с обыкновенной славянской наружностью. Но если вас это не убеждает, да, других подходящих мужчин нет, хотя имя его с какого-то момента перестаёт появляться в дневнике, заменённое безликим «Л». А самое интересное, что этот Меджа… Меджаджев, чёрт побери, когда я это запомню? Так вот, он, во-первых, знакомец её мужа, именно так она его впервые упоминает, а во-вторых, вещевик из списка, работающий на «Взлёте». И мы с вами после завтрака наконец-то направимся туда на экскурсию.

Глава 16. Встреча

Тучи обложили город С*** плотно, от горизонта до горизонта, и продолжали старательно орошать зелень окрестных полей, радуя крестьян, но у горожан вызывая ворчливое недовольство. На дорогах блестели лужи, текли ручьи, и прохожие жались к стенам домов, чтобы не стать жертвой какого-то лихача, поднимающего колёсами фонтаны брызг. Мокрые, укрытые попонами лошади нехотя шлёпали по лужам, прядая ушами и отфыркиваясь, а железные авто, которым непогода была нипочём, огибали их, словно бы поглядывая свысока.

Титов, сызмала приученный родным городом к такой погоде, даже в какой-то степени радовался дождю и прохладе, позволявшим почувствовать себя как дома. Против солнца он, конечно, не возражал, однако и слякоть его не смущала, покуда установилась она крепко и основательно: поручик не любил погоду переменчивую, которой тоже грешил Петроград, и то лишь потому, что от этого давала о себе знать старая рана.

«Взлёт» находился вблизи городской окраины, и дорога туда пролегала едва ли не лучшая во всём городе: ровная как зеркало, асфальтовая, широкая, одно удовольствие по такой ехать. Даже «Буцефал» на ней как будто не ревел, а довольно урчал, почти бесшумно шелестя шинами. Дорогу прокладывали во многом для нужд того же «Взлёта» и расстарались от души.

Вдоль дороги тянулась по живописной кленовой аллее нитка трамвайных путей, по которым, в конце и начале рабочих смен даже стайками, звенели на ходу яркие, жёлто-красные вагончики — тоже детище большого, важного, богатого завода.

«Буцефал» ехал быстро: Брамс, радуясь возможности, гнала железного коня вперёд во весь опор, счастливо улыбаясь хлещущему в лицо мокрому ветру и не обращая внимания на то, что капли скатываются за шиворот. Натан крепче держал фуражку, чтобы не сорвало, и пытался одновременно придержать плащ-накидку, полощущуюся флагом. Он озирался по сторонам, любуясь видом зелёной, просторной городской окраины, и никакое предчувствие или беспокойство не кололо сердце, пока вдруг…

Что именно произошло, Титов и сам не понял. Просто возникло ощущение, что на них катится непонятный вал, словно кто-то дунул горячим дымом, и воздух над дорогой пошёл рябью.

Руки оказались быстрее головы. Как обычно в моменты опасности, время для Натана тянулось, словно золотистая капля смолы.

Движение вперёд, рывок за руль с одновременным нажатием тормоза — и как только попал с первого раза! Резкий наклон в сторону всем корпусом, со взвизгнувшей Брамс в охапке, за мгновение до падения — сильный толчок, чтобы не оказаться под тяжёлым мотоциклетом.