Угарит
Шрифт:
Смешно: нет ведь ничего этого, ни Сайгона, ни империализма. Нет и не скоро будет. Есть этот гребанный доисторический мир, где они что ни дело молятся идолам, а еще жрут, пьют и трахаются прямо как у нас. Но мне из-за Сайгона в этом простом развлечении отказано, да и не больно-то хотелось.
Уроки, правда, продолжать не отказалась».
– Жюли, – сказала тут Юлька.
– Что?
– Тут была какая-то Жюли.
– Ну да. А что?
– Тёзка моя. Понимаешь?
– И что?
– Хорош уже тупить, Сын Десницы с расцафонистого Цафона! Они меня за нее приняли, понимаешь? Йульяту, вестница богов – это же та самая
– Я-то тут при чем? И не похож я на него вовсе…
– Ну да, не похож! Ты смотри, тоже герой-завоеватель, одной дубиной семерых побивахом, – смех у Юльки был какой-то ненормальный, истерический.
– Кто это писал? – спросил я тогда жреца, внимательно следившего за нами.
– Вы и писали, Вестники, – ответил он.
– Да не мы это. Просто… просто такие же люди из будущего.
– Такие же люди из такого же места. Бин-Йамину и Йульяту. Я же говорю, Вестники, это написали Вы. Возьмите себе свои писания и верните Угариту его судьбы!
– Мы бы взяли, – сказал я уклончиво, – но тут же не всё. Где остальное?
– Как сокрою правду от тебя, посланник богов, и от твоей светозарной спутницы? Много есть на свете людей, жадных до Писаний Вестников. Долог и сложен был их путь Отец моего отца…
– То есть, – не терпеливо перебил его я, – продолжения у тебя нет?
– Нет у раба твоего продолжения Писаний, – печально согласился он, – и, видимо, нет потому счастья для Угарита.
Я ничего не ответил на это. А что было отвечать? И стал читать дальше.
«16-е. Вроде помирились. Она тоже дневник ведет, оказывается.
Пробовал соорудить перегонный куб, не получилось. Кислятину эту не могу. А морская кухня у них отличная, вчера ели жареных осьминогов.
Расходные к полароиду уже почти закончились. За последнюю бутылку колы получил серебра точно по весу. Что дальше? Бизнес тут организовать – но какой?
Прямо Робинзоны, только яхта осталась в нашем времени, не сплаваешь на нее за магнитофоном, к примеру, или фотоальбомами. Они бы хорошо тут пошли, не говорю уж об инструментах. А у меня только рюкзак с собой походный, в нем самое необходимое было.
Вчера спрашивали про мою Библию. Не знаю даже, как им объяснить. У них тут клинопись на глиняных табличках, или папирус, но ведь не в материале дело. Надо срочно учить язык, уже что-то понимаю, но сказать мало что могу. Очень уж странный, на арабский мало похож. Ладно, я в свое время даже по-корейски что-то сказать мог. Разберемся.
Ну ладно, выучу, а что им скажу?»
– Ну, вот и кола, – удовлетворенно заметил я, – скоро и про Чебурашку будет.
– Че Гевару, – машинально поправила Юля, – он же Шад-Гиббару.
– А там, глядишь, и подсказки, как выбраться…
– Ага, и чит-коды с солюшенами. Не наигрался?
– Да отстанешь ты или нет со своими подколками? Кто в пещеру-то полез?
– Ладно, ладно…
«30-е. Давно не писал, много событий. Не ожидал от Жюли, и вообще все переменилось самым неожиданным образом. Попробую описать по порядку. Интересно, хоть кто-нибудь это прочтет? Графит никуда не денется, но вот может ли бумага прожить три тысячи лет? Только в особых условиях, которых здесь ждать не приходится: например, в египетских песках. Осталось попросить египетских купцов увезти мои записи к себе и закопать где-нибудь в Гизе или Оксиринхе. Хорошо заплатить, а еще лучше подарить полароидный портрет – за такое они на все согласятся. Не столько даже портрет ценен, сколько страшно, что себе его оставлю.
Ладно, я отвлекся. Итак, что было…»
На этом тоненький обрывок тетрадки заканчивался – вот тебе, бабушка, и солюшены с читкодами.
23
Пусть меня разорвут на тысячу маленьких медвежат, если я понимала хоть что-то в этом абсурде. Пока что более-менее внятно у меня оформились только две мысли. Во-первых, эти самые Вестники, или как их там, загремели в авантюру во времена, когда наши родители в детский сад ходили, отсюда и такие экзотические артефакты.
И, во-вторых, судя по всему, Ближний Восток – место странное и подозрительное, в нем и время, и пространство нашпигованы дырками примерно как голландский сыр. Только в отличие от сыра эти все дырки только в одну сторону работают.
Я внезапно почувствовала себя как воздушный шарик, из которого вышел весь воздух, и теперь он никому ненужной тряпочкой валяется в придорожной канаве. Примерно так же валялась и я, не в силах остановиться и прекратить истерику, которая в одночасье накрыла меня, к вящему ужасу и жреца, и, главное, Веньки.
Бедный парень страшно перепугался, уговаривая меня успокоиться и перестать, а меня трясло и колотило так, что в итоге он не нашел ничего лучшего, чем обнять меня и прижать к себе как маленького перепуганного ребенка.
– Кончай уже, – растерянно шептал он, – всю рубашку мне насквозь промочила… ну ты что… хватит уже… ну Юль… Ну что с тобой, в конце концов?! Ну сколько можно реветь?
Как оказалось, реветь можно долго, особенно если это первая моя истерика с самого начала нашего дурацкого приключения. Наконец кто-то сунул мне к самым губам чашу с водой, я попробовала глотнуть, подавилась, закашлялась и наконец сумела чуть-чуть перевести дух. Венька смотрел непонимающе и тревожно и выпускать меня пока не собирался. А мне после таких слез и не хотелось от него отрываться, наоборот, хотелось еще сильнее согреться и перестать наконец дрожать мелкой противной нервной дрожью.
– Венечка… не будет там никаких подсказок… не надейся, – прошептала я парню в самое ухо и чуть-чуть отстранилась, чтобы увидеть реакцию.
– Почему? – непонимающе нахмурился тот. – С чего ты взяла, Юль? Мы же только самое начало рукописи прочли, сама слышала, у нее и другие части есть, может, в них что-то более толковое написано.
– Ну как ты не понимаешь? – меня охватила досада оттого, что Венька не понимает таких очевидных вещей. – Ну смотри сам. Бутылка шестигранная, Че этот – это какие годы? Ну никак не наша эпоха, а семидесятые. Или даже конец шестидесятых, вот. И что ты думаешь, если они тут и правда побывали, Вестники эти, а потом к себе домой вернулись, неужели это так бы и осталось незамеченным, да еще на Западе? Да из этого сенсацию бы сделали еще покруче Гагарина с космосом. А теперь подумай, ты хоть что-то слышал про путешествия во времени? Про настоящие, про Угарит этот?
Венька с сомнением покачал головой. Я кивнула в ответ.
– Вот и я не слышала. А это что значит? Что либо они не вернулись вообще, либо вернулись, но им настолько никто не поверил, что просто-напросто закатали в психушку на опыты, теперь понимаешь?
– Может, просто засекреченная информация была? – задумчиво проговорил Венька. – Знаешь, как всякие космические программы секретили? Дело-то какое неоднозначное…
– Вряд ли, – я вдруг почувствовала себя очень уставшей. – Неужели ты думаешь, что на волне всевозможных сенсаций в восьмидесятые-девяностые эта история хотя бы тенью, намеком не всплыла в прессе? А ведь не было ничего такого.