Угол падения
Шрифт:
С фантазией у него, надо заметить, было туговато. Переломав мне руки и вдоволь попрыгав на ребрах, громила вскинул автомат, собираясь, очевидно, отстреливать от меня по кусочку (но явно не добить из сострадания), однако не успел он спустить курок, как в ходе нашей экзекуции возникла внезапная пауза. Я с трудом соображал, что вообще творится на смотровой площадке, но прекращение измывательств вынудило меня стиснуть зубы, приглушить собственные стоны и сосредоточиться на происходящем вокруг. С большим трудом, но мне это все же удалось.
В том, что Мухобойка отвлекся от своей работы, были виновны Косматый и Демиург, не придумавшие ничего лучше, как затеять между собой склоку. Яблоком раздора для них послужила Кастаньета, а также неумолимо прибывающая вода, без которой спор сицилийца и экс-председателя наверняка
Косматый отпихивал от обнаженной Викки Ньюмена и кричал, что толстяк здесь – никто и, по существу, сам заслуживает того, чтобы его, цитирую дословно, «отымели во все щели». Грег, который в отсутствие главаря банды ощущал себя гораздо увереннее и даже не боялся показать зубы, напирал на оппонента своим массивным животом и с пеной у рта отстаивал свое право «первой ночи». Аргументов на это у него имелось предостаточно. Я расслышал лишь несколько. Во-первых, якобы он, Демиург, обладатель уникальных и полезных талантов, – стал теперь для Трезубца бесценной личностью и потому не позволит, чтобы какая-то трахнутая шестерка им тут командовала. Во-вторых, раз это он выдал картелю Кастаньету и помог ее схватить, значит, ему и насиловать ее в приоритетном порядке. И, в-третьих, сделать это Ньюмен должен вдобавок из-за того, чтобы никто из остальных членов банды не затаил потом обиды на кого-то из своих товарищей, поскольку все они принимали равноправное участие в этой охоте. А на Демиурга пускай обижаются, сколько им влезет. Ему на это начхать, ведь он для них, как они сами выразились, никто.
Вода же тем временем все прибывала и прибывала…
Викки, обнаженная и избитая, лежала на мокрых камнях и, обхватив себя за плечи, дрожала от холода, боли и страха. Ей в свою очередь было начхать на обоих спорщиков, но будь у нее выбор, она явно предпочла бы отдаться сицилийцу, нежели толстяку – все не так оскорбительно, чем быть дважды униженной своим экс-председателем. В первый раз морально, самим фактом его предательства, а во второй – физически, позволив подонку осуществить его давнюю идею-фикс и изнасиловать строптивую баскскую красавицу. Все, о чем мечтала сейчас Кастаньета помимо скорейшей смерти, лишь о маленьком подарке судьбы – победе в споре двух врагов того, который был для Наварро менее заклятым.
Склока наверняка закончилась бы мордобоем, не встрянь между насильниками разгневанный Мухобойка. Судя по категоричному тону его приказов, он явно пользовался у приятелей авторитетом. Однако конфликт Демиурга и Косматого уже вошел в ту стадию, когда одними словами дело было не решить. Дабы разнять сцепившихся спорщиков, Томазо пришлось грубо отпихнуть Ньюмена, отчего тот едва не навернулся с лестницы, а приятеля просто придержать на месте, поскольку иначе он опять кинулся бы на оппонента с кулаками, как намагниченный. Я подумал было, что Мухобойка занял сторону соотечественника, но, как оказалось, «рефери» не поддерживал идею с изнасилованием и, предотвратив драку, начал что-то упорно доказывать Косматому – видимо, убеждал его, что он тоже неправ. Тот, естественно, доказывал обратное, брызжа слюной и размахивая руками, но в споре с Томазо Косматый вел себя гораздо сдержаннее. А набычившийся Демиург так и остался топтаться у лестницы, пожирая скорчившуюся на полу Викки свирепым голодным взором, но теперь боясь приблизиться к ней даже на шаг. Прямо как в басне дедушки Крылова: хоть видит око, да зуб неймет…
Единственный, у кого разыгравшееся представление вызывало восторг, был находившийся на соседней башне гранатометчик. Даже до моих звенящих от побоев ушей доносились его улюлюканья и подначки, какими он сопровождал кипевшие на нашей колокольне страсти. Его беспочвенную, на первый взгляд, радость тоже
можно было понять. Лишенному шанса принять участие в расправе над пленниками, этому макароннику только и оставалось, что поддерживать приятелей в качестве болельщика. Забавно, что, кроме креатора Платта, кто-то еще в Черной Дыре получал от всего этого бедлама чистое, прямо по-детски искреннее удовольствие.А брызги омывающей башню стихии уже перелетали через парапет смотровой площадки. О, эти щиплющие разбитое лицо соленые брызги – предвестники скорого окончания всех наших мучений!..
Трудно сказать, кто в итоге спас честь Виктории Наварро: Томазо Мухобойка или же прилетевший по наши души стальной ангел, явление коего я счел поначалу болезненной галлюцинаций. Механическая страхолюдина спустилась к нам не на крыльях, поскольку их у нее не было, а на открытом летающем кабриолете – более элегантном «младшем брате» «Блэкджампера», если судить по однотипным с ним двигателям. Кабриолет пристыковался бортом к башне, чуть выше парапета, после чего пилот перекинул через него наклонные сходни и ловко съехал по ним на заменяющих ему ноги резиновых гусеницах.
С появлением железного гостя на смотровой площадке стало совсем тесно. Зато как только он нарисовался на своем летательном аппарате из пелены тумана, все споры и крики тут же прекратились, и враги в настороженном молчании вылупились на пришельца, гадая, зачем он сюда пожаловал. Я с трудом разлепил опухшие веки и тоже уставился на страхолюдину с безразличием полудохлой рыбы, лежащей на разделочной доске повара. Все, что мне сейчас хотелось, это поскорее кануть в Черной Дыре и обрести наконец вечный покой. Поэтому даже сошествие с небес ангела воспринималось мной как бессмысленное событие, происходящее уже фактически в чужом для меня мире.
«Пропади ты пропадом! – думал я, взирая на съезжающее к нам по сходням существо. – Кем бы ты ни было, иди к черту и не мешай мне готовиться к последнему плаванью! Буря!.. Пусть сильнее грянет буря! Грянет и унесет Созерцателя в бездну, где уже никакой поганый макаронник не будет плясать у меня на ребрах и выламывать мне суставы…»
– Эй, парни, да ведь это же тот самый трахнутый робот, которого мы с вашим боссом в офисе креатора видели! Точно вам говорю! – вскричал Демиург, указывая нервно трясущейся рукой на железную страхолюдину. – Явился, мать его! Еще бы три минуты, и все – уплыли бы наши тушки в водопад!..
Мое сознание балансировало на грани забытья, но упомянутые Ньюменом робот и Платт всколыхнули в памяти наш недавний разговор с Морганом, во время которого рядом с ним тоже отирался какой-то робот, выдворенный потом хозяином из кабинета. Я поморгал, прогоняя застившую глаза пелену, присмотрелся получше к человекообразной страхолюдине и понял, что Грег не ошибся. Шлемовидная голова робота со светящейся прорезью вместо глаз и его гусеничное шасси позволили мне опознать механического помощника Платта даже в моем полуобморочном состоянии. Более того, я удосужился вспомнить и благородное имя этого «терминатора» – Людвиг. А вот Демиург, похоже, таких подробностей не знал… Хотя, по большому счету, какая мне теперь польза от этих знаний?
Цилиндрическая голова робота повернулась сначала в одну сторону, потом в другую – вроде бы как осмотрелась, – после чего существо молча подкатило к Викки и, прерывисто жужжа сервомоторами, склонилось над девушкой. При этом металлический позвоночник Людвига изогнулся немыслимым для человека образом аж в двух местах. А затем, аккуратно подсунув руки под обнаженное тело Кастаньеты, робот бережно, прямо как жених – невесту, поднял ее и вновь принял нормальное положение.
– Какая наглая тварь! – хохотнул Косматый, вмиг забыв и о ссоре с Ньюменом, и о жаркой дискуссии с Мухобойкой. – Забрала себе мою девочку и даже разрешения не спросила! Вот сейчас оторвется по полной на заднем сиденье своей тачки! Смотрел я как-то одну порнушку, где робот с такой же горячей cagnetta на лунной базе зажигал. Только то чудовище на человека было похоже, и cazzo у него между ног болтался вполне себе человеческий, даром что полметра! А у этой образины ниже пояса кроме гусениц и осей разве еще что-нибудь имеется? Эй, мудак железный, я к тебе обращаюсь! Ты разговаривать-то умеешь?