Угол падения

В сравнении со мной Викки пребывала в гораздо лучшей форме и, несмотря на пережитые побои, могла самостоятельно передвигаться. Если бы Ньюмен учел это обстоятельство, он без труда предугадал бы реакцию бывшей одноклубницы, когда та заметит, что между ней и Грегом уже не встанет никакая третья сила. Однако толстяк продолжал пялиться на плывущих к водопаду мертвых сицилийцев, пока в его вытаращенные глаза не впились ногти Кастаньеты, с безумным воплем накинувшейся на предателя с заднего сиденья.

Повидал я на своем веку разгневанных женщин, чего уж там говорить, но могу вас заверить: ни одна из них даже близко не сравнится в гневе с осатаневшей от боли и унижений баскской chica . Викки не бранила своего обидчика грязными словами и не обещала выцарапать ему глаза – она просто взяла и без колебаний выцарапала их, как только ей представилась такая возможность. Несмотря на то что я глядел на мир сквозь застилавшую взор мутную пелену боли, а тело мое было искалечено, по нему все равно пробежали мурашки отвращения при виде того, что учинила над Грегом очаровашка Виктория. Ярости в ней бушевало столько, что ослепить противника и разодрать до костей ему лицо ей показалось явно недостаточно. Ухватив экс-председателя за волосы, Наварро задрала ему голову назад и, ничтоже сумняшеся, откусила орущему благим матом бедолаге нос аж под самый корень. Крики неистовствующей хищницы и терзаемой ею жертвы слились в один душераздирающий вопль безумия, какой, наверное, нельзя было услышать даже на оргиях садомазохистов.

Возможно, в иной ситуации Ньюмену и удалось бы дать отпор этой кровожадной дьяволице, но, атаковав его со спины, Викки вынудила неуклюжего толстяка плюхнуться назад в кресло, подняться из которого она ему уже не позволила. Начисто оттяпав Грегу то, что он когда-то обожал совать во все интересующие его в Менталиберте дела, Кастаньета вцепилась мертвой хваткой предателю в кадык и одновременно зубами – в правое ухо. Последнее тут же повторило судьбу ньюменовского носа, брезгливо выплюнутого кровожадной красоткой за борт кабриолета.

В отличие от легко оторвавшегося уха, кадык у Демиурга был скрыт за массивным вторым подбородком и потому стал для истязательницы камнем преткновения. Ее цепкие пальцы царапали жертве шею, но так и не могли добраться до кадыка через слой подкожного жира. Эта заминка и позволила толстяку высвободиться. Обезумевший от боли Грег изловчился и, рванувшись, сбросил со спины насевшую на него Викки. А затем вывалился из кресла и метнулся вправо, но сослепу врезался в борт, после чего, осознавая, что Кастаньета от него так просто не отстанет, развернулся и начал отбиваться наугад, уповая, что это ему поможет. А может, и нет, но в любом случае добровольно прыгать за борт толстяк почему-то отказывался.

На что он еще надеялся, непонятно. Вопя и шипя, как дикая кошка, перепачканная вражеской кровью Викки перемахнула через спинки кресел и, не обращая внимания на жалкое сопротивление Демиурга, зарядила изувеченному предателю в челюсть размашистым хуком справа. Голова толстяка дернулась вбок, руки безвольно опали, а сам он, качнувшись будто пьяный, завалился животом на борт и повис на нем, как брошенный на спину лошади тюк. Кабриолет от такого смещения груза ощутимо накренился. Впрочем, Виктория быстро устранила этот непорядок: ухватила нокаутированного Ньюмена за ноги и отправила его вслед за макаронниками, облегчив таким образом летательный аппарат еще на полтора центнера.

Всю эту жуткую сцену я наблюдал, совершая с помощью Людвига восхождение по трапу в кабриолет. Робот тащил меня на руках не менее бережно, чем Викки, и уложил на очень кстати освободившиеся кресла заднего ряда. Потом извлек из-под сидений сложенное одеяло и протянул его Наварро, дабы та прикрыла наготу, согрелась и заодно отерла с лица кровь, поскольку сейчас Кастаньета выглядела как вернувшаяся с удачной охоты вампирша. У вконец измотанной Виктории едва хватило сил, чтобы развернуть дрожащими руками одеяло и закутаться в него. После чего она, словно сомнамбула, опустилась в ближайшее кресло и, стуча зубами от переизбытка адреналина, так и осталась сидеть, ссутулившись и пялясь широко раскрытыми глазами в одну точку. Мне захотелось утешить подругу, обняв ее или хотя бы сказав ей пару ласковых слов, но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже языком, который, казалось, отмер и готов был вот-вот отвалиться.

А между тем воды изливающегося в Черную Дыру океана хлынули через парапеты смотровых площадок, затопили их и начали подниматься дальше, к башенным крышам.

Смекнув, что теперь об эвакуации можно забыть, последний из выживших сицилийцев впал в отчаянье, проорал нам что-то оскорбительное и вскинул на плечо гранатомет, не собираясь отпускать нас восвояси.

Но Людвиг начеку. На борту кабриолета не имелось оружия, да и ничего такого, что можно было бы швырнуть в противника, под рукой у пилота тоже не оказалось. Поэтому он предпочел поспешно отступить, сделав это максимально рациональным путем. Вместо того чтобы убираться восвояси, Людвиг просто-напросто направил свой летательный аппарат вверх и стремительно взлетел над шпилем соседней башни, уходя из зоны поражения целившегося в нас гранатометчика. Секунда, и мы уже находимся вне досягаемости его орудия, поскольку стрелять в нас под таким углом макароннику мешала крыша. Видимо от безысходности он выпустил ракету в нашу башню, начисто снеся ей шпиль, а потом бросил гранатомет в воду и храбро выпрыгнул из уже по пояс залитой площадки в бурлящую вокруг нее пучину…

Укутанная в одеяло Кастаньета продолжала пребывать в прострации после своей садистской выходки, а я, положив голову на подлокотник кресла, глядел на раскинувшийся под нами безбрежный поток, торчащий из него одинокий башенный шпиль и гигантскую «лилию» фонтанирующего гейзера на горизонте. Затем Людвиг словно прочел мои мысли и направил кабриолет к ярусному обрыву, позволив мне взглянуть на водопад и оценить его эпические масштабы с почти что идеального ракурса…

Ну что тут можно сказать? Bellissimo , как, наверное, воскликнули бы сицилийцы, лети они сейчас с нами этим рейсом. У нас за кормой низвергалась в пропасть стена воды, которая при необходимости могла бы вращать саму земную ось, приделай к ней Всевышний соответствующих размеров лопасти. Падающие с километровой высоты миллиарды тонн воды обрушивались на нижний ярус и, надо думать, вызывали на нем нешуточное землетрясение. Что творилось внизу, прямо под нами, я, к сожалению, рассмотреть не мог, но и увиденного мне хватило с лихвой. Одно дело – взирать на «океанопады» с огромного расстояния, чем мы с Викки занимались в ковбойском поселке, и совсем другое – пролетать прямо над такой монументальной красотой. Моя гудящая от побоев голова закружилась еще сильнее, и мне пришлось закрыть глаза, дабы не потерять сознание…

Что, увы, не помогло, поскольку когда я снова открыл их, то понял, что нахожусь уже не в летающем кабриолете, а в похожем на тюремную камеру закрытом помещении без окон и разделяющей его поперек сплошной решеткой. Во второй половине комнаты было так же пусто, только там, в отличие от нашей камеры, имелась дверь.

При всем богатстве фантазии креатора Платта он, судя по всему, не стал задействовать ее при строительстве карантинного блока Поднебесной. Смена грандиозных абстрактных пейзажей Утиль-конвейера на такую минималистичную обстановку больше походила на издевку, нежели на случайное совпадение. Впрочем, по сравнению с пережитыми мной издевательствами это было равносильно безобидному щелчку по носу и потому вполне терпимо. Неизвестно, что ожидало нас в дальнейшем, но раз уж в последнюю минуту Морган Платт передумал и решил вытащить нас из бушующей стихии, значит, еще не все потеряно. Кроме, пожалуй, одного заведомо проигрышного варианта: если за переменой креаторских планов стоял опять-таки Южный Трезубец. В этом случае карантинный блок Поднебесной превращался для меня и Викки в чистилище, а дверь в комнате за решеткой вела не куда-нибудь, а прямиком в Ад…

Глава 22

Мало того что Морган Платт вынудил Тремито принять его провокационное предложение, так вдобавок выяснилось, что этот коварный безумец не сообщил Доминику самого главного. «Главное» же состояло в том, что, согласившись играть по правилам Терра Олимпия, сицилиец утрачивал контроль над своим разумом, который фактически становился игрушкой в руках создателя этого симулайфа. Ощущение было, мягко говоря, не из приятных. Но поскольку Аглиотти уже отринул сомнения и, фигурально выражаясь, шагнул в пропасть, стало быть, и остановить собственное падение он теперь не мог. Что находилось на дне этой пропасти: острые камни или мягкая подушка безопасности? Тремито был реалистом и полагал, что, скорее всего, первое. Вряд ли такой ненавистник преступников, как Платт, озаботился бы столь несущественными для него вопросами, как дальнейшая судьба своих подопытных.

А началось все с элементарной вступительной задачи – то, с чего и должны начинаться подобные научные эксперименты. Перво-наперво Доминику был продемонстрирован принцип работы «генератора воспоминаний», однако на примере, который выбрал для этого Платт, нельзя было даже приблизительно догадаться, какая ловушка поджидает Тремито за ближайшим поворотом.

– Взгляните на этот город, синьор Аглиотти, – попросил Морган, обведя рукой набережную Чикаго-ривер и выходящие на нее улицы итальянского квартала. – Я нарочно воссоздал его для вас в облике полувековой давности, чтобы вы побыстрее вжились в свою роль. Ради чего мне, правда, пришлось воспользоваться чужой М-эфирной моделью, так как сам я, к сожалению, не бывал в Чикаго начала двадцать первого века. Ну да это неважно… Пусть вас не смущают пустые улицы – они тоже являются частью моего замысла. И заодно вашим первым заданием. Все, что от вас сейчас требуется, это оживить ваш любимый город.