Угол покоя

– Это, должно быть, асьенда, – сказала она.

– Выводи заключения сама.

– Вывожу, что это она. Выглядит мило.

– Предпочла бы прямо тут и жить?

Она подумала, что прохладная трава – самое чудесное, что она в жизни видела и обоняла, но оценила его тон и ответила осторожно:

– Я еще не видела наше жилье.

– Да. Но ведь правда же хорошо смотрится?

Она задумалась – или сделала такой вид.

– Тут приятно и прохладно, но смотрится так, будто всеми силами старается походить на что-то, чем не является. Слишком как положено, чтобы выглядеть живописно. Или я не права?

Оливер взял ее руку и легонько потряс.

– Молодец, девочка. И слишком близко к слишком многим людям.

– А что, они неприятные – управляющий и все прочие?

– Нет, они ничего. Но все-таки я предпочитаю корнуольцев и мексиканцев там, в их поселках.

Они промахивали асьенду рысью. Какие-то дети бросились от них врассыпную и обернулись поглазеть. Из двери выглянула женщина.

– Нам не тут выходить? – спросила она.

– Я немножко доплатил Юджину, чтоб доставил тебя до самых ворот.

– Вот это хорошо, – сказала она и наклонилась к окну.

Дилижанс, кренясь и качаясь среди сухих дубов, теперь ехал по дороге, кое-как прорытой по склону холма. Сюзан смотрела наружу, но был вопрос, который она вертела и вертела в уме. Здесь Оливер постарался сделать ее приезд как можно более приятным и легким для нее, не пожалел на это денег – но путь через континент он не оплатил; про билет для Лиззи, положим, мог позабыть, но про ее собственный билет уж никак. Мужчина с ней рядом был частью ее незнакомой новой жизни, и не самой понятной ее частью. С той поры, как ей пришлось купить билеты на свои сбережения, она не была вполне свободна от боязни.

Бабушка, хочется мне ей сказать, имей толику доверия к тому, за кого вышла замуж. Ты в большей безопасности, чем тебе кажется.

Дорога пошла вверх, сделала петлю и начала плавно огибать почти голый холм. Впереди Сюзан увидела пять параллельных отрогов горы, схожих между собой, как гребни борозд на вспаханном поле, но огромных, строптиво вздыбленных и обрывающихся в каньон. Один был совсем темный, другой посветлее, третий окутывала дымка, четвертый виднелся смутно, пятый только угадывался. Весь день она была лишена неба, но теперь увидела, что оно на месте – бледная разбавленная голубизна.

На повороте обветшалый вечнозеленый дуб опирался на ветки, касавшиеся земли с трех сторон. К стволу были во множестве прибиты ящики с именами, написанными краской или мелом: Тренгоув, Фолл, Трегонинг, Тиррел. Слева, по ту сторону узкого ущелья, она увидела крыши, оттуда доносились крики играющих детей.

– Поселок корнуольцев?

– Выводи заключения сама.

– А ящики зачем? Для газет?

– Ох уж эта мне восточная избалованность, – сказал Оливер. – Они для мяса. Каждое утро приезжает мясной фургон, и Трегонинг получает свою баранью ногу, Тренгоув свою суповую кость, а мамаша Фолл свою говядину для жаркого. Завтра, если хочешь, повешу ящик для мамаши Уорд.

– Мне едва ли понравится, если все будут знать, чем я тебя кормлю, – сказала Сюзан. – И что, никто ничего не ворует?

– Воровать? Это тебе не асьенда.

– Ты, я вижу, асьенду терпеть не можешь, – сказала она. – А почему?

Он хмыкнул.

– Должна сказать, что выглядит она опрятнее, чем вот это.

– С этим я спорить не могу, – сказал он. – И пахнет там получше.

Все тут было как будто вывалено на склон холма: крутые улицы, дома под всевозможными углами – одни несообразно белые, другие некрашеные и убогие. Всюду сохло белье, пустые клочки земли были замусорены консервными банками и прочим, рыскали собаки, вопили дети. У бака с водой волей-неволей поехали медленней: мужчины, мальчики, погонщики, коровы, ослы, мулы – все были тут, дорогу давали неохотно, глазели пристально. Оливер высунулся, помахал кому-то, и ему, ухмыляясь, махали в ответ, а потом таращились, забыв опустить вскинутую руку. Инженер и его молодая миссус, надо же. Люди показались ей грубыми на вид, их лица тупыми, коровьими и странно бледными.

Но при этом выглядело все картинно: вот мальчик подхватывает коромысло, из ведер, серебрясь, выплескивается вода; вот погонщик развьючивает мулов; вот стоит, выставив наискосок уши и опустив морду к земле, ослик, в глазах скорбное терпение, до смешного напомнившее ей Лиззи.

– Это пансион мамаши Фолл, я в нем жил, – сказал Оливер, показывая.

Белое двухэтажное строение, квадратное, безликое и некрасивое. За каждым окном, судя по всему, по комнате, одна из них была его. Внизу наверняка запах капусты и жарки. Она даже вообразить не могла, как там можно жить. Сердце сочувственно поднялось в груди: она постарается, чтобы он не пожалел о ее приезде.

– Ты писал, что она хорошо к тебе относится.

– Да. Дородная корнуоллская тетушка. Помогала мне готовить все к твоему приезду.

– Мне надо будет нанести ей визит.

Он немного странно на нее посмотрел.

– Безусловно. Если мы завтра не явимся к ней на ужин, нам не будет прощения.

Выше и левее, рассыпанный по склону длинного гребня с острой вершиной, показался поселок мексиканцев. Жилища, подпертые шестами, балками, лестницами, кривые балкончики, утопающие в цветах; в дверном проеме она увидела темнолицую женщину с сигаретой во рту, на веранде бабушка плела косу внучке. Тут не было белых крашеных домиков, но этот поселок ей понравился больше, чем корнуоллский: он выглядел обжитым, в нем чувствовался какой-то гармонический дар. Дилижанс повернул направо, поселок остался наверху, и Сюзан, не насмотревшись, тянула шею.

– Тут и китайский поселок есть? – спросила она.

– За холмом и пониже нас. Нам чуть-чуть будет его слышно, но не видно.

– А где рудник?

Он ткнул указательным пальцем вертикально вниз.

– Его ты тоже не увидишь. Только надшахтные постройки там и здесь, отвалы в ложбинах.

– Знаешь что? – сказала она, придерживая отведенные шторы и глядя вперед сквозь пыльные невысокие дубы. – Мне кажется, в письмах ты не очень хорошо тут все описал.

– Выводи заключения сама, – сказал Оливер и протянул палец ребенку Лиззи, который только-только проснулся, зевнул и уставил на что-то взгляд. Дилижанс остановился.

Она воображала себе дом на голом холме в окружении уродливых рудничных строений, но оказалось, что он стоит над балкой среди вечнозеленых дубов. Окидывая все первым ненасытным взглядом, увидела веранды, о которых просила Оливера и план которых набросала, изгородь из жердей, утопавшую в герани. Когда спрыгнула и вытряхнула пыль из одежды, увидела двор с ровными следами грабель. Оливер так тщательно готовился к ее приезду! Но главное, что она почувствовала в первый момент, – это пространство, ширь, огромность. За домом склон горы круто вздымался к гребню, вдоль которого сейчас мягко, точно спящий кот, разлегся сгусток тумана или облако. Ниже их дома гора столь же круто опускалась, образуя отроги и каньоны, к мятым холмам, ярким, как львиная шкура. Под холмами простерлась долина с ее пылью, что-то ровное и невнятное, а из нее вдалеке вставала другая длинная гора, такая же высокая. Обернувшись и посмотрев, откуда они приехали, Сюзан увидела те пять отрогов – сверху оголенное золото, в ущельях темный лес, – уходящие в слоистую голубую дымку. Я знаю эту гору. За сто лет без малого старая Лома-Приета изменилась далеко не так сильно, как большая часть Калифорнии. Когда ты миновал виноградники и жилые массивы на ее нижних склонах, дальше только водохранилище и радар военно-воздушных сил.

– Ну, – сказал Оливер, – милости прошу.

Внутри было то, что она представляла себе по его рисункам, но куда более законченное: не живописная лачуга, а дом, жилище. Стоял чистый запах краски. Пол и стенные панели были из темной секвойи, сами же стены нежно-серые. Свет приглушенный и прохладный, каким, думалось ей, и должен быть свет в доме. По комнатам пролетал ветерок, принося снаружи аромат пахучих, нагретых солнцем растений. Чугунная франклинова печь была начищена не хуже воскресных ботинок фермера, резервуар был наполнен водой, в кухонной кладовке стояли мешки и консервные банки, и оттуда шел густой запах бекона. В арочном проеме между столовой и жилой комнатой Оливер повесил свои шпоры, нож и шестизарядный револьвер.