Угощаю рябиной (сборник)

– Пришла машина-то?
– спрашивала она Шурку чуть ли не каждый день.

– Нет еще, бабушка.

– Начинайте, нечего тянуть! А там видно будет.

С разрешения Прокофия Кузьмина лен начали теребить вручную. И только тогда полностью обнаружилось, до чего же он был засорен. Соломку выбирали по щепотке, а когда оборачивались, казалось, будто на полосах ничего не изменилось: по-прежнему густая сочная трава, осот и всякие колючки до колена покрывали землю густым зеленым слоем.

Работа шла медленно, женщины нервничали, ждали из МТС льнотеребилку. А пришла льнотеребилка, зашумели еще пуще: старая, проржавевшая, плохо налаженная машина больше путала, чем теребила. Соломка перемешивалась с сорняками и ложилась на полосу в таком неприглядном виде, что к ней страшно было подступиться.

Машину остановили.

Шурка сказал:

– Артель "Напрасный труд". Да еще натуроплата. Вот и получится: с одной рожи сдерем по две кожи. Надо бы председателя сюда.

– А что председателя?
– наперебой заговорили женщины.
– Он сам против. "Только деньги, говорит, выбрасываем. Лучше бы, говорит, ребятишек из школы, которые постарше, привезти на подмогу".

– Не управимся руками, бабы, - встревожилась звеньевая Клаша.

– Так и эдак не управимся, зато хоть лен цел будет. Механизаторы из МТС, молодые ребята, стояли рядом, курили, слушали.

– Что будем делать?
– спросил их Шурка.
– Сами видите.

– Видеть-то видим, только наше дело маленькое.

– Может, где почище участки есть, поищите.

– Нам приказано, будем теребить все подряд.

– Не дадим!
– сказал Шурка.

Ребята заглушили трактор и ушли в деревню, в магазин.

Женщины разобрали остатки льна после теребилки и, не отдыхая, принялись за работу вручную.

В это время в поле заскочил на мотоцикле корреспондент районной газеты - бойкий парнишка в кожаной куртке, в защитных очках.

– Здорово, бабы!
– закричал он, еще не успев слезть с мотоцикла.
– Как трудитесь?

– Здорово, мужик!
– ответили ему.
– Становись, помогай.

Корреспондент бросил мотоцикл на пласт у обочины дороги, подошел и со всеми поздоровался за руку. Руки у женщин были зеленые по локоть. Весело пожимая ладони, корреспондент называл себя всем поочередно: "Вася!", "Вася!", "Вася!". Только Шурке отрекомендовался иначе: "Василий Вениаминыч!"

– Ты бригадир?
– спросил он Шурку.

– Вот звеньевая, - указал Шурка на Клашу.

Василий Вениаминыч повернулся к Клаше, расставил ноги, как перед утренней зарядкой, шире плеч и спросил коротко:

– Прогнали механизаторов?

Клаша испугалась.

– Мы их не трогали, они сами ушли.

– Я из газеты!
– сказал Вася.

Клаша испугалась еще больше, стала оправдываться:

– Пальцем не тронули. Только вы сами видите, ленто какой и машина, видите, какая.

А Шурка вдруг взял да и брякнул:

– Верно, прогнали!

Василий Вениаминыч резко повернулся к Шурке, повторил:

– Я из газеты!

Но на Шурку это не подействовало.

– Вот и поезжайте к ним, - сказал он.
– Ребята теперь в деревне с горя, наверно, водку хлещут.

Через три-четыре дня в районной газете появилась Васина статья: "Антимеханизаторы в колхозе "Красный Боровик".

* * *

Директору школы Аристарху Николаевичу было предложено из района срочно выехать в качестве уполномоченного в колхоз "Красный Боровик", ознакомиться на месте со всем, что там происходит, принять исчерпывающие меры и доложить..

Аристарх Николаевич с удовольствием передал свои уроки другому преподавателю и в седле на сельсоветской расхожей лошаденке приехал к Прокофию Кузьмичу.

С тех пор как колхозная деревня подверглась организованному нашествию всякого рода уполномоченных - районных, областных, республиканских - и всевозможных заготовителей, агентов, толкачей, прошло времени немало, и Прокофий Кузьмич хорошо научился ладить с ними. Поначалу, когда уполномоченные еще отличались горячностью, неудержимой страстью вмешиваться не в свои дела, проводили общие собрания, а на худой конец - собрания актива, давали нагоняи, писали докладные, в общем, добросовестно и решительно выполняли все поручения, с которыми их посылали, - хлопот с ними было много. Приехав в деревню, такой уполномоченный обычно устраивался на жительство не у председателя колхоза и не у секретаря партийной организации, не у главного бухгалтера или кассира, а в неуютной колхозной конторе, в избе-читальне, спал на раскладушке либо на жесткой скамье, прикрываясь собственным плащом, питался чем попало, расплачиваясь наличными за каждый съеденный кусок хлеба, а то еще находил приют в какой-нибудь крайней избе рядового колхозника, обязательно рядового, да выбирал который поразговорчивее, потороватее, чтобы сразу выведать от него все колхозные новости, и чем народ живет, и чем дышит.

Трудные это были времена для Прокофия Кузьмича.

Но с той поры жизнь в районе изменилась, нервозность улеглась, и уполномоченные стали иными, многие из них пообтерлись, да и сам Прокофий Кузьмич стал мудрее и опытнее в делах руководства - и ему, как правило, удавалось избегать былых резкостей в отношениях с ними. Теперь Прокофий Кузьмич заранее определял для себя, с какими уполномоченными как следует ему держаться. При одних он был спокойно-строг, немногоречив, соблюдал достоинство, даже напускал на себя важность, на других просто ворчал, что мешают работать, ссылался на перегрузку, а кого-то сразу усаживал с собой в тарантас, катал по полям, завозил на пасеку отведать колхозного медку, а дома поил водкой.

Директора школы Прокофий Кузьмич всегда немного опасался. Но на этот раз Аристарх Николаевич подъехал не к конторе колхоза, а к его дому - значит, никаких причин для тревоги не было.

Завидев из окна верхового и опознав его, Прокофий Кузьмич вышел из дому, застегивая на ходу широкий пиджак на все пуговицы. Вслед за ним на крыльцо выкатился злобный лохматый комок - комнатная собачонка - и с лаем метнулся под ноги лошади.

– Колхозный привет шефу! Здравствуйте, Аристарх Николаевич!
– заговорил Прокофий Кузьмич, спускаясь с крыльца навстречу гостю и протягивая ему руку издалека.
– Брысь, проклятая!
– крикнул он на собаку, как на кошку.

Аристарх Николаевич легко приземлился с седла и передал председателю повод коня. Собачка не унималась, кидаясь то на директора школы, то на его лошадь.

– Опять не узнает меня песик-то ваш, - сказал директор.

Прокофий Кузьмич засмеялся.

– Тишка мой вас, наверно, за уполномоченного принимает. Не любит он уполномоченных.

– Мудрый песик.

– Породистый!
– похвастался председатель.

Засмеялся и Аристарх Николаевич.

– Породистый - помесь половой щетки с гусеницей! Завели бы лучше охотничью, гончую.

– Охотничьей собаке корму больше надо. А я - какой я охотник! Зато Тишка служить умеет.
– Прокофий Кузьмич переложил повод уздечки в левую руку, а правую поднял вверх и крикнул собачке: - Тишка, служи!

Тишка мгновенно перестал лаять, вскинулся на задние лапы, вытянул волосатую морду кверху и начал кружить на одном месте, подпираясь лохматым хвостом.

– И верно - служака!
– похвалил Тишку директор.
– Ну, что у вас тут?

– Что у нас? Живем, работаем.. А что же вы: директор без армии? Сейчас бы самое время поддержать нас.