Уханьский синдром
Шрифт:
– Моя или зама. А какие проблемы с бюджетом? – насторожился Дексон. – У нас что, внеплановый аудит?
– Твой бюджет – твоя проблема. А вот санкционированные тобой незаконные испытания Ясоном человеческого вируса на территории США – это наша общая проблема, – директор поймала взглядом глаза подчинённого и заметила, как от напряжения сузились его зрачки.
– Что за испытания? Если честно, я не очень вникаю в деятельность Ясона. Его плотно курирует мой зам. Но если они нарушили закон, я лично с ними разберусь. Какая конкретно у тебя инфа?
– Несколько месяцев назад Ясон на военном полигоне в Юте испытал на добровольцах новый человеческий коронавирус. В нарушение президентской директивы «EXO 231115», которая запрещает исследования подобных патогенов на территории США.
– Твою мать! – довольно правдоподобно удивился Дексон. – Если это так,
– Из личных источников, – многозначительно ухмыльнулась директор.
– Я разберусь с Ясоном в приоритетном порядке. Надеюсь, ты не будешь выносить сор из Конторы. Это не в наших интересах. На нас и так давят со всех сторон.
– Честь мундира прежде всего. Но с этого момента я хочу быть в курсе всего, что делает Ясон. И не забывай – я сегодня прикрыла твою задницу.
– Как можно, мэм, – понимающе улыбнулся Дексон. – Я ваш должник. Одно дело делаем.
Когда глава Управления тайных операций ушёл, Хосвей связалась с начальником управления киберразведки ЦРУ и поручила установить наблюдение за руководителями Ясона. Такой канал позволял проконтролировать общение Дексона с верхушкой компании и, возможно, получить дополнительные козыри в завязавшейся игре. Было очевидно, что глава тайных операций осведомлён об исследованиях с коронавирусом, но скрывает это. А директор очень не любила, когда от неё что-то скрывают.
К её большому удивлению, ни Дексон, ни его замы в течение нескольких следующих дней не связывались с Ясоном. Более того, информация о каких-либо действиях в отношении компании или контактах важного уровня тоже не поступала. Этому было два вероятных объяснения: либо её приказ был проигнорирован, либо связь с Ясоном оказалась глубоко зашифрована, что наводило на очень неприятные мысли о возможном уровне взаимодействия. Почувствовав, что натолкнулась на что-то значительное, Хосвей решила ещё раз поговорить с шефом тайных операций, но произошло несколько событий, нарушивших её планы.
Утром пришло сообщение из Комитета Конгресса США по разведке о том, что он возобновляет против неё полномасштабное расследование за санкционирование пыток при допросах два года назад, когда она возглавляла управление ЦРУ по борьбе с терроризмом. Это было очень неприятно. В лучшем случае ей грозило увольнение, в худшем – тюремный срок. Затем через несколько часов на её личный номер, известный только нескольким высшим чиновникам из Администрации, позвонил Лари Кросман, один из заместителей председателя DNC 19 – Национального комитета Демократической партии США.
19
DNC (Democratic National Committee) – Национальный комитет Демократической Партии США. Высший орган партийного управления.
Об этом далеко не молодом и совсем не публичном человеке в вашингтонском политическом болоте ходили разные слухи, но все они в конце концов сводились к одному – Кросман был одним из самых влиятельных людей на восточном берегу Потомака. Старик принадлежал к небольшой неформальной группе финансистов, которых даже люди, относившие себя к элите, с завистью и благоговейным придыханием называли «хозяевами денег». Именно эта группа, не обращая внимания на партийные разногласия, национальные интересы и волю простых американцев, делала свои дела через назначаемую ей вашингтонскую политическую верхушку. Без согласования с ней Конгрессом не принимался ни один ключевой закон, а президент не подписывал ни одну важную директиву. Эти люди создали и последовательно воплощали в жизнь концепцию либерального глобализма, которая позволила США стать ведущей финансовой силой в мире. Именно в их руках была сосредоточена большая часть богатства Америки, а значит, они обладали реальной властью и силой. Тихий и невзрачный старичок Лари Кросман, отпрыск одного из богатейших финансово-промышленных кланов Америки, как раз входил в узкий круг серых кардиналов, отвечавших за управление разношёрстным зоопарком, гордо называвшим себя политической элитой Вашингтона, а конкретно за то, чтобы демпартия США делала то, что нужно «хозяевам денег».
Звонок человека такого уровня не мог не настораживать. К тому же
Кросман предложил встретиться в неформальной обстановке в закрытом гольф-клубе, пообещав, что разговор пройдёт без посторонних глаз. Отказ от такого предложения мог повлечь за собой кучу проблем, особенно на фоне начавшегося расследования по пыткам в офшорных тюрьмах. Хосвей помнила, как несколько лет назад, когда президент рекомендовал её на должность замдиректора ЦРУ, руководимый демократами Комитет по разведке не одобрил её кандидатуру. Помнила она и то, что, после того как Конгресс дал согласие на назначение её директором, у неё состоялся короткий брифинг со спикером-демократом, которая прозрачно намекнула на то, что именно ей она обязана своим карьерным ростом.Меньше всего директору ЦРУ хотелось оказаться вовлечённой в борьбу демпартии против президента. Её не интересовала политика, и тот публичный, перешедший все границы разумного срач, который устроили две группы вашингтонской элиты, ей был просто противен. Даже национальные интересы её по большому счету не волновали. Она просто страстно любила свою работу, обожала почти безграничную власть над людьми, которую даёт её должность. Просыпаясь каждое утро, Хосвей мечтала поскорее оказаться у себя в кабинете, прочитать свежую сводку событий за ночь и с головой погрузиться в увлекательную игру, имя которой – глобальная разведка. У директора не было политических амбиций. Она достигла всего, о чём мечтала, и не желала дальнейшего карьерного роста. В крупнейшей разведке мира ей было комфортно, спокойно и уютно. Совсем как в семье, которую ей из-за работы и скверного характера так и не удалось создать.
К сожалению, позиция директора ЦРУ по своей природе была одной из самых политизированных в вашингтонской верхушке, и Хосвей стоически принимала наезды на неё со стороны элит. Пока ей удавалось лавировать между двух огней в бушующем пожаре войны между президентом и демпартией. Её искусство в этом становилось всё более утончённым и отточенным, а уверенность в том, что ей удастся справиться с любыми проблемами, неуклонно укреплялась.
Закрытый частный гольф-клуб ВИП-уровня находился в сотне километров к северо-западу от Вашингтона в предгорьях невысокого массива Блу-Ридж. Её вертолет приземлился на площадке чуть в стороне от основного здания. Четвёрка охранников в лёгкой броне со штурмовыми винтовками спрыгнула ещё до того, как шасси коснулось газона, и, отбежав на несколько десятков метров, заняла позиции по периметру. Ещё пара в просторных куртках, которые скрывали тяжелые бронежилеты, осталась при боссе, чтобы прикрыть её в случае нападения.
Со стороны здания гольф-клуба показался администратор в безупречном фраке с бабочкой, словно внутри шёл концерт камерной музыки для искушённой публики.
Приняв руку охранника, Хосвей спустилась по ступенькам вертолёта и осмотрелась. Ещё с воздуха она заметила, что освещаемые тёплыми лучами закатного солнца поля для гольфа, площадки для отработки ударов, теннисные корты и парковка были пусты. В это вечернее время члены клуба обычно заполняли шикарный ресторан, лаундж-бар и открытую террасу, но на этот раз и там не было никого. Значит, Кросман действительно позаботился, чтобы они были одни. Учитывая заоблачные цены этого элитного заведения, такая забота влетела клубу в серьёзную копеечку.
– С прибытием, мэм, – администратор остановился в нескольких шагах, чуть склонил голову в почтительном жесте и, не обращая внимания на суровых телохранителей, полным достоинства голосом продолжил: – Вас ожидают в приватной секции ресторана, мэм.
Во внутреннем убранстве основного зала отсутствовала напускная роскошь и ставший привычным для богатых заведений Вашингтона и Нью-Йорка дешёвый, граничащий с безвкусицей гламур. Интерьер ресторана был оформлен в аскетичном духе закрытого клуба влиятельных английских джентльменов конца ХIХ века и всем своим видом подчёркивал солидность и серьёзность собирающейся здесь публики. В том же стиле был выдержан и небольшой каминный зал с четвёркой роскошных, обтянутых мягкой замшей глубоких кресел, расставленных вокруг низкого резного столика из красного дерева. В одном из них с развёрнутой газетой в руках сидел пожилой, по-военному подтянутый мужчина на вид лет семидесяти в светлых брюках и фирменном клубном поло. Он отреагировал на произнесённую администратором фразу «Миссис Хосвей, сэр» с чуть заметной задержкой, которая однозначно давала понять, кто здесь хозяин. Выдержав секундную паузу, Кросман сложил газету, свернул её трубкой и отправил в стоящую рядом корзину, где уже лежало несколько экземпляров других изданий.