Уик-энд с Остерманом (др. перевод)

— Норма? Мистер Фассет звонил мне в пятницу?

Наступило краткое молчание, пока секретарша Таннера просматривала запись о вызовах в пятницу.

— Вполне возможно. Было два звонка из Вашингтона, оператор номер тридцать шесть просил вас связаться с округом Колумбия, если вы появитесь до четырех. Но вы до половины шестого были в студии.

— Вы спрашивали, кто звонил?

— Конечно. Но мне сказали, что дело может обождать до понедельника.

— Спасибо.

Таннер вернулся к разговору с Фассетом:

— Вы знаете номер оператора?

— Тридцать шесть. Из Вашингтона. Повторять вызов до четырех часов.

— Но вы не назвали себя, не представились…

— Была пятница. И мне пришлось пораньше уехать. Неужели вы чувствовали бы себя лучше, если бы знали о срочном вызове, на который не можете ответить?

— О’кей, о’кей. Неужели нельзя было прибегнуть к помощи почты?

— Простите, мистер Таннер. Мне в самом деле очень неудобно, но у меня были определенные инструкции. Вы представляете собой отнюдь не маленькую местную станцию. Документы должны были быть в порядке еще несколько недель тому назад… Кроме того, — тут Фассет снова засмеялся, — не хотел бы я быть на вашем месте, если некоторые службы Государственного департамента обнаружат, что ради вас мы нарушаем правила… Это отнюдь не угроза. О ней не может быть и речи. Оба мы допустили ошибку.

Джон Таннер улыбнулся при этих словах. Фассет был прав. С документами они в самом деле запоздали. И не имело смысла идти на риск бюрократических осложнений. Он вздохнул:

— Я постараюсь успеть на рейс в час дня и буду у вас в три или чуть позже. Где ваш офис?

— Я буду у Кренстона. Все бумаги у меня с собой, и мы не собираемся слишком долго задерживать вас.

— Хорошо. До встречи, — положив трубку, Таннер набрал домашний номер.

— Привет, дорогой.

— Мне придется днем подскочить в Вашингтон.

— У тебя какие-то проблемы?

— Нет. «Обычные, но спешные», как мне сказали. Постараюсь успеть обратно семичасовым рейсом. Просто я хотел, чтобы ты была в курсе — я запаздываю.

— Хорошо, дорогой. Хочешь, чтобы я тебя встретила?

— Нет, я возьму такси.

— Уверен?

— Еще бы. Я буду чувствовать себя куда лучше, зная, что компании придется выложить двадцать баксов за машину.

— Ты их вполне стоишь. Кстати, я читала отчеты о шоу Вудворда. Сплошные восторги.

— Это я и напишу у себя на груди. Таннер Триумфальный.

— Надеюсь, что так и будет, — тихо сказала Элис.

Она никак не могла отделаться от этого. С деньгами у них, в сущности, проблем не было, но Элис постоянно считала, что мужу недоплачивают. Это была единственная серьезная тема разговоров между ними.

— До вечера, Элис.

— Пока. Я люблю тебя.

Словно слыша молчаливые сетования своей жены, Таннер велел, чтобы одна из репортерских машин через час отвезла его в Ла-Гуардию. Никто не возражал. Этим утром Таннер был подлинным триумфатором.

В течение следующих сорока пяти минут Таннер покончил с неотложными административными делами. Последним деловым указанием был звонок в юридический отдел компании.

— Мистера Гаррисона, будьте любезны… Это Энди? Джон Таннер. Я тороплюсь, Энди, мне надо успеть на самолет. Просто хотелось бы кое-что выяснить. К нам есть со стороны Комиссии какие-то претензии, о которых мне не известно? Какие-то проблемы? Я знаю, но Кренстон говорил… Конечно, я подожду, — рассеянно играя телефонным шнуром, Таннер продолжал думать о Фассете. — Да, Энди, я на месте… Страницы семнадцать и восемнадцать. Подписи… понимаю. Ясно. Спасибо. Нет, больше проблем нет. Еще раз спасибо.

Положив трубку, Таннер медленно поднялся из кресла. Гаррисон подлил масла в костерок его смутных подозрений. Все это выглядело достаточно противоречиво и странно. Подбор документов был совершенно полным, если не считать этих двух страниц из четвертой и пятой копий. Они были всего лишь дубликатами, ни для кого не представляющими интереса, которые легко ксерокопировать. Тем не менее эти страницы как-то исчезли из досье. Гаррисон прокомментировал ситуацию следующим образом:

— Я помню, Джон. Я послал тебе памятную записку по этому поводу. Мне кажется, что кто-то сознательно похитил их оттуда. Но не могу предположить, кому и зачем это понадобилось…

Не мог этого представить себе и Таннер.

3. Понедельник — 3.25 пополудни

К искреннему удивлению Таннера, Комиссия прислала лимузин, который ждал приземления его самолета.

Кабинет Кренстона был на шестом этаже, время от времени тут собирались директора служб новостей крупнейших телекомпаний. Кренстон успешно делал карьеру — его уважали и на телестудиях, и меняющиеся представители администрации — и поэтому Таннер почувствовал неприязнь к незнакомому Фассету, который мог сказать с высокомерием: «У Кренстона нет полномочий принимать такие решения».

Он никогда не слышал о Лоренсе Фассете.

Таннер открыл дверь в приемную Кренстона. Она была пуста. Стол секретарши девственно чист — ни блокнотов, ни карандашей, ни каких-либо бумаг. Свет горел только за дверями кабинета Кренстона. Они были приоткрыты, и он слышал тихое жужжание кондиционера. Портьеры опущены, наверное, для того, чтобы солнечный свет не резал глаза. На стену приемной упала тень обитателя кабинета, который направился к дверям.

— Добрый день, — сказал представший перед ним человек. Он был ниже Таннера на дюйм-другой — скорее всего пять футов и десять или одиннадцать дюймов, — но очень широк в плечах. Светлые волосы топорщились ежиком, а над широко расставленными глазами кустились выгоревшие брови. Он примерно того же возраста, что и Таннер, но без сомнения физически куда крепче. Даже в его осанке чувствуется упругость сжатой пружины, подумал Таннер.

— Мистер Фассет?

— Совершенно верно. Прошу вас.

Вместо того чтобы отступить в сторону, пропуская Таннера в кабинет Кренстона, Фассет подошел к дверям приемной и запер их.

— Я бы предпочел, чтобы нам не мешали.

— А в чем дело? — удивившись, спросил Таннер.

Лоренс Фассет обвел взглядом комнату.

— Да. Конечно. Я понимаю, что вы имеете в виду. Прошу вас, заходите.

Фассет, опередив Таннера, зашел в кабинет Кренстона. Шторы на обоих окнах, глядящих на улицу, опущены до самого низа; стол Кренстона так же чист, как и у секретарши, не считая двух пепельниц, по одной на каждого. В центре полированной столешницы — маленький диктофон «Вуллен-сак», от которого тянулось два провода — один к креслу Кренстона, а другой — к креслу, стоящему напротив.

— Это диктофон? — спросил директор службы новостей, последовав за Фассетом в кабинет.

— Да, так оно и есть. Не хотите ли присесть?

Джон Таннер остался стоять. Когда он заговорил, в голосе слышалась тихая ярость.

— Нет, я не сяду. Мне все это не нравится. Ваши методы какие-то странные, хотя, может быть, в них нет ничего странного. Если вы собираетесь фиксировать мои слова, вам должно быть совершенно ясно, что я не скажу ни слова в отсутствие нашего адвоката.