Уильям Шекспир — образы чести и благородства

«Когда зима низвергла свою траву

Наше солнце затмилось и зашло. Ax! свет, самый прекрасный».

(Эти цитаты взяты из «Горестной радости» («Sorrows Joy»), сборника элегий о королеве Елизавете кембриджских писателей (Cambridge, 1603) и из «Траурного одеяния Англии» («Chettle's England's Mourning») Четтла (London, 1603).

«В то же время постоянно говорили, что Яков вступил в своё наследство «not with an olive branch in his hand, but with a whole forest of olives round about him, for he brought not peace to this kingdom alone», «не с оливковой ветвью в руке, а с целым оливковым лесом вокруг себя, ибо он принёс мир не только этому королевству», но и всей Европе». («Чествование Джерваза Маркхэма её Совершенства», «Gervase Markham's Honour in her Perfection», 1624).

(Строка 9 сонета) — это отголосок другого современного течения фантазии. Яков прибыл в Англию во время весеннего прилива редкого и сравнимого с милосердием, которое считалось самым счастливым предзнаменованием. «Все выглядит свежо, — пел один поэт, чтобы приветствовать его превосходство». «Воздух, времена года и земля» были представлены как сочувствующие общей радости в «этом сладчайшем из всех сладких источников».

Был признанным, только один источник горя, что Саутгемптон всё ещё был заключённым в Тауэре, «supposed as forfeit to a confined doom», «предположительно приговорённым к пожизненному заключению».

Мэннингем (Manningham), автор дневника тогда об этом написал следующее: «Все мужчины на следующий день после смерти королевы, желали ему (Саутгемптону) свободы. Желание исполнилось быстро, когда ... Самуэль Даниель (Samuel Daniel) и Джон Дэвис (John Davies) отпраздновали освобождение Саутгемптона жизнерадостными стихами. Невероятно, чтобы Шекспир промолчал» (Life, pp. 147-149).

Критик Вукдхэм (Wykdham) (уделив меньше внимания ссылкам на современные события) констатировал: «Этот сонет таков... что часть продолжительной атаки на Время (100-125), а кульминацией которой являлось отрицание его реальности (123-124)».

Критик Вукдхэм продолжил: «…смысл, по-видимому, таков, ни мои собственные страхи (в сонете 104), ни пророческие ожидания всего мира о грядущих событиях... смогут ограничить продолжение моей любви, которая, как и всё остальное окажется, но только кажется, что подлежит ограничению». «Для смысла (строк 5-8) достаточно того, что они действительно указывали на какой-то кризис, в природе или политике, который вызвал опасения, как не оправданные события. ... Я склонен думать, (что подразумевало) фактическое затмение Луны, которое послужило основой для мрачных прогнозов. Когда современные поэты упоминают о политических кризисах, они явно ссылаются на них».

У поэта Дрейтона (Michael Drayton) в «Idea», 51, например, это есть. — Cf:

Lastly, mine eyes amazedly have seen

Essex's great fall! Tyrone his peace to gain!

The quiet end of that long-living Queen!

This King's fair entrance! and our peace with Spain!

Michael Drayton «Idea», LI

Наконец, мои глаза изумлённо узрели

Великое падение Эссекса! Тайрону, чтоб обрести его покой!

Кончину спокойную этой долгоживущей Королевы!

Такое прекрасное вхождение Короля! И наш мир с Испанией!

Майкл Дрейтон «Идея» 51.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 30.05.2022).

У Шекспира в Сонетах нет таких явных ссылок, и его фраза «смертельная луна», если она означает «луна в смертельной ситуации», вполне соответствует его манере описания такого природного явления, как затмение. Было 21 затмение Луны, полное или частичное, видимое в Гринвиче в течение 1592—1609 годов. Так что, сторонники ранней датировки сонетов могут найти свои (резоны) в этом вопросе так же легко, как и сторонники поздней даты. Но если мы примем предположение Тайлера (Tyler) о том, что ссылка на «это самое благоуханное время» доказывает, что сонет был написан ранней весной, летом или поздней осенью, и если мое предложение о датировке S. 98 также будет принято, то из таких затмений остаются доступными три: 4 июня 1602 г.; 24 мая 1603 г.; 3 апреля, 1605 г.; или затмение 24 мая 1603 года, поскольку оно длилось намного дольше, чем затмение 3 апреля 1605 года, и поскольку из-за его времени (1:30 afternoon) и времени года оно должно было быть более заметным, чем затмение 4 июня 1602 года, май, возможно, ему будет отведено почетное место. Принятие его (даты написания) также допускает одну из тех вторичных аллюзий — в данном случае на смерть Елизаветы 23 марта 1603 года, которое, так часто встречается в стихах Шекспира. Я должен добавить, что мистер Хит и мистер Блейки были согласны с мнением, что я не придал достаточного значения затмению 1605 года» (pp. 246-247).

Критик Батлер (Butler) задался вопросом: «Есть ли какое-либо событие, кроме Армады, произошедшее во время юности Шекспира, в отношении которого (картина неизвестности, нарисованная в этом сонете) была бы применима с такой же силой и точностью? Я могу пойти дальше и спросить, действительно ли было ли какое-либо событие между 1585 и 1609 годами, к которому сонет может быть применён без насилия над наиболее естественным значением его слов и без произвольной датировки его на много лет позже, чем другие сонеты?» Мы можем видеть, насколько велик был испуг, вызванный Армадой (Armada), из (фрагмента) благодарственной молитвы, которая была прочитана во всех церквях после того, как она была разгромлена, ...враг намеревался «уничтожить нас, наши города, посёлки, страны и народы и навсегда стереть с лица земли память о нашем народе», «to destroy us, our cities, towns, countries and peoples, and utterly to root out the memory of our nation from off the earth for ever».

«Если это правдивая картина, Шекспир вполне мог бы обрисовать общее предчувствие в таком красноречивом штрихе, как «nor the prophetic soul of the wide world dreaming on things to come», «ни пророческая душа в целом мире о делах грядущих мечтающие спешат», и вполне мог бы предположить, что срок его настоящей любви к «Mr.W.H.» истёк очень скоро. Но поскольку другого такого наброска нет, то и в молитве, ни где-либо ещё, нельзя найти ни одного подобного изображения какого-либо события между 1585 и 1609 годами. (Что касаемо заявления Ли (Lee), о том, что подобная тревога ощущалась в связи со смертью королевы), он не цитировал, и я не смог найти ничего, кроме написанного до восшествия на престол Якова, что наводит на мысль о какой-либо серьёзной тревоге, которая ощущалась по всей Англии (в то время), когда Армада была у Плимута, или к примеру, с видом на Довер» (pp. 104-106).

Критик Крейтон (Creighton) (поддержал точку зрения Тайлера) дополнил: «Годом ранее произошло заметное затмение (до мятежа Эссекса), на котором в «Альманахе Вудхауса» («Woodhouse's Almanack») за 1601 год, была основана заметка на предсказание, что его (затмения) влияние будет ощущаться в стране с 20 января 1601 года по ноябрь. Когда (в этот же год) произошло восстание Эссекса, население было настолько впечатлено пророчеством Вудхауса, что правительство сочло необходимым отозвать копии этой ничтожной книги. В царствование Елизаветы не было другого события, которое угрожало бы ей таким же образом».

«Собственные страхи» Шекспира за свою свободу, «предполагаемую в качестве наказания в ограничении (его) жизни, объясняются (выступлением Ричарда II в четверг или пятницу накануне)» («Blackwood's», 169: 676).

Бичинг (согласился с мнением, что есть ссылка на смерть королевы, но не поверил мнению Ли, относительно вопроса об освобождении Саутгемптона) предположил следующее: «Если бы этот сонет действительно был поздравительной одой, то при таких обстоятельствах, Саутгемптон, в свою очередь, вряд ли смог бы поздравить поэта с пылкостью его чувств. Ибо в сонете нет упоминания о каком-либо освобождении из тюрьмы, и его венцом является знакомая мысль о том, что друг проживёт в стихах Шекспира, а не о том, что он получил новое и неожиданное воскрешение к жизни». (Перефразирование критика Ли во вступительном четверостишии — это то, чего он мог не вынести).

Слова «моя настоящая любовь», конечно, сами по себе могут быть восприняты мистером Ли и понятые им, как «мой настоящий друг», но «аренда моей настоящей любви» может означать только «аренда моей истинной привязанности к моему другу». Все договоры аренды заключались на несколько лет; для каждого из них был установлен лимит или «ограничение», которое в судный день (банкротства) истекал».

Шекспир говорил, что ни его собственные страхи, ни пророчества мира «о катастрофических переменах не оправдались, ибо в год благодати 1603 он обнаружил, что его привязанность свежа, как никогда. Но для друзей Саутгемптона, смерть Елизаветы могла быть поводом не для дурных предчувствий, а для их надежд» (Intro., pp. XXXIII-XXXIV).