Уильям Шекспир — образы чести и благородства

Критические дискуссии и заметки о сонете 107.

«Этот сонет представляет особый интерес из-за содержащегося в нём намёка на внешние события, которые привели к (широко расходящимися по времени) предположениям критиков относительно даты его написания». По-видимому, эта (заметка была написана) неким «J. G. R.», корреспондентом N. & Q. (2-ed S., 7: 125; Feb. 12, 1859), которая невольно положила начало продолжительной дискуссии. Он интерпретировал сонет, как относящийся к времени заключения Саутгемптона в тюрьму, (а после) смерти королевы Елизаветы и восшествию на престол Якова, — так (возникла) теория, которая до сих пор имеет большинство приверженцев».

Критик Мэсси (Massey) подробнее развил эту (версию): «Шекспир (примерно) так обращался к Саутгемптону после его освобождения из Тауэра, во время смерти королевы в 1603 году» (p. 203).

В своих Эссе (Essays) Бэкон нам поведал: «It was generally believed that after the death of Elizabeth England should come to utter confusion»,

«Обычно считалось, что после смерти Елизаветы Англия должна была прийти в полное замешательство» (Works, 1856, I, 291).

Сама Елизавета предрекала, что за её смертью последует свержение протестантской религии и разорение королевства. Как рассказывал Фруд (Froude): «Sometimes in mockery she would tell the Council that she would come back after her death and see the Queen of Scots making their heads fly!», «Иногда в насмешку она говорила (Тайному) Совету, что вернётся после своей смерти и увидит, как королева Шотландии заставит их головы полететь!» ... Cf.! также (комментарии) посвящающего (в это): «... в то время как многие, кто не желал добра нашему Сиону, ожидали, что после захода этой яркой западной звезды, королевы Елизаветы, (как) самой счастливой памяти (о ней), некоторые густые и ощутимые тучи тьмы настолько затмили бы землю, что люди должны были (быть) в сомнениях относительно того, каким путём они должны были идти, и что вряд ли должно (было) быть известно, кто должен был руководить неустроенным государством; (тогда как) появление вашего Величества, как солнца во(всей) его силе, мгновенно рассеяло бы эти предполагаемые и предлагаемые туманы и дало всем, кто был хорошо затронут, чрезвычайную причину утешения; особенно когда мы (смогли) увидеть Правительство, основанное на вашем Высочестве и вашем обнадёживающими семенами несомненных Титулов, и это также сопровождалось бы в мире и спокойствии дома и за рубежом».

... «Невозможно иметь никаких разумных сомнений в том, что один и тот же дух проникает (в это посвящение и S. 107); что записана одна и та же смерть; упоминающая одни и те же страхи; выражающая одно и то же ликование; обозначающая один и тот же покой» (pp. 215-216). «Не может быть никаких сомнений в том, что сонет повествует о смерти и намекает на погребение в могиле тирана. ...Смерть (королевы) являлась предметом радости для Шекспира. Необязательно (нужно было) говорить, что он радовался личного, но он делает это драматично»

(p. 218).

Чемберлен в письме Дадли Карлтону, (датированным) апрелем 1603 года, написал следующее: «...10-го числа этого месяца граф Саутгемптон был освобожден из Тауэра по приказу короля (присланном через лорда Кинлосса). Эти щедрые начинания поднимают настроения всех людей (т. е. придворных) и вселяют в них большие надежды» (p. 334).

Критик Исаак (Isaak), (принимая сонет 107, как адресованный Эссексу, и интерпретируя его, как обращение в 1598 год) предложил следующее: «В этом году... интимные отношения между Елизаветой и её фаворитом претерпели, по-видимому, неизлечимую брешь из-за пощёчины, которую последний получил во время заседания Тайного совета. Возмущённый Эссекс несколько месяцев держался подальше от двора и, несмотря на увещевания своих друзей, не предпринял ни малейшей попытки к примирению... Наконец, 15 сентября он снова впервые появился при дворе, а 3 октября снова оказался в прежнем фаворе у королевы». (Devereux: «Lives of the Earls of Essex». Деверо: «Жизнь графов Эссекс»).

«Это примирение, должно быть, наполнило всех друзей графа великой радостью, а также могло послужить причиной написания этого прекрасного сонета поэтом, которого угнетали худшие тревоги. Однако, кроме этого, чисто частного разногласия королевы и её фаворита, имеется ещё одна ссылка, на которую, по-видимому, указывала строка 8», «...13 сентября умер непримиримый враг Англии, Филипп II Испанский; это событие Шекспир мог с полным основанием представить (в сонете 107), как начало эры мира...». (Ещё одна возможность — это отсылка на смерть самого могущественного врага Уильяма Эссекса, лорда Берли, в том же году») (Jahrb., 19: 263-264).

Критик Тайлер (Tyler) в (содержании) сонета ссылаясь на подавление мятежа Эссекса в 1601 году, отметил: «... событие, о котором, как нетрудно можно было догадаться, как об угрожающем затмении (её чести), из-за которого королева могла была представлена, как вышедшая с незапятнанной славой».

Когда в течение недели после неудачной попытки Эссекса призвать граждан Лондона (к бунту), секретарь Роберт Сесил, согласно документу из «Архивного бюро», высказался следующим образом: «Как закат Солнца приносит всеобщую тьму, так и её Величествам (дословно во множ. числе) вредит наша непрерывная ночь; и хотя одно по Природе может быть возобновлено, всё же другое, вряд ли будет соответствовать какой-либо будущей эпохе; насколько же отвратительными они должны быть в глазах всех добрых подданных, которые не искали полного разорения столь благословенного государства» (State Papers, Domestic, Elizabeth, CCLXXVIII).

Что (и было) сказано Sh. (Шекспиром в сонете 107) о «затмении смертельной луны», в пользу этого можно сравнить также со следующей выдержкой из письма Бэкона, написанного королеве до восстания (Эссекса): «The devices of some that would put out all your Majesty's lights, and fall on reckoning how many years you have reigned, which I beseech our blessed Saviour may be doubled, and that I may never live to see any eclipse of your glory», «Замыслы некоторых, которые погасят все огни нашего Величества и отпадут при подсчёте того, сколько лет вы царствовали, в чём я умоляю нашего благословенного Спасителя, возможность быть удвоенным, и чтобы я никогда не дожил до того, чтобы увидеть какое-либо затмение вашей славы».

Таким образом, не могло было (возникнуть) никаких сомнений в том, что язык сонета полностью соответствовал обычаям того времени, например, (в строке 6) — это описание, которое, как мы вполне можем полагать после событий в воскресенье, 8 февраля 1601 года, когда точно могли бы описать чувства тех, кто предсказывал успех Эссекса. И затем (в строках 7-8) мы можем найти, с большой вероятностью, намёк на письмо, отправленное в посольство, шотландским королем Яковом, чтобы поздравить королеву с подавлением восстания (Эссекса). «Неопределённости» (текста сонета) могли относиться к ранее (до вхождения на престол) сомнительному отношению Якова (к подобному мятежу) ...Далее, слова 9-й строки... содержат, как представляется вероятный намёк на время года, когда был написан сонет, вероятно, весной или в начале лета 1601 года» (Intro., pp. 23-24).

Критик Ли (Lee) убедительно аргументировал: «(Этот сонет) содержит ссылки на три события, произошедшие в 1603 году, которые нельзя перепутать — это на смерть королевы Елизаветы, на восшествие на престол Якова I, и на освобождение графа Саутгемптона, который находился в тюрьме до тех пор, пока в 1601 году был осуждён за соучастие в восстание графа Эссекса. ... Примерно в той же парафразе весной 1603 года, каждое (перо Англии) поздравляло нацию с неожиданным поворотом событий, благодаря которому корона Елизаветы без гражданской войны перешла к шотландскому королю, таким образом, революция, которая была предсказана, как неизбежное последствие кончины Елизаветы, к счастью, не произошла, так как была предотвращена».

Аллегория «Синтии» («Cynthia Dacres», Синтия Дейкес) то есть луны, была признанным поэтическим псевдонимом королевы (Елизаветы). Именно поэтому она фигурировала в стихах Барнфилда (Barnfield), Спенсера (Spenser), Фулка Гревилла (Fulke Greville) и Рэли (Ralegh), а её элегисты невольно следовали той же (поэтической) манере.

«Fair Cynthia's dead», «Прекрасная Синтия мертва», — воспевал один из них. «Luna's extinct», «Луны угасание», — писал Генри Петоу (Henry Petowe) в своей книге: «A Fewe Aprill Drops Showered on the Hearse of Dead Eliza», «Несколько апрельских капель (дождя) упали на катафалк мёртвой Элизы», в 1603 году.

Едва ли, нашёлся бы автор стихов, который не оплакивал её потерю, которая охарактеризовала её (королеву), тем более, как (аллегорическое) затмение небесного тела. Один поэт утверждал, что смерть «накрыла (её) славу облаком ночи». Другой утверждал: «Ничто не может затмить её свет, кроме того, что её звезда будет сиять в самую тёмную ночь». Третий видоизменил формулу (панегирика) таким образом:

«When winter had cast off her weed

Our sun eclipsed did set. Oh! light most fair».