Украденная невеста

— Опусти глаза. — Рявкает он, делая шаг ко мне, а затем еще один. — Пришло время тебе узнать свое место, Катерина, и как жена должна вести себя со своим мужем. Ты потеряла все привилегии, которые когда-либо имела со мной. Возможно, со временем ты сможешь вернуть их обратно.

Я мгновенно опускаю взгляд, прикусывая нижнюю губу. Я не хочу, чтобы он видел мой страх, но я чувствую, как моя паника постепенно нарастает, пока он говорит. Я не думаю, что Виктор причинит мне боль, как это сделали Андрей и Степан, но он может причинить мне боль другими способами, и даже тогда я не совсем уверена, что он этого не сделает. Стало ясно, что я знаю этого человека еще меньше, чем я думала, и я в ужасе от того, что еще предстоит выяснить.

— Очень хорошо, — говорит он, его голос обволакивает меня, как дым, густой, соблазнительный и смертоносный. — Ты подчиняешься. Это хорошее начало. Тебе будет проще, если ты будешь подчиняться.

Это не должно вызывать у меня трепет. Это не должно вызывать покалывание в пальцах по причинам, которые не имеют ничего общего со страхом, трепещущим у меня в животе. Это не должно заставлять мое сердце немного ускоряться, а пульс подскакивать к горлу. Я не должна хотеть слышать, как Виктор говорит мне "о подчинении", но что-то темное и ненормальное внутри меня трепещет при звуке голоса моего мужа с сильным акцентом, приказывающим мне, здесь, в богатой обстановке нашей спальни в этом уединенном русском замке.

— Давай посмотрим, сможешь ли ты хорошо слушаться. На колени, Катерина. На колени перед своим хозяином.

Хозяин. Он никогда раньше так себя не называл, и я снова чувствую этот темный трепет, что-то чужое разгорается в моей крови и заставляет мои щеки вспыхнуть. Ничто в этом не должно меня возбуждать, но, когда я опускаюсь на колени, ощущая толстый гобелен ковра сквозь тонкий кашемир моего платья, мое сердце ускоряется еще на одну ступеньку.

— Очень хорошо. — Виктор подходит ближе, и я вижу, когда поднимаю взгляд из-под ресниц, что он медленно и методично расстегивает манжеты своей рубашки. Мой пульс бьется у горла, когда он начинает закатывать рукава, так же медленно, пока хрустящая белая ткань не оказывается выше локтей. Он складывает руки перед собой, глядя на меня сверху вниз.

— Ты знаешь, что сейчас произойдет, Катерина?

— Нет, — шепчу я, и это отчасти правда. Я знаю, что он собирается наказать меня, но понятия не имею, как и каким образом. Я не хочу высказывать вслух ни один из своих самых мрачных страхов и давать ему идеи, если он до них еще не додумался.

— Ты будешь наказана за побег. — Его голос сочный, почти соблазнительный, как будто это доставляет ему удовольствие. О чем я думаю? Конечно, это доставляет ему удовольствие. Ему доставляло удовольствие наказывать меня и раньше, когда он отшлепал меня у меня дома после того, как подумал, что я сбежала с девочками. Интересно, будет ли это лучше или хуже, будет ли он более или менее зол из-за того, что я сбежала одна, а не с его детьми, как он думал.

Судя по выражению его лица, когда его люди оттащили меня назад, я не думаю, что он будет менее зол. Может быть, так же зол, но по-другому.

— Как ты думаешь, каким должно быть твое наказание? — Небрежно спрашивает Виктор, все еще глядя на меня сверху вниз. — Какое наказание подходит для своенравной жены, которая унижает своего мужа на глазах у всех его мужчин?

— Я уверена, что не знаю, — говорю я тихо, стараясь, чтобы в моем голосе не было ни малейшего намека на вызов. Я хочу наорать на него, обвинить его, сказать ему, что он гребаное чудовище, но я не смею делать это хуже, чем это уже будет. Мои руки дрожат, сцепленные на коленях, и, хотя мне требуется вся моя сила, чтобы поговорить с ним так, чтобы хоть немного его успокоить, я знаю, что это мой лучший шанс выбраться из всего этого целой и невредимой.

— Я имел в виду это, когда сказал, что могу запереть тебя в комнате голой, — задумчиво говорит Виктор. — Многие мужчины поступили бы гораздо хуже. Я мог бы отдать тебя своим мужчинам на ночь, раз уж ты так стремишься покинуть меня. Я уверен, что, как только они закончат с тобой, ты будешь благодарна вернуться к моим нежным заботам. Или я мог бы держать тебя в одной из башен, даже в клетке, как красивую птичку, которой ты и являешься. — Он наклоняется, убирая прядь волос с моего лица. Я вздрагиваю, когда его пальцы касаются моей щеки. Я не хочу, чтобы от этого прикосновения по моей коже пробежал электрический разряд. Я не хочу, чтобы дрожь была вызвана удовольствием или чтобы его прикосновения заставляли мое сердце биться быстрее в груди по причинам, которые не имеют ничего общего со страхом.

Я также не хочу думать о том, как он прикасался к моему лицу в своей спальне в коттедже, как нежно целовал меня и шептал, какая я красивая. Я не хочу думать о том, как он обхватил ладонями мою щеку в гостиничном номере перед тем, как я услышала его телефонный звонок, как он посмотрел на меня так, словно я была самым прекрасным существом в мире, и заставил меня задуматься, всего на мгновение, может ли у нас быть что-то большее.

Очевидно, я была неправа. Я была так неправа. И теперь от его прикосновения у меня скручивает живот.

— Я думаю, мы начнем с чего-нибудь попроще, раз уж ты так хорошо повиновалась сегодня. — Виктор проводит пальцами по моим волосам, сначала нежно, пока его рука не скользит по моему затылку, и я чувствую, как они переплетаются, запутываясь в густых прядях и оттягивая мою голову назад, так что я смотрю на него снизу вверх.

Я невольно издаю тихий стон боли. Его рука крепко сжимает мои волосы, удерживая мою голову на месте, и его пристальный взгляд скользит по моему лицу, по все еще заживающим синякам и задерживается на моих губах, затем возвращается к глазам.

— Знаешь, я имел в виду то, что сказал, — тихо говорит он. — Ты очень красива, Катерина. Моя прекрасная невеста и уже жена. И я не собираюсь портить эту красоту так, как это сделали те звери, если ты этого боишься. Но я все равно накажу тебя.

Затем он наклоняется, расстегивая ремень одной рукой, и я знаю, что будет дальше. Он начинает расстегивать молнию, но затем останавливается, его рука застывает.

— Я собирался трахнуть тебя в рот для собственного удовольствия, — задумчиво говорит он. — Но я не думаю, что непослушная жена заслужила право сосать член своего мужа, даже в качестве наказания. Поэтому вместо этого мы начнем с чего-нибудь другого. — Виктор делает шаг назад. — Встань и разденься для меня, Катерина. Полностью.

Почему-то это хуже, чем быть вынужденной отсасывать у него. Я не хочу прикасаться к нему ни в коем случае, больше не хочу или, по крайней мере, это то, что я говорю себе, несмотря на предательскую дрожь возбуждения, которая, как я чувствую, ползет по моей коже. Но он знает, как я сейчас отношусь к своему телу, к своей внешности. И он знает, какой уязвимой я почувствую себя, если разденусь перед ним. Но я знаю, что у меня нет выбора.

Я медленно поднимаюсь на ноги, не поднимая глаз. Я скидываю свои кожаные туфли на плоской подошве, отталкивая их, и Виктор прочищает горло.

— Смотри на меня, пока делаешь это, — инструктирует он. — Я хочу видеть твое лицо.

Становится только хуже. Я поднимаю на него глаза, изо всех сил стараясь сохранить самообладание, чтобы не позволить ему увидеть гнев в моих глазах, негодование. Я пытаюсь выглядеть кроткой, даже раскаивающейся, женщиной, которая знает, что была неправа. Это единственный способ пережить это. Это все, что осталось, как и было с Франко, игра на выживание. И не важно, насколько это разбивает мне сердце или как больно мне от осознания того, что Виктор оказался ничуть не лучше, я должна пройти через это.