Украденная невеста

Я не могу заключить ее в свои объятия так, как мне бы хотелось, она все еще слишком травмирована для этого. Но я могу лежать рядом с ней, моя рука касается неповрежденного места на ее предплечье. Она все еще тяжело дышит, ее глаза закрыты, когда она переживает последние толчки удовольствия.

Когда Катерина, наконец, поворачивает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, я позволяю ей увидеть на моем лице, какой красивой я считаю ее по-прежнему, позволяя своему взгляду скользнуть вниз по всей длине ее тела и вернуться обратно. Это правда, что она выглядит не так, как тогда, когда я женился на ней. Она похудела, ее кожа стала бледнее, а тело еще более хрупким, чем было тогда. Но все это может измениться. И если она физически пострадала от этого опыта, то для меня это не будет иметь значения.

— Ты выглядишь великолепно, когда кончаешь, — говорю я ей, мои пальцы поглаживают маленький участок кожи на ее предплечье. — И красивая после, вся раскрасневшаяся и растрепанная.

Катерина опускает взгляд, ее щеки краснеют еще сильнее, и она тянется за одеялом, чтобы прикрыться, но я протягиваю руку и останавливаю ее.

— Я хочу посмотреть на тебя еще немного, — говорю я ей, моя рука покоится на ее плоском животе. Она вздрагивает, когда я прикасаюсь к ней там, и я не уверен почему, но я все равно убираю ее, возвращая ей на руку.

Катерина ничего не говорит, но она и не двигает моей рукой и не пытается снова прикрыться. Некоторое время мы лежим в тишине, единственным звуком в комнате является наше смешанное дыхание, пока, наконец, она не вздыхает и не поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— И что будет дальше? — Тихо спрашивает она, ее губы плотно сжаты.

— Завтра мы уезжаем, чтобы вернуться в Москву, — говорю я ей, и вижу вспышку страха на ее лице. Я знаю, что она вспоминает похищение и то, что случилось с ней. — Однако мы пробудем там недолго. Мы встретимся с остальными, а затем отправимся в более безопасное место, пока я решаю, что делать с Алексеем.

— Остальными? — Эхом повторяет Катерина, выражение ее лица озадаченное. — С кем?

— Дети, другие члены моей семьи, которые могут быть в опасности, — объясняю я. — Лука, София и Ана.

КАТЕРИНА

Я молчу, это все, что я могу делать, чтобы не паниковать по дороге обратно в Москву.

Мы грузимся в машины, которые использовал Виктор, чтобы найти меня, и те, что были взяты из дома, где меня держали. У каждого окна стоят люди с оружием, высматривающие любого, кто может напасть по дороге. Я закутана в еще один большой комплект мужской одежды, и все мое тело чувствует себя так, словно оно сотрясается от каждой кочки, рытвины и выбоины на неровных лесных дорогах, пока мы возвращаемся.

Москва предпоследнее место, куда я когда-либо хотела бы вернуться, сразу после домика, где Андрей и Степан пытали меня. Воспоминание о белокуром мужчине и игле, вонзающейся в мою шею, все еще слишком свежо, это то, что преследует меня во снах почти каждую ночь. От одной мысли о возвращении туда у меня сжимается грудь, а горло сжимается так, что становится трудно дышать.

Я чувствую на себе взгляд Виктора, пока мы едем обратно, наблюдающего за мной так, как будто он беспокоится, что я могу рассыпаться. Это далеко не самое комфортное путешествие, в котором я когда-либо была. Некоторые из более грубых кочек заставляют меня вцепляться в край сиденья, мои пальцы впиваются в ткань, пока я почти не чувствую, как белеют костяшки пальцев, в попытке не выдать боль, которую я испытываю.

Когда мы подъезжаем к городу, я чувствую, что начинаю дрожать. Виктор касается моей руки, и это должно меня успокоить, но этого не происходит. Даже знание того, что я скоро увижу Софию и Ану, не сильно помогает подавить страхи, бурлящие в моем животе, воспоминания о том, что произошло, когда я была здесь в последний раз. Все это кажется слишком свежим, слишком недавним, и я хотела бы, чтобы мы могли быть где угодно, только не здесь. Я знаю, что мы скоро будем, но на данный момент это не помогает.

Нас подвозят к огромному отелю, сверкающему, белому и высокому в центре города, грузовики подъезжают спереди, вооруженные люди окружают нас, когда Виктор открывает дверь и помогает мне выйти. Мое сердце бешено колотится, когда он торопит меня вверх по ступенькам в вестибюль, и я с удивлением понимаю, что там больше никого нет, кроме консьержа. Никаких гостей, слоняющихся вокруг, никто не регистрируется, никого в баре. Он совершенно пуст.

— Здесь больше никого нет? — Шепчу я, наклоняясь ближе к Виктору, когда он провожает меня к лифту, его рука настойчиво лежит на моей пояснице.

— Я освободил его, пока мы здесь, — натянуто говорит он, и я чувствую, как по мне пробегает легкая рябь шока, напоминание о власти моего мужа. Это не совсем незнакомо мне, но я никогда раньше не видела, чтобы это происходило так близко. Мысль о том, что этот огромный отель принадлежит только нам, пока мы здесь, кажется безумной. Пустота лифта и абсолютная тишина зала, в который мы входим, и когда выходим из него, только подчеркивают тот факт, что он говорит правду.

Виктор ведет меня по коридору в комнату ближе к концу, открывает дверь и заходит вслед за мной. Комната огромная, открытая и солнечная, но он сразу же опускает жалюзи, прежде чем сделать это, проверяя окна.

— Мы на самой вершине, — выпаливаю я. — Неужели никто не может войти?

— Ты удивлена? — Мрачно говорит он. — Я уверен, что ты хочешь принять душ, — добавляет Виктор, кивая в сторону смежной ванной. — Дай мне знать, если тебе понадобится помощь.

Это сказано скорее небрежно, чем сексуально, просто обычный муж, предлагающий помощь своей выздоравливающей жене, и я снова ощущаю ту вспышку близости, то чувство, что здесь есть что-то, что могло бы перерасти в нечто большее, если бы у него было место для роста.

Я просто не знаю, как это вообще возможно.

— Душ звучит заманчиво, — выдавливаю я. Это звучит лучше, чем хорошо, честно говоря, это звучит как рай, и это только подчеркивается, когда я захожу в огромную смежную ванную комнату с огромным душем с двумя насадками и глубокой ванной.

Больше всего на свете я хотела бы наполнить эту ванну и погрузиться в нее, но доктор строго-настрого велел мне не мочить заживающие раны больше, чем необходимо. Мне даже не положено принимать долгий душ, но я собираюсь проверить пределы этого. Я чувствую себя грязной после поездки и после нескольких дней, проведенных в постели с минимальным количеством душа и ограниченным количеством мыла и воды в доме.

Я никогда не считала себя особо требовательной в обслуживании, но я не осознавала, насколько привыкла к роскоши, большой и маленькой, или как сильно я буду скучать по ней, пока она не исчезнет совсем на некоторое время. Мощная струя воды из душа, пульсирующая в ноющих мышцах моей спины, аромат дорогого лавандового шампуня и мыла, пар, который клубится в душе, так что каждый вдох пахнет лавандой и комфортом, это все то, по чему я понятия не имела, что могу так сильно скучать, пока это не исчезло.