Украинское солнце
Шрифт:
После часового монолога, наградив грамотами лучших работников отрасли, выступавший наконец-то закончил. Заскучавший народ только этого и ждал! На сцену вышли музыканты. Ничуть не смущаясь взглядов людей, они бодро начали свое живое выступление. И народ почти сразу отошел от тяжелых речей и продолжил гулять, закончив далеко за полночь. Никто и не помышлял грустить.
День шахтера всегда ассоциировался с началом нового трудового сезона, являлся своего рода стартовой площадкой для перемен. Пересматривались старые приоритеты и появлялись новые, ставились смелые цели с учетом возросших потребностей и возможностей современной жизни. Людям хотелось в это верить.
***
Без особых потрясений минуло три года.
10
– Как так можно, а?! Ты ведь еще только первую неделю в школу ходишь, а уже получил замечание
– Мам, ну не говори ему, пожалуйста, я так больше не буду!
– Не знаю! Посмотрю еще! – строго заключила мать.
С замиранием сердца Влад слушал, как открывалась входная дверь. По характерному звуку связки ключей он понял, что это пришел брат. Взволнованно Влад взглянул на мать, пытаясь по ее глазам понять, насколько она была сейчас решительно настроена. Однако первое, о чем заговорила мать с Глебом, было не о дневнике, исписанном красной учительской ручкой.
– Ну что, решили, когда едете? – спросила мать Глеба, казалось, более взволнованно, чем когда ругала Влада.
– Решили, что завтра, но я уже сомневаюсь, что мы вообще куда-либо поедем вместе! – раздосадовано сказал Глеб.
– Что опять случилось? – спросила мать, хотя догадывалась, в чем было дело.
– Как он надоел! – говорил Глеб об отце, – он опять в гараже пьет. Прицепился ко мне: это не так, то не так! Я даже и не знаю толком, из-за чего я с ним поругался! Начал цепляться ко всему. И тебе нервы сейчас будет трепать – он идет следом за мной!
– О, Господи! – все пуще расстраивалась мать.
Анастасия Павловна с детьми расположились в напряженной тишине зала. Скованные плохим предчувствием, между собой они разговаривали мало, иногда только поглядывали друг на друга. Они уже знали, чем закончится сегодняшний день – тяжелой ссорой с главой семейства.
Как только Михаил Евгеньевич пришел из гаража, он тут же с порога грубо позвал жену по имени.
– Началось! – отчаянно выдохнула Анастасия Павловна и вышла в прихожую.
– А почему ты меня не встречаешь, а?!
– Ну как же, вот же вышла!
– Нет, – хитро протянул Михаил, – так жены любящих мужей не встречают.
Ну, в общем, понеслось! Уж очень хорошее сегодня было настроение у Михаила Евгеньевича для выяснения отношений с женой, уж так ему хотелось вспомнить наболевшее за двадцать с лишним лет их совместной супружеской жизни. Пусть и не помнит он всех обид за долгую семейную жизнь, как и не помнит уже о предмете нынешней ссоры с женой, но что-то его сейчас неотступно вовлекало в эти бессмысленные споры, отчего он, всегда раздосадованный и задетый за живое обидными словами жены, никогда не в силах был с ней примириться, как не мог примириться и сейчас.
Притаившийся в зале Глеб слушал, как родители обсуждали одно и то же на протяжении вот уже битого часа. Считая каждый недовольный вздох отца, долго раздевавшегося в прихожей, он был почти на грани, чтобы не выйти из себя и не вмешаться, прекратив этот бессмысленный поединок, пока у кого-нибудь из них действительно не сдали нервы и они не сорвали зло друг на друге. И тут, к счастью, отец зашел в кухню, и его вообще не было слышно какое-то время, но лишь самое короткое. Внезапно возникший из тишины нудный голос отца становился грубее, усиливаясь прямо пропорционально ответным эмоциям жены, и вдруг резко оборвался.
– Глеб, он взял нож! – дико закричала мать.
Этот крик пронесся по всему телу Глеба. Для него он послужил сигналом к рывку, как выстрел на старте для бегуна. Но, о Господи, как же тяжело ему было осознавать все происходящее! Откуда такая злость? Откуда вся эта решимость, как будто он уже давно это продумывал! Все как будто не с ним, все как во сне! За что ему сейчас это испытание! Почему Ты позволяешь ему поднимать руку на родного отца, ведь все равно потом заставишь в этом раскаяться и еще больше его полюбить? Почему? Однако Глеб уже не думал о последствиях. Он, как сторожевой пес, сорвавший с горла душившую его цепь, вскочил с места. В глазах на секунду замерло сомнение, но он цинично отбросил его, и следующий за этим решительный миг стал определяющим – «вот, пора, я готов!». Он твердой рукой выкатил из-под дивана самодельный гриф от штанги и вбежал на кухню. Истекли две минуты, когда не было слышно ни криков, ни ора, только шумное дыхание и какие-то обрывки слов, и то все как в бреду. Отец, сбитый с ног, уже сидел на полу в прихожей, опираясь спиной о стену. Его темно-оранжевая футболка, окропленная кровью, сливалась с побагровевшим лицом. Тяжело дыша, он обессиленно стирал ладонями со лба кровь, смешанную с потом. Через какое-то время, словно от стыда, закрыл лицо окровавленными ладонями и жадно набрал воздух
в грудь, так и просидел он беспомощно минуть пять, спрятав ото всех свое разбитое лицо. В квартире царила тишина. Анастасия Павловна, Глеб и Влад, переглядываясь, стояли молча рядом с избитым отцом, абсолютно бездействуя и не понимая разницы между чужим и родным. Опомнившись, мать ринулась куда-то и тут же вернулась, но уже не одна, а с бежавшей вслед соседкой Тамарой, которая, зайдя в квартиру, без лишних объяснений поняла, что произошло. Тамара, взрослая дородная женщина, быстро увела Анастасию Павловну с детьми к себе домой, а сама вернулась. Она с порога увидела, как на кухне лицом к входной двери сидел избитый Михаил, подперев голову рукой и спокойно наблюдавший как будто со стороны за происходящим. Встретившись с ней взглядом, он положил руку на стол и поприветствовал соседку. Как потом рассказывала Тамара, в тот момент она не увидела в его глазах злости, той злости, которая обычно появляется после драки, и которой, увидев во взгляде избитого человека, можно испугаться, но она отчетливо разглядела во взгляде Михаила такую обиду, которая надолго поселяется в душе. Она подошла ближе, чтобы помочь ему встать, но он сам спокойно привстал на ноги, прошел чуть-чуть вперед и остановился в раздумье. Не дожидаясь, Тамара взяла его под руку и повела в ванную комнату. Проходя мимо зеркала, Михаил в последний раз осознанно посмотрел на свое побитое лицо, а дальше впал в прострацию, в какую-то дремоту, окутанную белой дымкой и застилавшей глаза пеленой. Он не помнил, что было потом, не помнил, как они вдвоем зашли в ванную, не помнил, как Тамара открыла кран с холодной водой и печально смотрела невидящими глазами на Михаила, который смывал кровь со своего лица. Выслушивая от него какие-то скомканные фразы, она почувствовала, как в ней поднимается женская солидарность. Тамаре было жалко Михаила, но она также понимала, что на его месте могла оказаться и Настя, только избитая своим мужем. И вдруг до чего же сильно ей захотелось вспомнить и свои обиды от своего благоверного, что, поддаваясь неконтролируемым, резко нахлынувшим эмоциям, она не смогла сдержаться, и подступившие к горлу ядовитые слезы так легко полились по щекам и обожгли женское сердце. Память вошью въедается в кожу. Ее не смыть водой, от нее не отмыться полностью, как от грязи. Не так ли давно зажили и ее синяки? Тело многое перенесет, а вот обида остается и дразнит всю жизнь. Огорченная воспоминаниями, Тамара решила больше не разговаривать с Михаилом, тем более что он и сам молчал, предложила лишь сходить с ним в больницу, на что и тут он промолчал, отрицательно покачав головой. Через время, убедившись, что больше она не нужна, Тамара утомленная и расстроенная ушла к себе.Несколько дней Анастасия Павловна с сыновьями ночевала по квартирам знакомых.
11
– Ну как ты, Настя? Как твое самочувствие? Какая-то ты измученная! Как там Михаил? – хотя о драке Глеба с отцом мало кто знал, Надя, подруга Анастасии Павловны, этими вопросами как будто бы приносила свое запоздавшее сочувствие именно по этому поводу. Надежда встретила Анастасию Павловну на улице и пригласила в гости, ей явно не хватило пяти минут разговора этой случайной встречи.
– Анастасия Павловна! – обратилась она уважительно. Подруги разместились на кухне у окна и пили чай за небольшим столиком. – Ты ведь такая семейная женщина: какое хозяйство держишь, сыновей каких воспитала, сама всегда чистая, ухоженная, от тебя всегда положительной энергией подпитываешься. А сейчас ты какая-то подавленная! Что, Михаил нервы треплет? Мой-то, слава Богу, мирно стал жить, хотя у самой недавно синяк с руки сошел. Вспомню, как он меня недавно за руку дернул, так место это и начинает болеть!
После нескольких минут Анастасия Павловна, согретая чаем, почувствовав тепло и сопереживание собеседницы, решила открыться подруге.
– Михаил! Что Михаил?! Хоть раз бы меня пожалел! Зато нервы трепать мои он может! Когда трезвый, он нормальный мужик, чуть выпьет, так крыша у него сразу едет! Всю душу вынул! – Анастасия судорожно теребила большую связку ключей. – А как сильно младший мой, Владик, стал бояться отца! Ему отец кажется таким злым, что от него после моих с Михаилом скандалов он иногда прячется по углам квартиры. Давай не будем говорить об этом! Лучше поговорим о чем-нибудь другом! Ты мне рассказывала про свою подругу, которая на заработки в Турцию должна была съездить! Что, приехала уже?
– Вот об этом-то я и хотела с тобой переговорить! – сказала Надежда, огорчившись, что так резко сменилась тема разговора о мужьях, но, не подав и вида, продолжила новую беседу. – Лена, моя подруга, на днях вернулась из Турции, и пробыла она там недолго, около двух-трех недель. Я сама толком с ней еще не поговорила. Она заходила к моим родителям, сказала, что мне звонила, а меня не было дома. Я ей в тот же день перезвонила и пригласила ее к себе. Она придет в пятницу в семь вечера. Приходи обязательно и ты, послушаешь, что она расскажет. Но, как я почувствовала по ее голосу, она довольна поездкой. Привезла кое-какой товар на продажу. Говорит, что в Турции только и слышна русская речь вперемешку с украинской! Наших-то за границей очень много! Я тоже хочу поехать в Турцию! Но вначале надо еще с Леной посоветоваться, она ведь все-таки уже знает, с чего начинать.